«…Давно пора мне мир увидеть новый…». Константин Паустовский: «Разливы рек» – историческая правда и художественный мир новеллы
Начну с того, что, наверное, могло бы прозвучать в конце работы, «под занавес».
Встречи, события, создающие фабулу «Разливов рек», сам художественный мир новеллы — литературная мистификация, выдумка Паустовского… Прибытие ссыльного Лермонтова по пути на Кавказ в безвестный, так и не названный нам городок, появление в нем, даже в той же гостинице, Марии Алексеевны Щербатовой; два дня и ночь вместе; слепой солдат-инвалид с нищенкой, девочкой-поводырем; его неожиданная смерть, похороны, на которых главные герои, и он, и она, рядом, — все, все это придумано, сочинено автором, но как сочинено!
В психологической точности и глубине самого фабульного «шага», тщательно продуманного, композиционно безукоризненного, в кружевном сплетении деталей, когда нет ни одной пустой, не работающей, — притягательность этой новеллы. С первого, еще юношеского чтения я ощущал в «Разливах…» тайну властного очарования, растущую от страницы к странице, словно бы без участия автора. То была сама естественность, торжество и сила художественного вымысла… Сердце начинало щемить от трудной, еле переносимой нежности, разрывающей душу героям, ибо для них в этом городке кончалось — всё.
Лермонтов уже предчувствовал неминуемую и скорую гибель свою, а Щербатова, уезжая, чувствовала себя другой, совершенно иной — для нее в мире не оставалось ничего, кроме любви к Михаилу Юрьевичу. Лишь ею, только ею стоило отныне дорожить, лишь ее ценить и помнить, но… Обстоятельства — выше, судьба и разлука — неумолимы, «прощались мы»…
Драматизм, напряжение — центростремительны. Они — внутри, властно настигают нас, не дают даже малой паузы-передышки, шаг за шагом подводя к трагической развязке.
Она знакома со школьной скамьи, но художественное волшебство новеллы таково, что ты сопереживаешь всему, словно бы все открываешь впервые, как неожиданное, будто раньше и не знал ничего!
Потому склонен считать «Разливы…» классической новеллой, так определяю их жанр, хотя и включены они Паустовским в разряд «маленьких повестей» вкупе с «Орестом Кипренским», «Исааком Левитаном» и «Тарасом Шевченко»…
Что же лежит в исторической основе этого произведения, просвечивает ли она в тексте, точна или приблизительна? Какова цена ей и усилиям автора, взявшегося в «Разливах…» за беллетристику особого рода — непростого и очень ответственного?
Сама постановка подобных вопросов не только интересна — игра, безусловно, стоит свеч! Она еще, на мой взгляд, методологически важна и ценна ныне, в пору «дико растущей» литературы, когда знание и культура авторов сплошь и рядом более чем скромны, а творческие притязания смелы, безоглядны и безответственны.
Константин Георгиевич Паустовский был другим писателем… Нет необходимости множить аргументы, доказывая, как вдумчиво, тщательно работал он с «базисным» материалом. Желающих убедиться в том отсылаю ко второму и дополненному изданию монографии Л. Левицкого «Константин Паустовский. Очерк творчества»1 или приглашаю на сайт журнала «Мир Паустовского», выпускаемого Московским литературным музеем-центром писателя.
Историческая канва «Разливов рек», зачин и первый ее стежок явлены нам в двухстрочном абзаце, открывающем текст новеллы.
«Поручик Тенгинского пехотного полка Лермонтов ехал на Кавказ, в ссылку, в крепость Грозную»2.
Здесь все абсолютно точно. За дуэль с Эрнестом де Барантом, сыном французского посла при императорском русском дворе, Лермонтова, поручика лейб-гвардии Гусарского полка, было высочайше приказано «перевести в Тенгинский пехотный полк тем же чином <…> Николай. С. -Петербург 13 апреля 1840». Приписка, сделанная той же, императорской рукой, повелевала: «Исполнить сегодня же»3.
И в тот же день, как и было приказано, Лермонтов «ознакомился с высочайшей конфирмацией» (ВМ, с. 126) по своему делу о дуэли с де Барантом, написав соответствующую расписку.
Итак, 1840 год… В приведенном первом абзаце из «Разливов…» он автором, заметим, не указан. Причины этому возможны две.
Первая. Паустовский верил в своего читателя, не сомневаясь, что тот знает и о предыдущей ссылке Лермонтова в 1837 году за стихи «Смерть поэта», и об этой, новой, и о разнице меж ними. В «Разливах рек» назван Тенгинский пехотный полк, а в 1837 году был перевод тем же чином корнета Лермонтова (еще корнета!) в Нижегородский драгунский полк, расквартированный также на Кавказе.
Вторая. В тексте новеллы, уже далее, последовательно приведены три отрывка из стихов Лермонтова: «На светские цепи…» (М. Щербатовой); «Мне грустно, потому что я тебя люблю…» («Отчего») и, наконец, — «Не смейся над моей пророческой тоскою…».
«Отчего» также посвящено Марии Щербатовой, считал Борис Эйхенбаум4. Оно, по единодушному мнению лермонтоведов, датируется 1840 годом. Что же касается стихотворения «Не смейся над моей пророческой тоскою…», то здесь все несколько сложнее и отнюдь не так однозначно. Это стихотворение — последняя вариация из серии стихов Лермонтова, написанных под воздействием пушкинского «Андрея Шенье», и воспринимается как страстная, горячая и предсмертная исповедь, когда ни поза, ни тем паче ложь — немыслимы, невозможны… Исследователями высказывалось предположение, что здесь содержится намек на постигшую Лермонтова кару после стихов «Смерть поэта».
Версия эта принята широко — во всех лермонтовских изданиях стихотворение датируют временем ареста Лермонтова в 1837 году. К этому стоит, наверное, добавить, что оно является своеобразным «эхом» другого произведения поэта («К***», 1830), эхом основной темы, эмоционального настроя, о чем говорят даже очень близкие текстуальные совпадения…
Когда твой друг с пророческой тоскою
Тебе вверял толпу своих забот,
Не знала ты невинною душою,
Что смерть его позорная зовет,
Что голова, любимая тобою,
С твоей груди на плаху перейдет…5
Любопытно и существенно, что «Отчего» и «Не смейся над моей пророческой тоскою…» Лермонтов пишет «внутри» текста «Разливов рек». Паустовский, следовательно, допускает, позволяет себе некоторую и явную хронологическую неоднородность, «чересполосицу» — в одном и том же 1840 году герой пишет как стихи, принадлежащие этому периоду, так и более ранние.
Думаю, даже уверен, что это не небрежность и уж, конечно, не ошибка от незнания, а ход намеренный, нужный автору, поскольку он оправдан и действенен в художественном пространстве новеллы.
Лермонтов уже расстался (и навсегда!) с Щербатовой, почувствовав перед тем к ней такую любовь, какой не было, не могло быть в Петербурге с его наглым и пристальным лорнетом, условностями и запретами… Здесь, в маленьком этом городке, не было, например, рядом С. Штерич, бабки Щербатовой, которая на дух не переносила Лермонтова и страстно желала, чтобы ее внучка, молодая обворожительная вдова, вышла замуж за И. Мальцова.
Не было лишних и докучных глаз, жадных до сплетен ртов и ушей — городок, в котором Паустовский позволил пересечься дорогам ссыльного поэта и Щербатовой, едущей на родимую свою Украину, Украйну, дал героям короткое и такое непривычное счастье. В нем — одновременно — и мед и горечь!
«За окном стучал в колотушку сторож. И как люди считают, сколько раз прокуковала кукушка, чтобы узнать, долго ли осталось жить, так он начал считать удары колотушки. Выходило каждый раз по-иному: то три года, то девять, а то и все двадцать лет. Двадцати лет ему, пожалуй, хватит.
За спиной Лермонтова открылась дверь. Сквозной ветер согнул пламя свечи <…>
Теплые руки обняли Лермонтова за голову, горячее лицо Щербатовой прижалось к его лицу, и он почувствовал у себя на щеке ее слезы.
Она плакала безмолвно, навзрыд, цепляясь за его плечи побледневшими пальцами. Лермонтов обнял ее.
— Радость моя! — сказала она. — Серденько мое! Что же делать? Что делать?
Оттого, что в этот горький час она сказала, как в детстве, украинские ласковые слова, Лермонтов внезапно понял всю силу ее любви <…>
— Мария, — сказал он, и голос его дрогнул, — если бы вы только знали, как мне хочется жить! Как мне нужно жить, Машенька!»
Далее, уже простившись с Щербатовой, продолжая свой путь на Кавказ, на ночлеге в бедной украинской хате Лермонтов, как всегда, один на один со всем на свете — со своим поэтическим даром и судьбой, со смертью, которая все ближе, ближе, и он ее чувствует…
«Сейчас он не имел права играть собой.
- Левицкий Л. А. Константин Паустовский. Очерк творчества. М.: Советский писатель, 1977.[↩]
- В дальнейшем текст Паустовского цит. по: Паустовский Константин. Собр. соч. в 6 тт. Т. IV. М.: ГИХЛ, 1958.[↩]
- Мануйлов В. А. Летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова. М. -Л. : Наука, 1964. С. 125. (В дальнейшем ссылки на это издание будут даны в тексте сокращением ВМ с указанием страниц в скобках.)[↩]
- Лермонтовская энциклопедия / Гл. ред. В. А. Мануйлов. М.: Советская энциклопедия, 1981. С. 628.[↩]
- Все цитаты из М. Ю. Лермонтова даются по: Лермонтов М. Ю. Полн. собр. соч. М.: ГИХЛ, 1947-1948.[↩]
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №1, 2009