Д. Бетеа. Воплощение метафоры: Пушкин, жизнь поэта

Книга известного американского слависта о Пушкине – еще один отголосок национального торжества 1999 года. И пусть не смущает читателя год издания книги: автор упоминает, что задумана и написана она была накануне празднования двухсотлетней годовщины Пушкина (с. 9). В венок, преподнесенный Пушкину, оказывается вплетенным еще один весьма экзотический цветок.

Впрочем, Бетеа осознает нетрадиционность своей работы, в авторском предисловии он предупреждает читателя, что она тяготеет не к классической пушкинистике, а скорее к методам Гершензона, Ходасевича и Ахматовой. Отказываясь от традиционных филологических схем, страдающих, по выражению Бетеа, «фальсифицируемостью» (с. 17), он предлагает по-новому «раскрыть Пушкина», в том числе и с точки зрения модной для западной гуманитарной науки концепции «авторского намерения», с привлечением имен Фрейда, Блума, Эдмундсона, Деррида, а также… Ю. М. Лотмана. Срединная позиция «между Лотманом и Деррида», которую занимает автор книги, дает ему возможность действительно свежего взгляда на проблему существования поэта в искусстве и через искусство.

Принимая во внимание нетрадиционность (для русского читателя) подхода к творческой биографии Пушкина, не стоит удивляться и следующим, на первый взгляд шокирующим выкладкам автора: «Ко времени написания этого стихотворения Пушкин <…> был: – маленьким, безобразным, смахивающим на обезьяну; – побегом пришедшего в упадок старинного дворянского рода, последние представители которого (отец, дядя) отличились несколькими умелыми литературными поделками, но в остальном были мало примечательны…» (с. 35). Или: «Итак, поэт пробуждает к жизни свою Гермиону, а сам каменеет – это не напряжение эрекции, но отвердение, ощущение замурованности, самой смерти» (с. 36).