Чудо как событие в слове

О том, что «сказка -ложь», знают не только дети. Именно это общее убеждение лежит в основе спецификации сказочных жанров народной прозы. Выдающийся исследователь сказки В. Я. Пропп, считая этот признак одним из основных и решающих признаков сказки, констатирует: «Сказка есть нарочитая и поэтическая фикция. Она никогда не выдается за действительность» ¹.Такая особенность сказки находится в центре внимания и теоретических и исторических исследований, отличая сказку, с одной стороны, от других прозаических фольклорных жанров, а с другой – от генетически непосредственно связанного со сказкой мифического повествования. Однако как раз сопоставление историко-генетических и теоретических рассуждений обнаруживает некоторое значимое несоответствие, которое, по-видимому, заслуживает внимания.

В исследованиях, посвященных генезису сказки, смена установки на достоверность установкой на вымысел определяется как решающий момент для возникновения новой – сказочной – повествовательной формы. Появление новой установки традиционно объясняется процессами, происходящими во внесловесной действительности и изменяющими судьбу обряда и мифа. Общий смысл этих изменений – утрата веры в действенность обряда и подлинность мифа. События мифического рассказа теряют свой священный статус, оказываются «ложью» в буквальном смысле слова; это обстоятельство и является необходимой предпосылкой их преобразования в события сказочные. Приведем суждение, резюмирующее размышления о происхождении сказки наиболее отчетливо: «Превращение собственно мифов в сказки сопровождалось деритуализацией (в тех случаях, когда миф сопровождал ритуал) и десакрализацией, ослаблением веры в истинность мифических событий и развитием сознательной выдумки… Десакрализация имплицирует ослабление веры в достоверность повествования, ведет к относительной свободе выдумки (конечно, ограниченной мифологическим семантическим наследием)» ².

Такой подход предполагает, что в предельной близости к границам «мифологического семантического наследия» вполне допустимо отсутствие формальных различий между мифическим и сказочным повествованиями. Один и тот же текст – в зависимости от способа его функционирования – может оказаться и мифом (когда верят, что рассказываемые события действительно происходили), и сказкой (когда в это уже не верят). Строго последователен вывод В. Проппа: «Миф и сказка отличаются не по своей форме, а по своей социальной функции… Миф не может быть отличаем от сказки формально. Сказка и миф… иногда настолько полно могут совпадать между собой, что в этнографии и фольклористике такие мифы часто называются сказками» ³. Таким образом, установка на вымысел задается тексту извне и обусловливается изменениями, происшедшими во внеположной «литературному ряду» (Ю. Тынянов) реальности; именно эти изменения формируют представление о достоверности/недостоверности одних и тех же событий.

Однако В. Пропп, считая нарочитость вымысла основным признаком сказки, подчеркивает правильность его выделения именно с «формально-логической стороны»: «На первый взгляд может казаться, что признак этот не существенный, так как он не определяет характера сказки самой по себе. Может даже казаться, что это свойство не сказки, а слушателей, которые вольны верить или нет. Но это все же не так. Сказка основана на нарочитом вымысле, и этот признак не вторичен и не случаен. Он в значительной степени определяет всю поэтику сказки» ⁴. Согласно этому рассуждению, установка на недостоверность имплицируется самим сказочным текстом и не зависит от внесловесных обстоятельств, несущественных для восприятия сказки. Признание невозможности происходящих событий формально-логическим признаком сказки означает, что сказочное повествование само формирует своего слушателя, ограничивая его внесловесные убеждения, желания и т. н. Абсолютная невозможность поверить в происходящие в сказке события, представить их случившимися в реальной действительности обусловливает словесное поведение и создателя и слушателя сказки в каком бы то ни было состоянии внесловесной действительности.

Таким образом, теоретический постулат обнаруживает недостаточность историко- генетического рассуждения, усматривающего причины появления сказочной повествовательной формы в изменении внесловесных обстоятельств, приведших к утрате веры в истинность событий «мифического времени». Необходимо, по-видимому, помыслить происхождение сказки в том же самом состоянии внесловесной действительности, в котором существуют миф и обряд во всей своей действительности, на самой «высоте» доверия к их священному статусу. Только в так заданной теоретической ситуации вопрос о том, как возможна абсолютная невозможность происходящих в сказке событий, может оказаться предметом научного размышления.

Блестящий результат проведенного В. Проппом исследования волшебных сказок привел ученого к выводу о необходимости их жанрового выделения именно на композиционной основе: «…к волшебным причисляются фантастические сказки, сказки, в которых есть волшебство, фантастичность. Этот признак мы никак не може признать научным или даже точным… мы скажем, что волшебную сказку надо определять, используя не расплывчатое понятие волшебности, а присущие ей закономерности» ⁵. Но это понятие, по-видимому, не может быть устранено и при описании морфологической модели сказки, так как: оно включено в целый ряд неустранимых из сказочного «хода» функций. Такова, например, функция XIV «В распоряжение героя попадает волшебное средство». С точки зрения В. Проппа, именно на этом этапе «сказка достигает вершины. С этого момента конец уже предвидится… Герой теперь твердо идет к своей цели и знает, что он ее достигнет» ⁶. Сам же герой с точки зрения своей значимости для хода действий (принцип, положенный в основу построения морфологической модели) определяется в перспективе от случившейся встречи с дарителем: «В ходе действия герой – это лицо, которое снабжается волшебным средством и используется или обслуживается им» ⁷. Очевидная значимость «понятия волшебности» убеждает в необходимости устранения не его самого, а обусловленной некритическим словоупотреблением «расплывчатости». Последовательное исследование архитектоники«абсолютно невозможного» события неизбежно подтвердит результаты проведенного В. Проппом анализа композиционной структуры волшебной сказки.

В этой работе речь будет идти о специфике чудесного именно в волшебных сказках (в классификации В. Проппа) как наиболее изученных и в историческом, и в теоретическом отношениях. Рассмотрим пример из книги В. Проппа «Исторические корни волшебной сказки». Один из известных сказочных мотивов – выкармливание героем найденного им животного: «В сказке о «Морском царе и Василисе Премудрой»… герой хочет убить орла, но тот просит выкормить его… «Возьми меня лучше к себе да прокорми три года»…

1. В. Я. Пропп, Фольклор и действительность. Избранные статьи, М., 1976, с. 87.[↩]
2. Е. М. Мелетинский,»Историческая поэтика» А. Н. Веселовского и проблема происхождения повествовательной литературы. – В сб.: «Историческая поэтика. Итога и перспективы изучения», М., 1986, с. 41.[↩]
3. В. Я. Пропп, Исторические корни волшебной сказки, Л., 1986, с. 27.[↩]
4. В. Я. Пропп, Фольклор и действительность, с. 47.[↩]
5. В. Я. Пропп, Русская сказка, Л., 1984, с. 174[↩]
6. В. Я. Пропп, Исторические корни волшебной сказки, с. 166.[↩]
7. В. Я. Пропп, Морфология сказки, М., 1969, с. 48.[↩]