Четыре книги о К. Чапеке

За последние несколько лет Карел Чапек стал одним из излюбленных литературоведческих «героев». После книги Ивана Климы¹ одна за другой выходят монографии Галины Янашек-Иваничковой, Уильяма Е. Харкинса, Йозефа Бранжовского и Александра Матушки². За эти же годы было осуществлено научное издание корреспонденции молодых братьев Чапек³, вышли интересные воспоминания Хелены Чапковой⁴ и Франтишека Лангера⁵, появилось много ценных статей. О роли братьев Чапек в «рождении» чешской «модерны» немало сказано в книге Эвы Штросовой⁶. В сентябре 1965 года в Марианских Лазнях состоялся международный симпозиум о Чапеке (см. «Вопросы литературы», 1965, N 12, стр. 270 – 275, сообщение С. Никольского).

Гораздо обстоятельнее, чем это было до сих пор, освещается биография писателя, хотя полной и подлинно научной биографии Чапека, основанной на документальных данных, все еще нет. М. Галик, собравший богатейшие материалы, к сожалению, публикует их крайне скупо. Исследователи опираются в основном на автобиографические высказывания самого Чапека и воспоминания его современников. Интересно дополняют книгу А. ван Сантена, который впервые обратился к этой теме⁷, У. -Е. Харкинс и особенно Г. Янашек-Иваничкова. Вместе с тем уже в самом отношении к материалу обнаруживаются различия в методологии авторов.

В книге У. -Е. Харкинса, где изложение биографии Чапека составляет отдельную главу, многозначительно озаглавленную «Обыкновенная жизнь?», факты лишь регистрируются и констатируются, но не раскрываются в их внутреннем драматизме и их общественной значимости. Из повествования как бы «выкачана» атмосфера времени. Судьба писателя рассматривается изолированно от социальной действительности, от общественной и литературной борьбы. Внешне американский ученый как будто стремится к полной объективности. Но старательное замалчивание сущности центрального конфликта эпохи заставляет его выдвигать для объяснения целого ряда моментов причины явно второстепенные. А порой в угоду этой тенденции, которая обнаруживает себя вопреки желаниям автора, замалчиваются и факты. Поэтому-то, несмотря на отдельные меткие и ценные наблюдения, из разрозненных штрихов не складывается портрета.

Название книги Г. Янашек-Иваничковой – «Карел Чапек, или Драма гуманиста». Для польской исследовательницы жизнь Чапека – это трагедия большого таланта. Не «разоблачая» и не «оправдывая» писателя, Г. Янашек-Иваничкова стремится разглядеть истоки этой трагедии в противоречиях времени, порожденных кризисом буржуазного общества. Автор чутко улавливает те идейные и жизненные моменты, которые помогали художнику-гуманисту внести свой вклад в мировую культуру. Живая и свободная форма изложения органически сочетается в работе с принципами историко-литературного исследования и нисколько не мешает его объективности и научности. Личность писателя предстает перед нами в процессе постоянного становления и развития, в реальной диалектике внутренних противоречий.

Й. Бранжовский и А. Матушка не ставили перед собой задачи дать очерк жизни Чапека. Й. Бранжовского биографические детали интересуют лишь в той мере, в какой они проливают свет на особенности «мировоззрения писателя, а А. Матушка время от времени обращается к ним, стремясь найти в них ключ к его личности в целом.

В последнее время значительно расширяется наше представление о самом объеме творческого наследия Карела Чапека. Как известно, полного собрания его сочинений до сих пор нет. К сожалению, не опубликована пока и библиография его творчества, составленная М. Галиком. Еще не полностью собрано и издано рукописное наследие писателя. Поэтому многие его страницы нередко выпадали из поля зрения ученых. Не случайно даже такой знаток Чапека, как Я. Мукаржовский, в статье, посвященной поэтическим переводам писателя, «забыл» о существовании его ранних стихотворных опытов⁸.

Вновь «вспоминают» о них У. -Е. Харкинс и Г. Янашек-Иваничкова, в этом им помог М. Галик⁹. Й. Бранжовский и А. Матушка «открывают» молодого Чапека-критика. Наконец, в той или иной мере каждый из авторов последних монографий о Чапеке и особенно Й. Бранжовский в своей книге «Карел Чапек, мировоззрение и искусство»»вновь» знакомят читателей с Чапеком – философом и публицистом. Исследователи привлекают малоизвестные статьи Чапека, рассыпанные по различным периодическим изданиям. Нужно сказать, что и сейчас еще ученые не подняли всех материалов. В первую очередь это относится к архивным источникам (исключение составляет докторская диссертация Чапека), переписке, ранним статьям, опубликованным в журналах «Снага», «Горкего тыденик», «Стопа», материалам из газет «Народни листы» и «Лидове новины», не вошедшим в книжные издания. Но многое здесь уже сделано.

Если раньше исследователи почти не касались философских воззрений писателя, то теперь в центре их внимания оказалось мировоззрение Чапека. Правда, тут не обошлось без известных издержек. Не только Й. Бранжовский, но и У. -Е. Харкинс и Г. Янашек-Иваничкова, выдвигая на первый план анализ философских идей, не всегда достаточное внимание уделяют художественной структуре произведения. Подчас текст произведения привлекается лишь для иллюстрации того или иного тезиса, вместо того чтобы сами эти положения вытекали из всестороннего разбора текста. Причем У. -Е. Харкинс, а в известной мере и Г. Янашек-Иваничкова преувеличивают значение различных философских влияний, отдают чрезмерную дань психологизированию. Для Й. Бранжовского, напротив, характерен подчеркнуто социологический подход, к сожалению, нередко упрощенный. Поэтому с точки зрения методологии наиболее интересна книга А. Матушки «Человек против катастрофы. Опыт исследования о Кареле Чапеке».

А. Матушка последовательно рассматривает общественные, философские и литературные предпосылки становления Чапека как личности и художника, диалектику развития его мировоззрения, эволюцию творчества, особенности художественного метода.

Долгое время в литературе о Чапеке роль своеобразной «волшебной палочки», с помощью которой открывались все тайны и разрешались все противоречия, играло утверждение об определяющем влиянии прагматизма на мировоззрение писателя. А поскольку прагматизм представляет собою философское утверждение буржуазного миропорядка, то критическое начало в творчестве Чапека объяснялось как нечто противоречащее его общей мировоззренческой позиции: Чапек-философ и Чапек-художник противопоставлялись.

С некоторыми оговорками и уточнениями эту точку зрения продолжает отстаивать Й. Бранжовский. Кандидатская диссертация, которая легла в основу его книги, носила даже название «Карел Чапек – критик капитализма и буржуазный идеолог». Причем Чапек – «буржуазный идеолог» в конечном счете отодвигает на второй план Чапека – художника и критика капитализма. Логика Й. Бранжовского такова. Положение первое. Современный мыслитель может либо «поставить себя «вне» буржуазного мышления», либо «остаться «внутри» буржуазного мышления». Абстрактный гуманизм, защита формальной демократии, общечеловеческие идеалы, с которыми выступили предтечи и глашатаи Великой французской революции, – идеи буржуазные. Следовательно, Чапек, являвшийся их сторонником, – буржуазный идеолог. Положение второе. В период империализма буржуазная идеология перерастает в апологию империализма, «буржуазную позитивность». Чапек был буржуазным идеологом эпохи империализма и сторонником «буржуазной позитивности». Следовательно, он был идеологом империализма в его буржуазно-демократической форме. Положение третье. Прагматизм – философия буржуазной позитивности, философия империализма. Взгляды Чапека часто совпадают со взглядами прагматистов (об этом говорится подробно), но нередко и не совпадают (об этом говорится глуше). Но ведь и сами рамки прагматизма в достаточной мере расплывчаты. Следовательно, «Чапек был типичным современным идеалистом, испытавшим существенное влияние оригинально воспринятого американского прагматизма, своеобразным идеологом буржуазной позитивности». Итак, да, да – нет, нет. Третьего не дано. А все, что сверх того, – то от лукавого. От лукавого и тот неопровержимый факт, что Чапек был критиком и буржуазной демократии, и империализма. Противоречие разрешается с помощью формулы: «…не только, но и…».

Немарксист У. -Е. Харкинс, объясняющий современную популярность произведений Чапека тем, что они приносят «желанное освобождение от обычной литературной диеты социалистического реализма», в своих взглядах на отношение Чапека к буржуазной демократии неожиданно оказывается солидарным с Й. Бранжовским (разумеется, сам того не ведая, ибо его книга вышла на год ранее). Однако в творчестве Чапека (его философские работы и публицистику он намеренно оставляет в стороне) У. -Е. Харкинс, в отличие от Й. Бранжовского, почти не обнаруживает влияния прагматизма, а порой отмечает и полемику с прагматистскими принципами («Случай с д-ром Мейзликом»). Исключение, как ему кажется, составляют ранние рассказы Карела Чапека «Между двумя поцелуями» и «Остров». Но и об этом исследователь говорит теперь со значительно меньшей определенностью, чем прежде.

Г. Янашек-Иваничкова и А. Матушка, подобно Й. Бранжовскому, видят мелкобуржуазные основы социальной позиции Чапека. Но их социологический подход к фактам свободен от схематизма, свойственного последнему. Словно бы специально в его адрес А. Матушка пишет в своей книге: «…»отрицательное» и «положительное» строго и четко не отделены у Чапека для удобства толкователя, который собирается обойтись только да, да – нет, нет. Наоборот, они интимно близки, многократно взаимопроникают и взаимопрорастают. Сама противоречивость социальной позиции Чапека делает возможными различнейшие тенденции и способы оценки, «единые» и двойственные, прогрессивные и реакционные, в известной мере материалистические и идеалистические». Не только концепция, но и стиль книги А. Матушки, сжатый, легкий и отточенный, афористический и парадоксальный, наиболее соответствует материалу исследования. Этот подход мы видим и в его трактовке отношения Чапека к прагматизму: «…он (Чапек) приближается к нему и отдаляется от него, преображает его и ведет с ним споры, соглашается с ним и полемизирует…». А. Матушка не ограничивается анализом художественных произведений Чапека, рассматривая в единстве его теоретические статьи, публицистические миниатюры, романы и пьесы, и вместе с тем не отождествляет Чапека-публициста и Чапека-художника, раскрывая несоответствия и противоречия между разными сферами его творчества.

Но где-то достоинства книги переходят в свою противоположность. Противоречие как характерная особенность мировоззрения и творчества Чапека абсолютизируется. Стремление к синтезу, к пониманию личности и художника в целом оттесняет на задний план момент его развития. Широта и многосторонность подхода ведут к конспективности изложения. Охватывая общие контуры, А. Матушка упускает из виду многие существенные детали, он намечает ведущие линии развития, но проходит мимо перипетий и драматических эпизодов. Поэтому монография «Человек против катастрофы» во многих важных аспектах нуждается  дополнениях и конкретизации. И немало ценного, с этой точки зрения, мы находим у Г. Янашек-Иваничковой. В частности, она первая внимательно перечитала книгу Чапека «Прагматизм, или Философия практической жизни» (1918) и увидела в ней не только популяризацию прагматизма, но и критику самого существенного в нем – прагматистской теории познания. Вслед за Я. Мукаржовским исследовательница отметила большое теоретическое значение докторской диссертации Чапека «Объективный метод в эстетике применительно к изобразительному искусству». А как раз эти моменты в конечном счете оказываются определяющими в становлении Чапека как художника, стремящегося к объективному познанию действительности.

В исследованиях поднимается еще один вопрос – о связи творчества Чапека с мировым литературным процессом. С наибольшей теоретической глубиной и последовательностью эти проблемы разрешаются А. Матушкой и Г. Янашек-Иваничковой. Однако ценные наблюдения содержатся и в работах У. -Е. Харкинса и Й. Бранжовского, для которых художественные принципы Чапека не составляли собственно предмета исследования.

Большая заслуга А. Матушки заключается в том, что он впервые поставил художественную практику Чапека в тесную связь с его теоретическими взглядами на литературу и искусство. В его книге наиболее четко выражена также мысль о воздействии на творчество писателя смежных с литературой областей – философии, изобразительного искусства, – поставлен вопрос о соотношении реалистического и нереалистического начал в его произведениях, раскрывается зависимость между усложнением действительности и усложненностью ее художественного постижения, наконец, правильно и многогранно решается проблема литературных «влияний».

И вместе с тем именно в разделах, посвященных данному комплексу проблем, больше всего спорного. Характеризуя литературно-эстетические высказывания и взгляды Чапека, А. Матушка не всегда соблюдает истинные пропорции между тем, что сближало писателя с антиреалистическими направлениями в литературе и искусстве XX века, и тем, что сближало его с «классическим» реализмом. Предпочтение явно отдается ранним, антитрадиционалистским суждениям. Кроме того, «классический реализм» самим исследователем подчас отождествляется с натурализмом и описательностью, с чем никак нельзя согласиться.

Совершенно правильно А. Матушка пишет о том, что полемика с «влияниелогией» не должна вести к пониманию творчества того или иного писателя как явления, связанного лишь с его жизнью и оторванного от литературной традиций. Исследователь говорит о влиянии на творчество Чапека различных школ и направлений, его литературных предшественников и современников, говорит не только о его связи с французской и английской литературой, как это общепринято, но и с русской.

Теоретически А. Матушка стоит на совсем иных позициях, чем, например, У. -Е. Харкинс, который, оставаясь во власти компаративизма, почти в каждом случае сходства между двумя литературными явлениями заводит речь о влиянии и лишь иногда отмечает различия, своеобразие трактовки, творческую оригинальность. Но эрудиция оказывает подчас плохую услугу и А. Матушке. Увлекаясь, он как бы забывает о собственных исходных принципах и начинает подходить к фактам литературного сходства недифференцированно, не делая различия между генетической связью и типологической близостью. И его соображение о том, что первоисточником «Из жизни насекомых» братьев Чапек следует считать «Микромегас» Вольтера, представляется не более убедительным, чем предположение Романа Якобсона, нашедшего первоисточник той же комедии в творчестве Гаршина.

Необходимые «коррективы» мы находим в книге Г. Янашек-Иваничковой. Ее исследование по построению более традиционно, чем монография А. Матушки. Это обычный очерк жизни и творчества. Но хронологический принцип, положенный в основу работы, позволяет конкретнее раскрыть обстоятельства, определившие своеобразие писательской позиции Чапека в тот или иной момент. Г. Янашек-Иваничкова, так же как А. Матушка и У. -Е. Харкинс, отмечает родственность исканий Чапека некоторым тенденциям западноевропейского романа XX века, но говорит и о существенных отличиях художественной концепции писателя от общей направленности так называемой модернистской прозы, хотя теоретическим установкам самого автора все же не хватает четкости.

Достоинства вышедших книг неравноценны, но в той или иной мере каждому из авторов удалось сказать новое и нередко оригинальное слово в научной литературе о Чапеке.

г. Ленинград

1. Ivan Klima, Karel Capek, Praha, 1962. См. рецензию И. Бернштейн «Талантливая книга о Чапеке», «Вопросы литературы», 1963, N 3.[↩]
2. Halina Janaszek-Ivanicková, Karol Capek czyli dramat humanisty, Warszawa, 1962; William E. Harkins, Karel Capek, New York and London, 1962; Josef Branzovský, Karel Capek, Svetový názor a umeni, Praha, 1963; Alexander Matuška, Clovek proti skaze. Pokus o Karla Capka, Bratislava, 1963.[↩]
3. Victor Dyk, St. K. Neumann. Bratri Capkové. Korespondence z let 1905 – 1918, Praha, 1962.[↩]
4. Helena Capková, Moji mili Bratri, Praha, 1962.[↩]
5. František Langer, Byli a bylo, Praha, 1963.[↩]
6. Eva Strohsová, Zrozeni moderny, Praha, 1963.[↩]
7. A. van Santen (Jan Molitor), Over Karel Capek, Amsterdam, 1949.[↩]
8. Jan Mukarovský, Francouzska poesie K. Capka. Вкн.: Kapitoly z ceské poetiky II, Praha, 1941, s. 356 – 360.[↩]
9. Karel Capek, Vzrusene tance. Usporádal a poznámkami doprovodil dr. Miroslav Halik, Praha, 1946.[↩]