«Дело N» 2″ (К творческой истории «Золотого теленка»)

«Золотой теленок» или «Миллиардеры»?

В январе 1929 года на страницах журнала «Рабис» В. Маяковский сообщал, что работает над комедией «Миллиардеры». О содержании комедии он не сказал ничего. В комментариях к Полному собранию его сочинений (т. 12, стр. 586) говорится: «Миллиардеры». – Эту комедию Маяковский не успел написать. По-видимому, это была одна из двух задуманных Маяковским пьес, содержание которых он рассказал представителям Московского Художественного театра. Пьеса «была посвящена теме денег и похождениям человека, получившего колоссальное, не нужное ему наследство в СССР» (слова, заключенные в кавычки, взяты из статьи П. Маркова. – «Правда», 1938, N 293, 23 октября).

Это все, что могут сказать о «Миллиардерах» специалисты – исследователи творчества Маяковского. Но и сказанного достаточно, чтобы увидеть: речь идет о произведении, тематически чрезвычайно близком «Золотому теленку» И. Ильфа и Е. Петрова. «Идея денег, не имеющих моральной ценности», – так много позже определил смысл романа Е. Петров. «Тема бесполезных денег», – так могли бы мы определить то общее, что роднит замыслы Маяковского и Ильфа и Петрова.

Писателям одновременно пришла в голову одна мысль. Одновременно ли? И точно ли независимо друг от друга? Может быть, Ильф и Петров воспользовались замыслом Маяковского? Использовали же они для первого своего романа «Двенадцать стульев» сюжет, который подсказал им В. Катаев.

Такой вывод, казалось бы, подтверждается датами: комедия «Миллиардеры» была задумана в январе 1929 года; над «Золотым теленком» (первоначально он назывался «Великий комбинатор») Ильф и Петров стали работать в июне или июле того же года, а третья часть романа, где, собственно, сформулировалась тема бесполезных денег, заканчивалась уже после смерти Маяковского, в конце 1930 года, может быть, даже в 1931. В январе 1929 года, когда Маяковский задумал «Миллиардеров», он встречался с Ильфом и Петровым – о недавно основанном тогда журнале «Чудак».

Но «заковыка» в том, что исследователи творчества Маяковского, стремясь прояснить содержание замысла, который автор только назвал, сблизили, наложили одно на другое, как тождественные, два разных свидетельства, разделенные немалым отрезком времени – месяцев в десять,

О том, что он задумал комедию «Миллиардеры», Маяковский заявил в январе 1929 года. То немногое, что мы знаем о содержании комедии, известно из статьи театроведа П. Маркова, передавшего услышанное от Маяковского. Но Марков совсем не утверждает, что Маяковский говорил ему о комедии «Миллиардеры». Маяковский никак не назвал пьесу, сюжет которой в общих словах изложил Маркову, когда тот пришел к поэту с предложением написать пьесу для МХАТа. И было это никак не в январе 1929 года, когда Марков не был даже знаком с Маяковским, а позже, в начале зимы 1929 – 1930 года или глубокой осенью. Об этом мне любезно рассказал сам Павел Александрович Марков.

Итак, даже неизвестно точно, об одном или о двух замыслах идет речь, в январе или в ноябре 1929 года привлекла Маяковского тема бесполезных денег.

Нет смысла опровергать гипотезу маяковедов. Она логична или по крайней мере удобна. Но сомнения она допускает. А если единственное свидетельство о содержании комедии относится к концу 1929 года, можно предположить, что ранее Маяковский вообще никому и ничего о содержании этого произведения не говорил, и Ильф и Петров не знали его замысла. И тогда в другом порядке становятся факты, и привлекает внимание та подробность, что первоначальный сюжет «Великого комбинатора», относящийся к июню или июлю 1929 года, даже ближе замыслу Маяковского, чем окончательный сюжет «Золотого теленка». В нем речь шла именно о наследстве, о колоссальном наследстве американского солдата, которое должен был получить Остап Бендер. Вспомните у Маяковского: похождения «человека, получившего колоссальное, не нужное ему наследство в СССР».

Так что же? Может быть, Маяковский позаимствовал сюжет у Ильфа и Петрова?

Хронология жизни и творчества Маяковского изучена обстоятельно, и тем не менее мы сталкиваемся с загадками, подобными загадке «Миллиардеров». К творческой биографии Ильфа и Петрова нет ключа, равноценного «Литературной хронике» В. Катаняна. Воспоминания? Их все еще немного. И никто из мемуаристов по существу не говорил о развитии замысла крупнейшего создания Ильфа и Петрова – романа «Золотой теленок». Рассказать кое-что могли бы только рукописи сатириков. Вот почему так привлекает папка, которая в архиве ЦГАЛИ (фонд 1821, единица 37] носит название: «Материалы к «Великому комбинатору».

Заманчива уже сама обложка, в которую вложена пачка листков: это обычный скоросшиватель «Дело N», где в шутку против номера проставлена цифра 2 («Дело N 2»)\ и большими печатными буквами, так что трудно разобрать, Ильфа это почерк или Петрова, написано карандашом:

«Буренушка

Златый телец

Телята

Телушка-полушка».

Вероятно, варианты названия для романа.

Но вот раскрываешь папку, вчитываешься в тексты, набросанные соавторами на исчерканных рисунками отдельных листках разноформатной бумаги, – и возникает странное ощущение, что недаром «Дело N 2» составлялось двумя самыми насмешливыми Людьми в нашей стране, возникает ощущение, что бумаги посмеиваются над исследователем: они ни о чем не хотят говорить.

Суть затруднения даже не в том, что в папку попали листки, вовсе не относящиеся к «Золотому теленку» (например, листы 15 и 16 – это наброски Ильфа к фельетону «Директивный бантик», 1934). Такие записи извлечь несложно. Но вот материалы непосредственно к «Великому комбинатору» или «Золотому теленку» – Наброски планов и сюжетных положений, записи имен, отдельных выражений и острых слов, иногда даже короткие тексты, большей частью так и не вошедшие в роман. Когда составлялся каждый из этих планов? Когда был сделан тот или иной сюжетный набросок? В каком порядке располагали время эти разные, уже ветшающие листки, точно ли в том, в каком пронумерованы они старательной рукой работника архива?

Это чувство беспомощности перед ясным и загадочным «Делом N 2» я испытала еще лет шесть назад, когда впервые разбирала эти бумаги. И думаю, что знакомо оно не только мне. Рукопись молчала, не раскрывая своей тайны: хронологической истории романа, последовательности работы над ним.

Ключом к «Делу N 2» могли стать записные книжки Ильфа – единственная хронологическая рукопись писателя, в какой-то степени приближающаяся к дневнику. Но Ильф не датировал своих записей. Собранные после его смерти, они издавались в последовательности самой невероятной. Только после того, как все они (а их более тридцати) были передатированы¹, я смогла подойти с этим ключом к истории «Золотого теленка».

Пока еще «Великий комбинатор»…

Первые заметки к «Золотому теленку» начинают скапливаться в блокнотах Ильфа едва ли не с первой половины 1928 года. Еще не закончена публикация романа «Двенадцать стульев», еще не начали печатать повесть «Светлая личность», а Ильф собирает, продумывает, коллекционирует словечки, схемы сюжетов, «аттракционы» (мастера сатиры их иногда называют комедийными трюками) и «отыгрыши» (темы для сатирических и юмористических отступлений)» которые могут понадобиться для нового произведения.

«Человек объявил голодовку, потому что жена ушла» (вспомните Васисуалия Лоханкина). «Дантистка Медуза-Горгонер» («У меня самого была знакомая акушерка по фамилии Медуза-Горгонер», – говорит Остап в «Золотом теленке»). «Не стучите лысиной по паркету». «Всемирная лига сексуальных реформ». «Бывший князь, ныне трудящийся Востока». «Невыпеченные ноги» (в «Золотом теленке»: «невыпеченное плечо»). «Брюки-калейдоскоп. Водопад. Европа – А» (в романе так изображен костюм Остапа-миллионера: «Под расстегнутым легким макинтошем виднелся костюм в мельчайшую калейдоскопическую клетку. Брюки спускались водопадом на лаковые туфли». И ниже: «Да, я забурел, – сообщил Бендер с достоинством. – Посмотрите на брюки. Европа – А!»). И многие, многие другие.

Этих записей оказалось бы еще больше, если б мы выписали и те, что представлялись Ильфу и Петрову значительными на различных этапах работы, встречаются в вариантах, но не вошли в окончательный текст «Золотого теленка». (Оговорюсь, что, разбирая историю «Золотого теленка», я ссылаюсь чаще на Ильфа потому, что сохранились его индивидуальные записи, а Е. Петров таких индивидуальных записей не вел, и процесс, в котором равно участвовали два автора, процесс создания романа, в ряде звеньев пока может быть освещен только односторонне.)

Одна из записных книжек Ильфа середины 1928 года начинается так: «Флирт вождей». Профессор киноэтики. Секция пространственных искусств». Это разрозненные выражения, отделенные одно от другого черточкой, как обычно у Ильфа. Но в последующей книжке, весной 1929 года, они уже повторены так:

«Великий комбинатор».

Минеральный фонтан. Профессор киноэтики. Секция пространственных искусств. «Флирт вождей». Ребусы. Идеология заела».

Ильф явно предчувствует новый роман – о великом комбинаторе Остапе Бендере (потому что именно Бендеру, герою «Двенадцати стульев», уже принадлежал этот титул) – и составляет еще не план, а какое-то подобие плана, из ситуаций, к которым мог быть причастен Остап. Только одна из этих записей была сбережена для романа: «Ребусы. Идеология заела». Выражение «Минеральный фонтан» оказалось толчком для одного из рассказов цикла «Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска» (в Колоколамске неожиданно забил минеральный источник; потом оказалось, что это прорвалась сточная вода). «Профессор киноэтики» неоднократно появлялся в записях Ильфа («Профессор киноэтики. А вся этика заключается в том, что режиссер не должен жить с актрисами») и закрепился в его фельетоне «Для моего сердца», снабженный фамилией Глобусятников. Запись «Флирт вождей» осталась неиспользованной, но она, безусловно, перекликается с известным отступлением о «большом» и «маленьком» мире в «Золотом теленке», о том, что «под все мелкие изобретения муравьиного мира подводится гранитная база «коммунистической» идеологии…». Конечно, только в таком вот стремлении подвести «гранитную базу» и могла не очень умная, но распространенная игра «Флирт цветов» превратиться в нечто уродливое и звучное по названию «Флирт вождей» (звучность этого уродца смутила даже издательскую редакцию упомянутого собрания сочинений Ильфа и Петрова, и, вместо этого выражения, в соответствующей записи появилось отточие).

По-настоящему замысел нового романа захватил Ильфа и Петрова в июне – июле 1929 года.

Именно в это время Ильф набрасывает первый подробный, фабульный план «Великого комбинатора».

План этот начинался так: «Глава I. Новый дом в Москве заканчивается постройкой. Весенний слух об управдомах. Вокруг дома, как шакалы, ходят члены-пайщики кооператива. Они прячутся друг от друга и интригуют. Множество жизней и карьер, которые зависят от нового дома…» «Распределение комнат. Поразительное событие на общем собрании. Узкая фракция. Приметы дробления общих собраний». «Силы, поднятые Остапом против постройки. Жильцы дома, подлежащего разрушению. Учреждение, которое не хочет выехать, потому что при этом его обязательно выгонят из Москвы». «Выписывают родственников. Специальный брак» (речь идет, конечно, об искусственном уплотнении квартир), и т. д., и т. д.

План не пошел дальше десяти глав первой части и не был принят авторами для совместной работы. Но многие сатирические и юмористические элементы его настойчиво встречаются в вариантах романа о великом комбинаторе, отдельные же детали вошли и в окончательный текст.

Примерно в тот же период (июнь – июль 1929 года) Ильф и Петров по командировке «Чудака» совершили поездку в Ярославль.

Очерк об этой поездке («Ярославль перед штурмом») появился в одном из сентябрьских номеров «Чудака». В июньско-июльской записной книжке Ильфа поездка отразилась глухо, казалось бы, одной записью: «Узнавание Москвы в различных частях Ярославля. Очень приятное чувство». Но в одном из листов «Материалов к «Великому комбинатору» ² Е. Петров пометил под номером 40: «Ярославский шофер». Ярославский шофер? А ведь Ильф записывал (очень близко от упомянутой записи о Ярославле и в непосредственной близости с другими, которые также могли быть ярославскими): «Шофер Сагассер». «Чуть суд – призывали Сагассера – он возил всех развращенных, других шоферов не было». «Шофер блуждал на своей машине в поисках потребителя».

По-видимому, именно в Ярославле повстречался Ильфу и Петрову тот персонаж (именуемый в «Аттракционах» ярославским шофером, а в записях Ильфа Сагассером) которому потом, в романе, суждено было стать Цесаревичем и, наконец, Адамом Козлевичем. И если Остап Бендер толкал к сюжету, связанному с погоней за деньгами, то этот второй персонаж мог натолкнуть писателей на мысль послать своих героев в автомобильное путешествие. Зачем? Зачем же еще мог ехать Бендер, как не за миллионом? Куда? Конечно, в Одессу. Вот еще одна запись из «Аттракционов»: «Бухгалтер – родственник микадо. История о проститутке, которую хотели похитить. О кладах и легендах. Нищая мечтающая Одесса». «Нищая мечтающая Одесса», где так любили фантазировать и говорить о миллионах, где еще верили в клады и в бухгалтеров – родственников микадо, – вот куда должны были устремиться герои нового романа (только при последней, окончательной правке Одесса была заменена городом Черноморском).

Именно теперь перед Ильфом и Петровым один за другим ложатся листки: «Аттракционы», «Отыгрыши», «Типы и выражения». Большей частью они заполнены рукою Петрова. Но это не индивидуальные записи Е. Петрова. Это результат совместной работы писателей. В двух-трех случаях их перья встречаются на одной странице и даже в одной строке. Например: «Театр малых форм», – аккуратно вписано Е. Петровым. И дополнено не столь изящным почерком Ильфа: «С большими формами» (лист 11, «Отыгрыши»).

Многие из этих записей интересны сами по себе, их можно читать, как читают записные книжки Ильфа:

«Человек построил целый город, чтобы получить комнату».

«Бендер со своей шпаной устраивает вечер писателей».

«Праздник сбора винограда в жилтоварнществе».

«До Сезанна французские рощи были похожи на Коро».

«Коммунист, возведенный дружественной державой в герцоги».

1. См. мои примечания к 5-му тому Собрания сочинений И. Ильфа и Е. Петрова. [↩]
2. Лист 5, «Аттракционы»; заполнялся, судя по содержанию, вслед за июньско-июльской книжкой Ильфа, но раньше августовской работы сатириков над романом; датируется июлем 1929 года. [↩]