Читая тетради Пушкина
Илья Фейнберг, Читая тетради Пушкина, М., «Советский писатель», 1981, 432 с.
С каждым новым поколением, с каждым новым десятилетием писать о Пушкине все трудней и все легче.
Трудней – потому что если не все, то многое, очень многое уже сказано и почти невозможно внести свою лепту.
Легче – потому что из многого, очень многого уже сказанного можно без особых усилий создать нечто сводное, компилятивное, этакий пушкиноведческий коктейль. Этот второй – легкий вариант, к сожалению, приобретает все большую популярность и носит характер воистину хронический.
Я упоминаю об этом потому лишь, чтобы показать, на каком пушкиноведческом фоне выходит в свет книга покойного Ильи Львовича Фейнберга (1905 – 1979) «Читая тетради Пушкина».
Еще не написана (может статься, еще не пришла пора?) история пушкиноведения, история постижения жизни, слова и дела Пушкина. До того, как будет создана такая сводная книга (возможно, это и будет «Пушкинская энциклопедия»), можно с уверенностью сказать, что наши исследователи нескольких поколений проявили немало таланта, пытливости, текстологического умения и сметки, такта в деле постижения величайшего из наших поэтов. Соединенные, сводные усилия этих людей можно понять как великую попытку восстановления до мельчайших подробностей одной из ценнейших человеческих жизней. Можно ли больше сделать для памяти одного поэта? Для восстановления его трудов и дней? На этот вопрос ответила жизнь, введя читателя в огромные залы, сплошь заставленные книгами о Пушкине, его плеяде, его эпохе.
Здесь статьи, исследования, монографии от Анненкова до Брюсова, от Бартенева до Тынянова, от Цявловского до Бонда, от Модзалевского до Вересаева, от Щеголева до Ахматовой, от Гуковского до Благого, от Томашевского до Слонимского, от Гроссмана до Раевского, от Лернера до Ашукина, от Розанова до…
Тут я хотел бы назвать имя Фейнберга. Многие занимались Пушкиным, так сказать, «по совместительству». Подобно Модзалевскому, Цявловскому, Бонди, он, Фейнберг, посвятил Пушкину всю жизнь.
Для Ильи Фейнберга вместе с тщательным изучением текстов Пушкина и всех их вариантов характерно стремление осмыслить их в общем творческом процессе поэта. Более того, исследователь умеет тонко и точно вставить произведение и автора в рамки истории литературы, еще шире – истории общества. Тщательное знание истории России и привело Илью Фейнберга к исследованию исторических взглядов Пушкина, к нахождению связи между разрозненными циклами. От знания истории к историзму, мышлению историческими категориями, к философии истории – большой путь. И Илья Фейнберг прошел этот путь прежде, чем по оставшимся отрывкам раскрыл ранее неведомые нам цельные замыслы Пушкина.
В рецензируемое издание книги «Читая тетради Пушкина» дополнительно включены работы «Арап Петра Великого», «По черновикам Пушкина», «Отчего погиб Пушкин?», «Судьба запретных рукописей», «Море в поэзии Пушкина». Каждая из названных работ может рассматриваться как отдельная законченная книга. Собственно, это и есть книги в книге. К этому надо добавить ценные статьи ‘ «Работа над «Онегиным» и «Пропавший дневник», вобравшие в себя не только пушкиноведческие штудии автора, но и его суждения о психологии поэтического творчества, о способах воплощения замысла в слове, о жизни слова и стиха.
Для методов исследования Ильи Фейнберга, для стиля всей книги характерна статья «Работа над «Онегиным».
Она выходит за рамки обычного комментирования. Это скорее путешествие в мир романа, попытка обозреть «Онегина» воздушную громаду» – по слову Анны Ахматовой. Статья разбита на главки: «Ларины», «Спор об «Онегине», «Об Илиаде современности» и др. В каждой из этих главок находим то меткое наблюдение, то свежую мысль, то полемику. Так, например, в главке «Разговор книгопродавца с поэтом» ведется спор с В. Жирмунским. Как известно, автор замечательного исследования «Гёте в русской литературе» утверждал, что «ни одна черта» в поэтическом облике Пушкина «не была подсказана влиянием немецкого поэта».
Илья Фейнберг предлагает пересмотреть этот взгляд. Его доводы: печатая первую главу «Онегина», Пушкин предпослал ей «Разговор книгопродавца с поэтом». Еще Бестужев в «Полярной звезде» за 1825 год указал на сходство «Разговора» с «Прологом в театре» к гётевскому «Фаусту».
Развивая бестужевскую мысль, исследователь дает ей весомые подтверждения. «Тема пушкинского «Разговора книгопродавца с поэтом» – столкновение поэзии и прозы жизни» (стр. 124). Вот нерв фейнберговской главки, показывающий связь двух произведений не текстуально, а по существу. И Гёте, и Пушкина занимали вопросы соотношения поэзии, правды, прозы жизни.
В этой же статье находим живые размышления о характере связей Пушкина с героями «Онегина», о необычности этих связей, об изображении России в романе в стихах, о вариантах текста, об отброшенных строках и строфах.
По существу эта статья – своего рода микромонография об «Онегине», читающаяся с большим интересом и начисто лишенная академизма. Статья Ильи Фейнберга помечена довоенным 1940 годом. Это была пора выработки своего способа исследования и своей манеры письма.
О свободной эссеистской манере Ильи Фейнберга говорит статья «Море в поэзии Пушкина».
Для Ильи Фейнберга Пушкин – живой человек, общение с которым доставляет исследователю наивысшую радость и высокое духовное наслаждение. Соблюдая дистанцию, он ведет нескончаемую беседу с поэтом. И вот один из отрывков этой беседы.
Надо знать, что беседу ведет не только пушкинист Илья Фейнберг, но и морской офицер Илья Фейнберг, чья судьба в военную пору была тесно связана с отечественным флотом. Эта двойная заинтересованность автора в морской теме делает статью лиричной, страстной, почти дневниковой. Из описания моря в поэзии Пушкина статья становится одой в честь моря поэзии Пушкина (именно – не в поэзии, а поэзии).
Мечта о море, борьба за море связаны у поэта с Петром – кораблестроителем на верфи, флотоводцем в сражении при Гангуте, ратником за путь к Черному и Балтийскому морям. История выхода России к морю – неотъемлемая часть истории деяний Петра Великого. «Ногою твердой стать при море» – вот пушкинская формула Петровых чаяний. Тогда-то – «все флаги в гости будут к нам и запируем на просторе». Ни у кого с таким размахом и таким проникновением в тему не дано морское величие России, как у Пушкина. Это и показано в работе Ильи Фейнберга.
За Черным и Балтийским морями – Каспий, который вместе с великим водным путем Волгой – море Петра и море Разина. Царь и крестьянская вольница завязаны в национальном сознании в крепкий морской узел.
Море – пейзаж, море – позиция в государстве и между государствами, море – работа, море – стихия (с эпитетом – «свободная») – все это в морской державе Пушкина находит свое картинное воплощение. И это – соответственно – отзывается в поэзии Пушкина.
В жанровом отношении книга Ильи Фейнберга разнообразна. Наряду с прямым исследованием («Последний труд», «История Петра I», «По черновикам Пушкина») мы находим эссе, окрашенные личным отношением исследователя («Море в поэзии Пушкина», «Отчего погиб Пушкин?»), и даже полемику в форме диалога. Так построена статья «Памятник». Действие происходит в Москве, у памятника работы Опекушина. В разговоре участвуют: Ведущий, Памятник Пушкину, Вересаев, Сакулин, Гершензон. Идет спор о тексте стихотворения и понимании его. Страстная полемика запечатлена в форме острого диалога. По существу это – исследование.
Под статьей дата: 1933. В постскриптуме 1976 года (через сорок три года!) автор сообщает: «…Если бы я писал эту свою работу сейчас, я написал бы ее иначе, то есть в более обычной форме. Теперь, однако, переделывать ее и что-либо менять в ней мне показалось едва ли нужным» (стр. 241). С этим нельзя не согласиться. Оставленная в прежнем виде, статья дает нам важный материал и для понимания смысла поисков Ильи Фейнберга, для познания его эволюции.
Особое место в книге занимает Петр Первый, его история, судьба, его образ у Пушкина. В исследовании этой темы и установлении подлинных текстов у Ильи Фейнберга особые заслуги. Свой труд «История Петра» Пушкин предполагал завершить «в год или в течение полугода» (стр. 381), но труд остался незавершенным. Рукопись Пушкина (в большей своей части) была опубликована в 1938 году, через сто лет после смерти поэта. Запрещенная в свое время Николаем I, она была утеряна и найдена после революции – в 1917 году.
История Петра это – для Пушкина – и история его эпохи, и размышление над природой власти в России, о преобразованиях, произведенных им. К образу Петра поэт подходит и как автор поэм («Полтава» и «Медный всадник»), и как прозаик («Арап Петра Великого»), и как историк (незавершенный труд), и как лирик. Все эти работы могли бы составить книгу, которая потребовала бы серьезных комментариев. Страницы рецензируемой книги показывают, что эту работу мог бы взять на себя Илья Фейнберг. Он изучил материал всесторонне и как историк, и как пушкиновед, и как текстолог. Исследователь понял, что Петр у Пушкина далеко не однозначен, что поэт долго и серьезно вырабатывал свое отношение к образу.
Для того чтобы осмыслить все это, Илье Фейнбергу пришлось не только пойти по стопам Пушкина и перечитать все, что поэтом прочитано по истории Петра, но и добавить к этому сотни книг и архивных документов, появившихся в послепушкинскую пору, то есть фактически за полтора века. Это срок огромный, и наша историография проделала гигантскую эволюцию.
Автор книги показывает величие Пушкина – историка и мыслителя, исходившего из реального понимания лиц, событий, обстоятельств. «Он не писал бы картин по мерке и объему рам, заранее изготовленных, как то часто делают новейшие историки, для удобного вложения в них событий и лиц, предстоящих изображению» (стр. 411). Эта образная мысль Вяземского поддержана всем развитием книги Ильи Фейнберга, многажды иллюстрирована и явлена читателю в достаточной полноте.
Незавершенные работы Пушкина по истории Петра в лице Ильи Фейнберга нашли пытливого исследователя. Эта часть работ пушкиниста оказывается среди наиболее зрелых и доскональных работ, введенных в науку о Пушкине.
Ни одна работа на эту тему не сможет обойтись без исследований Ильи Фейнберга. Сказанное относится в первую очередь к незавершенным работам Пушкина о Петре, но в известной степени освещает весь исторический цикл поэта, а он, как известно, обширен.
Пушкин, которого мы знаем сейчас, был во многом еще неведом в прошлом веке вплоть до его конца. Материк выходил из тумана неведения постепенно.
Юношеская поэма «Монах», полемическая поэма «Тень Фонвизина», избавленные от цензурных искажений, впервые прочитанные черновые тексты многих произведений, занимающие теперь несколько томов, расшифрованные С. Бони отрывки сожженной десятой главы «Онегина» – все это послужило предысторией исследования И. Фейнберга «Незавершенные работы Пушкина», вышедшего в 1955 году. В сжатом виде находки и разыскания ученого были напечатаны в 1949 году в N 5 «Вестника Академии наук СССР» («Незавершенная книга Пушкина. «История Петра») и в 1953 году в том же журнале N 5 («О «Записках Пушкина»).
Как видим, к рукописному наследию Пушкина добавилась новая важная часть. В этом несомненная заслуга нашего исследователя.
Книга Ильи Фейнберга о Пушкине, его рабочих тетрадях, о его исторических изысканиях не могла вместе с тем не стать и книгой о мастерстве. Об этом автор говорит и специально, в упор («По черновикам Пушкина», «Работа над «Онегиным» и др.), и косвенно, как бы мимоходом. Эти заметки, разбросанные по всей книге, показывают, в какой непосредственной связи главные идеи и образы поэта находятся с их воплощением, какой непрерывной была работа поэта над словом, над стихом, над прозаической фразой, над репликой в драме.
Первый редактор поэта Анненков заметил, что «в пушкинских черновых тетрадях сохранилась непрерывная беседа Пушкина с самим собой» (стр. 105). И верно: все этажи рукописей поэта, вся сеть строительных лесов и подъездных путей к беловому тексту, все рисунки и заметки – не только поле битвы великого художника и мыслителя, но и своего рода дневник, позволяющий судить о том, как шла эта беседа «с самим собой».
Много десятилетий спустя Пастернак, обращаясь к художнику, вероятней всего, к самому себе, спрашивал:
С кем протекли его
боренья?
И тут же отвечал:
С самим собой, с самим
собой.
Это судьба художника, выражение его личности и вместе с тем кредо мастера.
По слову Гоголя, Пушкин не вносил в свою поэзию ничего «необдуманного, опрометчивого». В ней все «до единого есть история его самого. Но это ни для кого не зримо». Заслуга пушкиноведения в том, что незримое оно постепенно сделало зримым. И мастерство поэта предстало перед нами как история его личности, его беседы «с самим собой».
Заключающий книгу раздел «Великие страницы» уже не отвечает названию и назначению книги – «Читая тетради Пушкина». Из трех статей этого раздела только первая – о Лермонтове и его рисунке на черновой рукописи стихотворения «Смерть поэта» – имеет некоторое, хотя и косвенное, отношение к книге. Что касается двух других статей («Повесть о капитане Копейкине» и «Толстой и записки Волховского»), то они явно из другой книги Ильи Фейнберга, трактующей вопросы истории русской литературы вообще. Такая книга, безусловно, нужна, и ее следовало бы издать. Но в рецензируемой книге последняя глава выглядит явным довеском. Будем воспринимать ее не как эпилог, а как пролог следующего издания, которое вберет в себя работы из наследия исследователя, относящиеся к непушкинскому циклу.
Что же касается корпуса книги «Читая тетради Пушкина», то он показывает, как много может талантливый исследователь поведать на темы, уже многократно привлекавшие внимание его предшественников и современников. Не прибегая к ложным эффектам занимательности, Илья Фейнберг держит читателя в напряжении и побуждает его мысль к размышлениям и поискам.