Человек – время – литература

Н. Г. Жулинский, Человек в литературе. Общественные ценности и проблема художественного характера, Киев, «Наукова думка», 1983, 304 с.

История и современная действительность дают немало убедительных примеров плодотворного сотрудничества литературоведения и критики. При всей специфичности этих двух разновидностей интерпретации художественной культуры они неразрывно связаны друг с другом, граница между ними подвижна и проницаема. Более того, критические суждения приобретают подлинную убедительность лишь тогда, когда они основаны на прочном теоретическом фундаменте. Литературоведение же, выполняя свою созидательную культуротворческую функцию, нередко осуществляет выходы в живую современность, в литературное движение сегодняшнего дня. Книга Н. Жулинского, о которой пойдет речь, весьма поучительна в этом отношении.

Автор книги – литературный критик, чутко откликающийся на явления современной жизни. И вместе с тем он – теоретик литературы, которого волнуют проблемы исторической поэтики, взаимодействие литературы с другими отраслями духовной культуры, в частности с философией и социологией.

Основная тема книги обозначена уже в заглавии. Речь идет о концепции человека, лежащей в основе современной литературы социалистического реализма, и о способах реализации этой концепции. Замечу сразу же, что автор привлекает для рассмотрения большой фактический материал. В основе – характеристика произведений украинской советской литературы, но анализируются романы и повести писателей и других советских республик. Многонациональная советская литература рассматривается автором как целостность, как система, как особый социально-духовный организм, развивающийся по законам интернациональной общности.

Композиция книги логична и вместе с тем проста. За введением, в котором изложены цели и задачи работы, основные методологические принципы, которыми руководствуется автор, следуют три главы. Первая рассматривает концепцию человека как систему ценностных ориентаций. Речь идет о комплексном изучении проблемы личности современной марксистской наукой. Вторая – центральная – глава посвящена основным принципам воплощения концепции человека в современной литературе. Тема третьей главы: концепция человека и мира в литературе буржуазного Запада. Завершают книгу выводы (которые, скажем сразу, могли бы быть более конкретными, более связанными с материалом, рассмотренным в книге).

Автор исходит из того, что проблема человека является главной проблемой любого творческого метода. Ссылаясь на известную работу академика Н. Конрада «О смысле истории», Н. Жулинский замечает: если критерием познания смысла истории культурного и научного развития человечества может служить концепция гуманизма, общей основой которой является признание ценности человеческой личности, то для выявления продуктивных возможностей духовных ценностей того или иного этапа исторического развития общества таким критерием может быть художественная концепция человека.

Н. Жулинский подробно говорит о том, как ставят и решают проблему человека философы, психологи и социологи. Он показывает, что «такая широкая всеобъемлющая категория, как концепция человека, выступает как система, как комплекс внутренних содержательных определений мировоззренческих, идеологических, моральных, эстетических связей и форм взаимодействия человека с миром» (стр. 69). Для литературы, искусства вопрос о человеке является центральным. Искусство всегда обращено к человеку. И постановка вопроса о концепции человеческой личности всегда выражает стремление понять основу искусства, его коренные особенности, его философию, раскрыть смысл его движения, его исторического развития.

Каждая историческая эпоха создает свою картину мира, картину сложную, динамичную, противоречивую, специфично реализующуюся в различных областях духовной культуры. В этой картине огромное место занимает человек, его взаимоотношения с миром. Встают вопросы и об исторически обусловленных особенностях этой картины мира, и о взаимодействии между ее составными частями. По существу именно об этом и говорит Н. Жулинский, рассматривая литературу в широком историческом и историко-культурном контексте. Его интересуют взаимоотношения между философско-социологической концепцией человека и художественной, а следовательно, и такие вопросы, как литературоведение и смежные науки, проблема междисциплинарных исследований, наука о литературе и комплексное изучение личности.

«Главное – как воплощается образно концепция человека» (стр. 98), – замечает автор. Суть дела заключается в том, чтобы «раскрыть, как художественное видение мира и идейно-эстетическая атмосфера произведения гармонируют с выражением той концепции, которая формировалась литературой, писателем на основе философских, социально-этических и эстетических взглядов эпохи» (там же). Главным связующим звеном между социально-философской и художественной концепцией личности является идеал. Исходя из понимания литературы как полифункционального явления, Н. Жулинский говорит и о познавательной сущности художественного исследования личности, и об аксиологической составляющей художественного метода. Единство познания, оценки, воспитания – вот как ставится вопрос.

Другой момент – воплощение личности в конкретном образе-персонаже, характер как основополагающая категория в искусстве.

Наконец, речь идет о художественных формах и приемах воплощения концепции человека.

Автор рецензируемой книги много и интересно говорит о специфике литературы, о ее возможностях в воссоздании внутреннего мира личности и о силе ее воздействия на личность.

Наибольшее внимание автор уделяет именно характеру. В работе много тонких и глубоких суждений об образах-персонажах ряда произведений советской литературы. Рассмотрение этих образов позволяет характеризовать социальную и нравственную проблематику тех или иных произведений, потенциал их воздействия на читателя. Здесь ярче всего проявляются как сильные стороны Н. Жулинского-критика, точность его суждений, заинтересованность в том, о чем он пишет, так и уязвимые места его концепции.

Н. Жулинский подробно характеризует нравственный облик героев современной советской литературы, стремясь при этом выявить своеобразие, неповторимость индивидуального стиля их создателей. Он говорит о социальном, философском смысле тех художественных решений, которые предлагают те или иные писатели (принципиально важными представляются, например, мысли об осуществлении современной советской литературой художественного синтеза в понимании эстетического освоения человека и действительности), рассматривает, как в том или ином образе-персонаже воплощается авторская концепция. Разумеется, воплощением авторской концепции личности является не только тот или иной образ-персонаж либо система образов-персонажей, а все произведение в целом. Поэтому стоило более подробно остановиться на том, как композиция многоголосого эпического произведения выражает авторскую концепцию. Здесь закономерно встает вопрос об образе автора, а в ряде случаев и об авторском голосе. Автор книги касается этого вопроса, но, как мне кажется, в решении его не проявляет должной последовательности. Скажем, он пишет: «…Функцию положительного героя выполняет четко выраженная в «образе автора» позиция писателя» (стр. 198). Но далее «образ автора» и авторская концепция человека (связанная с позицией) оказываются по существу оторванными друг от друга.

Н. Жулинский ссылается на работы как раз тех исследователей, которые отрицали правомерность постановки вопроса об образе автора. Между тем вопрос этот крайне важен. Ведь «образ автора – это та цементирующая сила, которая связывает все стилевые средства в цельную словесно – художественную систему, это внутренний стержень, вокруг которого группируется вся стилистическая система произведения» ¹. Из этого определения, основанного на положении В. Виноградова, вытекают по крайней мере два вывода. Во-первых, необходимо исследовать, как выражен в том или ином произведении голос автора. Во-вторых, не менее важно проследить, как соотносятся между собой голос автора и голоса персонажей. В некоторых случаях, но, к сожалению, крайне редко, Н. Жулинский говорит об этом (можно сослаться на рассмотрение произведений П. Загребельного). Но и здесь он все-таки не доходит до конкретного рассмотрения стиля писателя.

Тут надо заметить, что книга во многом выиграла бы, если б И. Жулинский воспользовался понятием внутреннего мира произведения, введенным в наше литературоведение Д. Лихачевым. Это дало бы возможность рассматривать концепцию человека в плане особенностей той или иной художественной системы, полнее показать глубокую связь идей и стиля, проникновение концепции человека в каждую клеточку произведения. Вместе с тем встают вопросы о связи концепции человека, проблемы характера с такими компонентами внутреннего мира произведения, как художественное время и художественное пространство: ведь «время есть пространство человеческого развития» ². Когда речь идет о таких писателях, как, скажем, Ю. Бондарев, В. Быков, О. Гончар или В. Дрозд, разговор о художественном времени и о его вхождении в структуру личности просто необходим.

Н. Жулинский, например, высказывает очень интересные соображения о повести В. Дрозда «Одинокий волк». Он рассматривает это произведение как расширенную метафору нравственного опустошения человека. Убедительно говорится об обращении писателя к мифологии, фольклору. Но ведь благодаря этому в повести и звучит тема сложной связи времен, их взаимопроникновения. И в самой стилистике повести, в системе повествования находит отражение понимание писателем времени как явления многослойного, многосоставного. К тому же время предстает увиденным с разных позиций, в многоаспектном освещении.

Проблема времени неотделима от вопроса о композиции произведения. Ведь часто именно композиция наиболее полно воплощает идейную позицию автора, авторскую концепцию. В этом плане не раз возникает желание дополнить Н. Жулинского, развить его положения, продолжить его рассуждения. Вот лишь один пример. Говоря о романе В. Липатова, исследователь останавливается на образе Столетова. Соображения критика верны, он сумел по-новому увидеть и конфликт, лежащий в основе произведения, и социальный смысл образа подобного героя. Очень точно сказано о том, что Евгений Столетов – порождение новых общественных отношений, что это – герой, берущий на себя всю полноту ответственности за искоренение гасиловщины. Прав Н. Жулинский и в своем определении характера Столетова как трагического. Но что сформировало Евгения? Среди факторов, сыгравших большую роль в становлении героя, была и книга. Столетов как читатель – важная проблема романа Липатова. Речь идет об активном участии культурного наследия в формировании личности. Через упоминания о книгах, через их характеристику в роман входит и время культуры. Так раскрывается важная сторона липатовской концепции взаимоотношений человека и мира, ее своеобразие. Личность и культурное наследие – вот вопрос, который возникает при исследовании этой концепции.

Н. Жулинский пишет: «…Концепция человека – своеобразное индивидуальное самовыражение художника, идейно-эстетическая формула характерных для художника социально-нравственных и духовных воззрений на человека и мир, его идейно-творческая позиция, точка пересечения различных – исторических, социальных, нравственных, общечеловеческих – «силовых линий» духовного напряжения эпохи» (стр. 46). Верный, точный вывод.

В книге Н. Жулинского немало интересных страниц, посвященных конкретным произведениям, он сумел по-новому сказать и о П. Загребельном, О. Гончаре, Д. Гранине, Ю. Бондареве, В. Быкове, Н. Думбадзе, и о талантливой молодежи – В. Дрозде, В. Яворивском; он увлеченно говорит и о русском прозаике В. Распутине, и об украинце Ю. Мушкетике, и о белорусе А. Адамовиче, и о прибалтийских прозаиках Й. Авижюсе, Э. Ветемаа, А. Бэле и многих других; от конкретного материала он переходит к теоретическим обобщениям – по существу речь идет о типологии социалистического реализма. Но при таком, я бы сказал, глобальном охвате материала оказались неизбежны и издержки. Вот автор подробно разбирает романы О. Гончара и делает ряд важных, свежих наблюдений, однако вывод из них следует слишком общий, не передающий своеобразия писателя: «Олесь Гончар выступает в своем творчестве как мыслитель, и «эстетическое достоинство» его произведений заключается в гармоническом соотношении духовно основательных идей и их выражения» (стр. 150). Но как раз о «выражении» – о неповторимом стиле, о своеобразной поэтике – почти ничего не сказано. В другом месте автор подводит итоги своего рассмотрения творчества Чингиза Айтматова. И опять-таки вывод звучит слишком общо, он гораздо уже тех возможностей, которые предоставляет анализ.

Н. Жулинский и сам подчеркивает, что «рассмотрение стиля в плане художественной реализации концепции человека особо актуально» (стр. 90). Опираясь на суждения М. Бахтина, М. Храпченко, Д. Наливайко и развивая их положения, он верно говорит о компонентах или элементах стиля, о сущности стиля как системы, о взаимоотношениях стиля и метода. Но, к сожалению, эти положения реализованы в работе недостаточно полно.

Особое место в книге занимает третья глава, посвященная концепции человека и мира в литературе буржуазного Запада. Очевидно, сам объем книги не дал возможности автору более обстоятельно развернуть свои наблюдения над современной зарубежной литературой. Глава лишь намечает пути дальнейших исследований. Вопрос о том, какие явления привлекать для анализа, конечно, всецело находится в компетенции автора, – и все-таки жаль, что нарисованная здесь картина получилась неполной, особенно в той части, где речь идет о реалистических направлениях в современной зарубежной литературе. Как хорошо вписался бы в эту главу, скажем, Голдинг. Или Грэм Грин. А с другой стороны – А. Лану, Э. Базен, Ф. Эриа.

Проблема человека в зарубежных литературах – предмет острой идеологической борьбы. И модернистской концепции, как справедливо подчеркивает Н. Жулинский, противостоит реалистическая литература. Характеризуя новые художественные тенденции в развитии реализма на Западе, И. Тертерян отмечала «возвращение к сюжетному повествованию… Важно и другое возвращение… возвращение к личности, к человеку» ³.

Возникает вопрос о значении опыта советской литературы, о влиянии выработанной ею концепции личности на мировой литературный процесс, на развитие реализма в зарубежных литературах. Здесь Н. Жулинский имел возможность опереться на то, что уже сделано нашими исследователями. Назову, в частности, работу И. Бернштейн «Концепции человека и художественные возможности романа», в которой говорится о вкладе советского романа в литературное развитие современности⁴.

Проблема концепции личности в советском романе была уже предметом исследования. Заметной вехой в разработке этой темы явилась работа белорусского ученого Н. Перкина «Человек в советском романе» (1975); жаль, что автор рецензируемой работы о ней не упоминает. Много принципиально важных положений выдвинули и авторы сборника «Советская литература и мировой литературный процесс. Изображение человека», на который я уже ссылался. Н. Жулинский продолжает разработку этого важного вопроса, учитывая многие факты из современной жизни советской литературы и значительно углубляя теоретические аспекты проблемы. И хотя в его книге есть и спорные, вызывающие возражения моменты, в целом она является интересным исследованием, реальным осуществлением творческого союза литературоведения и критики. Думается, что значение книги и в том, что она заставляет задуматься над тем, каким путем идти от характеристики художественной концепции личности в плане философском, проблемно-тематическом к воплощению ее в тончайших микроэлементах художественной структуры, в «стилистических молекулах» произведения. Сам Н. Жулинский сделал важные шаги в этом направлении.

г. Дрогобыч

1. М. П. Брандес. Стилистический анализ, М., «Высшая школа», 1971, с. 52.[↩]
2. К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, т. 16, с. 147.[↩]
3. См.: «Новые художественные тенденции в развитии реализма на Западе. 70-е годы», М.. «Наука», 1962, с. 11.[↩]
4. См. в сб. «Советская литература и мировой литературный процесс. Изображение человека», М., «Наука», 1972.[↩]