Чувство юмора, остроумие, смех
А. Н. Лук, О чувстве юмора и остроумии, «Искусство», М. 1968, 192 стр.
Вышедшая недавно книга «О чувстве юмора и остроумии» написана советским врачом-невропатологом А. Луком. От предшествующих работ, затрагивавших эту тему, она отличается стремлением автора рассмотреть проблему остроумия в свете современных достижений таких наук, как психофизиология и кибернетика. Тем читателям, которым подобный подход может показаться необычным, А. Лук объясняет: «…Нам представляется, что вторжение естественнонаучных методов в области, которые ранее считались традиционно-гуманитарными, – это не единичный наскок, а растущая тенденция» (стр. 4).
Тенденция такая действительно существует. Думается, что в принципе она плодотворна.
Вместе с тем нельзя не сказать и о том, что встречаются порой и «единичные наскоки»: некоторым «естественникам» кажется, будто любые эстетические проблемы можно решить с ходу, с маху, не очень-то утруждая себя серьезным осмыслением того, что уже сделано в данной области «гуманитариями».
В книге А. Лука сосуществуют оба эти подхода.
Работа состоит из трех глав. В первой из них – «Эмоции и чувства» – говорится о взаимосвязи между эмоциональной сферой человека и его мышлением, о роли чувств в биологической эволюции, дается перечень основных человеческих эмоций и чувств, а также затрагивается вопрос о природе эстетических чувств. Читатель найдет здесь немало интересного, поучительного. Так, например, автор справедливо подчеркивает, что «эстетические чувства развились на базе обычного физиологического аппарата эмоций» (стр. 44). Как и все другие чувства, они имеют свою физиологию и биохимию, которые требуют серьезного научного изучения.
Правда, пока что такое изучение еще не ведется. Но ведь, кроме физиологических и биохимических показателей, существуют данные психологии. Они тоже могут быть небесполезны для выяснения своеобразия эстетических чувств. А. Лук понимает это и привлекает такие данные.
Большинство человеческих чувств и эмоций автор подразделяет на «положительные» и «отрицательные». Следует специально подчеркнуть, что разделение это сделано «не по этическим признакам, а исключительно по признаку доставляемого удовольствия или неудовольствия» (стр. 21). Перейдя от элементарных чувств к «смешанным», а затем и к чувству комического, автор пишет: «Чувство комического, по всей вероятности, – сложное чувство, возникающее в результате взаимодействия как положительных, так и отрицательных чувств. Причем «пропорции смешения» положительных и отрицательных чувств могут быть различны. Отсюда – разнообразнейшие оттенки чувства комического, для выражения которых язык оказывается иногда недостаточно богат» (стр. 28).
С этим можно согласиться. Жаль только, что автор ограничивается данной весьма общей формулировкой. Задача ведь в том и состоит, чтобы проанализировать, какие именно чувства вступают во взаимодействие; и чем они вызываются; и что обусловливает «пропорции» их смешения.
Во все эти вопросы А. Лук, к сожалению, не вникает. Он предпочитает высказать еще одно общее положение, а точнее, предположение. «Возможно, – пишет он, – что жанровые деления на юмор и сатиру следует связать именно с той эмоциональной гаммой, которую вызывает данное произведение. Юмористические произведения, по-видимому, возбуждают в большой мере положительные чувства, а сатирические преимущественно отрицательные» (стр. 29).
Юмористическое и сатирическое произведения и в самом деле возбуждают в читателе или зрителе различные эмоциональные гаммы. Однако отличие их вовсе не в том, что юмор вызывает чувства «в большой мере положительные», а сатира будто бы – «преимущественно отрицательные». Это упрощение вопроса. В эмоциональной гамме, вызываемой сатирой, те или иные отрицательные чувства (гнев, возмущение, презрение) обязательно сопровождаются чувствами положительными (радость от сознания того, что порок разгадан и осмеяв; восхищение меткостью сатирических ударов автора; «чувство удовлетворенной мести» при виде того, что отрицательный персонаж попал в нелепое, комическое положение, и т. п.). Кроме того, мощной положительной эмоцией является то эстетическое удовольствие, которое доставляет нам само художественное совершенство сатирического произведения. Вот почему и при восприятии сатиры общий «эмоциональный баланс», как правило, оказывается положительным, а отнюдь не отрицательным. (Кстати, несколько ниже А. Лук, вступая в противоречие с собой, вынужден признать: «Как бы ни были глубоки печаль, горе или сострадание при восприятия произведения искусства, – протекают они на фоне достаточно сильного возбуждения механизмов, условно именуемых «центром приятного». Причем возбуждение центров приятного доминирует, и потому любое эстетическое чувство, даже горе или сострадание, субъективно воспринимается как эстетическое наслаждение», – стр. 46.)
Основное место в книге занимает вторая, центральная глава, в которой рассматриваются чувство юмора и остроумие, являющиеся главным предметом исследования автора. А. Лук затрагивает тут вопросы о биологическом значении чувства юмора и остроумия; об общности и различии этих человеческих свойств; о патологическом остроумии и др. Кроме того, здесь же приводится составленная автором «формальная классификация приемов остроумия». Собственно говоря, она-то, эта самая классификация, и является тем внутренним стержнем, вокруг которого вертится все остальное.
Зачем же понадобилось автору классифицировать приемы остроумия?
Для того, чтобы можно было смоделировать остроумие на кибернетической машине. «Уже существуют и совершенствуются программы, – пишет А. Лук, – которые позволяют машине, пользуясь пока ограниченным словарем, введенным в ее память, давать разумные (с человеческой точки зрения) ответы на предлагаемые ей вопросы. Со временем словарь машины будет увеличиваться, и круг вопросов, в рамках которого человек сможет беседовать с машиной, расширится. И на часть вопросов машина сможет ответить шуткой, но при одном условии: если будет известна соответствующая программа, алгоритмы остроумия, которые мы должны ввести в память машины» (стр. 177).
Вот этими самыми «алгоритмами остроумия» и являются, по мнению А. Лука, перечисленные им «приемы» (вопросам моделирования психических процессов посвящена третья, заключительная глава книги).
Не будем останавливаться на «кибернетическом аспекте» проблемы остроумия, ибо вопрос о моделировании остроумия на электронно-вычислительной машине от своей практической постановки еще весьма далек. Пускаться же в абстрактно-теоретические рассуждения на тему о том, возможно ли такое моделирование в принципе, – занятие мало продуктивное. Как справедливо замечает А. Лук, «на вопрос о пределах моделирования психики окончательный ответ даст только практика» (стр. 188).
Присмотримся лучше повнимательнее к тому, как автор понимает остроумие, в чем видит его характерные признаки, его специфику.
Осуществить это намерение не так-то легко, ибо от точного определения предмета своего исследования А. Лук предпочитает уклониться. Начиная главу о чувстве юмора и остроумия, он пишет: «Очень трудно дать краткое и исчерпывающее их определение, но те немногие авторы, которые пытались это сделать, сходятся на том, что чувство юмора и остроумие следует различать, хотя им присущи и некоторые общие свойства. Что чувство юмора и остроумие – не одно и то же, подтверждается давно уже известным наблюдением, что один и тот же человек может обладать чувством юмора и не быть остроумным. А бывает и наоборот – бойкий и удачливый острослов начисто лишен чувства юмора. Есть, конечно, люди, обладающие и тем и другим, как, несомненно, есть и такие, у которых нет ни того, ни другого» (стр. 65 – 66).
Такого рода рассуждения мало способствуют пониманию существа проблемы. Ну, конечно же, «не одно и то же»! А разве кто-нибудь утверждает, что одно? Ну, естественно, что есть люди «обладающие…», а есть и такие, «у которых нет…». Об этом и говорить нечего. А вот в том, что действительно удачливый острослов может быть «начисто лишен чувства юмора», пожалуй, нетрудно и усомниться. Здесь нужны бы доказательства. И уж, несомненно, необходимы по меньшей мере какие-то аргументы, когда стремишься пересмотреть распространенную точку зрения на тот или иной предмет. Между тем А. Лук нередко ограничивается такого рода фразами:
«Распространенное мнение, что остроумие – это активное проявление чувства юмора, кажется нам ошибочным» (стр. 66).
А почему, собственно говоря, так кажется? Какие имеются основания для того, чтобы считать подобное мнение ошибочным? Об этом – ни слова.
Вместо аргументов и фактов далее следует: «Юмор чаще всего определяют как беззлобную насмешку. Мы не станем возражать против такого определения, но добавим только, что чувство юмора – шире любого определения, потому что это очень сложное душевное качество» (стр. 66).
Но ведь сказать, что «чувство юмора – шире любого определения» – значит ничего не сказать. И уж совсем непростительно отождествлять такие понятия, как юмор и чувство юмора, подменять одно другим. (Чувство юмора – это способность человека распознавать, воспринимать комизм; юмор же – один из принципов осмеяния, существующий наряду с остроумием и иронией.)
Вполне возможно, что разделение данных понятий представляется А. Луку ненужным. Но в таком случае опять-таки требуются доказательства. Однако вдаваться в существо этого вопроса автор не собирается. Он вообще не любит задерживаться на каком-то одном вопросе, торопясь поскорее перескочить на следующий.
Порой из-за своей манеры отделываться от существа проблем этакими лаконичными полуафоризмами автор попадает даже в неловкое положение. Так, на стр. 74 А. Лук привычно бросает: «Мы не будем подробно останавливаться на различиях между остротой и просто смешной ситуацией, так как нас интересует прежде всего область психологии, которая занимается изучением словесного поведения человека. Скажем только, что остроту создают (работа остроумия), а смешное находят (функция чувства-юмора)».
Однако облюбованный автором стилистический оборот («Мы не будем останавливаться… Скажем только…») на сей раз звучит особенно неуместно, ибо на самом-то деле сказал это не А. Лук, а один из его предшественников по разработке данной проблемы – З. Фрейд («Остроту создают, комическое находят» 1).
Большинство эстетиков, писавших об остроумии, рассматривали остроту как одну из форм осмеяния, для которой характерно «неожиданное и быстрое сближение двух предметов, в сущности принадлежащих совершенно различным сферам понятий и сходных только по какому-нибудь особенному случаю, по какой-нибудь черте, правда, очень характеристической, но ускользающей от обыкновенного серьезного взгляда» 2.
В книге А. Лука можно найти аналогичное положение: «Остроумная мысль возникает как внезапное сопоставление двух (или нескольких) явлений, объектов или идей, далеко отстоящих друг от друга, так что сопоставление вначале вовсе и не напрашивается» (стр. 156).
Вместе с тем исследователь констатирует, что «внезапное сопоставление может и не вызвать смеха» (стр. 156). Отсюда следовало бы сделать вывод, что далеко не всякое «внезапное сопоставление» – остроумно.
Однако автор книги рассуждает по-иному. Он утверждает: «Существует и некомическое остроумие. Творческое решение научной задачи тоже бывает связано с неожиданным, внезапным сопоставлением отдаленных предметов и явлений, внешне ничей не связанных. Отсюда вытекает проблема выяснения общности всего остроумного, то есть тех общих признаков, которые есть как в комическом, так и в некомическом остроумии» (стр. 156).
При столь широком понимании остроумия специфика этого человеческого свойства фактически исчезает. Ведь в таком случае остроумным надо будет призвать любое внезапное сопоставление отдаленных предметов или явлений.
«Остроумной может быть не только шутка. Остроумным может быть и решение трудной проблемы, и техническая идея, и научная гипотеза», – продолжает А. Лук (стр. 156), не замечая того, что в этих случаях термин «остроумно» употребляется не в прямом своем значении, а в переносном, как синоним к словам «оригинально», «изобретательно» и т. п.
Попытки А. Лука отыскать общие признаки, «которые есть как в комическом, так и в некомическом остроумии», успехом не увенчались. Мало того, направив свои поиски в ложную сторону, автор утерял один из существеннейших признаков истинного остроумия. «В остроумии можно выделить два основных компонента – способность к избирательным ассоциациям и способность к мгновенной критической оценке собственной речевой продукции» (стр. 77), – пишет А. Лук, упуская из виду основной, главный компонент остроумия – способность мгновенно схватить и лаконично выразить какое-то реальное комическое противоречие.
Анализируя «формальные приемы» остроумия, автор наивно полагает, будто «эффект» остроумия достигается самими этими приемами, независимо от содержания высказывания. Он даже пытается установить некую «общность» всех приемов, которая-де и является источником смеха. «Быть может, то общее, что есть во всех приемах остроумия, -это выход за пределы формальной логики, – пишет А. Лук и продолжает: – В разобранных нами вариантах остроумия нелепости, ложного противопоставления, ложного усиления и других – этот выход за пределы формальной логики выражается просто в нарушении закона тождества, закона противоречия, закона исключенного третьего и закона достаточного основания. Отыскание и внезапное осознание логической ошибки, особенно чужой, и есть, вероятно, та пружина, которая включает положительную эмоцию и сопутствующую ей реакцию смеха, – при условии, если нет причин, подавляющих положительное чувство. Смех в данном случае – выражение интеллектуального триумфа от нахождения ошибки» (стр. 120).
Но, во-первых, выход за пределы формальной логики есть далеко не во всех тех приемах, которые перечисляет А. Лук (следует, кстати, оговорить, что среди выделенных автором «приемов» есть и такие, которые, на наш взгляд, относятся не к остроумию, а к иным принципам осмеяния).
Во-вторых, обнаружение логической ошибки отнюдь не всегда влечет за собой положительную эмоцию и сопутствующую ей реакцию смеха; зачастую осознание чужой логической ошибки не вызывает ничего, кроме досады.
И, в-третьих, в тех случаях, когда отыскание и внезапное осознание логической ошибки действительно является источником нашего смеха, мы смеемся над тем человеком, который эту ошибку допустил. При восприятии же остроты направленность смеха принципиально иная: мы смеемся вместе с тем, кто удачно сострил, а отнюдь не над ним. Если бы смех при восприятии остроты вызывался «отысканием и внезапным осознанием логической ошибки», которую допустил острящий, то слушатели и в самом деле испытывали бы «интеллектуальный триумф» от нахождения ошибки; иными словами – чувствовали бы себя выше того, кто сострил. В действительности же интеллектуальный триумф выражается в создании удачной остроты; он принадлежит тому, кто эту остроту «выдал». Слушатели же своим смехом как бы подтверждают этот триумф, признают его.
Что же в таком случае вызывает наш смех? Тот жизненный комизм, который схвачен и выявлен в остроте. Его-то и надо было анализировать в органическом единстве с «приемами», ибо анализ форм самих по себе, в отрыве от содержания, сущности остроумия не раскроет.
Это положение вынужден в конце концов признать и автор рецензируемой книги. На одной из последних ее страниц он заявляет: «…Сам но себе структурно-логический анализ недостаточен. Как бы тщательно ни была проанализирована структура мысли в остроумном высказывании – это не раскроет секрета остроумия… Содержание высказывания имеет первостепенное значение… Поэтому необходимо изучать взаимодействие содержательно-эмоционального насыщения остроты и ее внешней оболочки. Нужно найти и сформулировать те условия, те ситуации или те внутренние пружины, которые делают нелепость остроумной, а паралогический вывод – смешным» (стр. 180).
Вот именно: необходимо изучать взаимодействие… Совершенно верно! Жаль только, что этот правильный тезис не стал внутренним принципом исследования.
Как видим, в книжке А. Лука немало спорного и попросту недодуманного, недоработанного. Она могла бы быть намного интересней. И все же хорошо, что она появилась. Ведь это первая наша развернутая работа об остроумии. И к тому же написанная «естественником». Такое случается не часто. Будем надеяться, что рецензируемая книга привлечет к проблеме остроумия серьезное внимание представителей самых разных наук: и психологов, и физиологов, и биохимиков, и кибернетиков. Она, несомненно, заставит более активно взяться за разработку данной проблемы и эстетиков, литературоведов.