Бывают странные сближенья… (С. Н. Сергеев-Ценский и Л. Д. Зиновьева-Аннибал: инвариации неореализма)

До сих пор этих художников ни в творческом, ни в биографическом плане никогда не сопоставляли. И если отнесение одного из них – С. Н. Сергеева- Ценского в ранний период его писательской деятельности – к течению неореализма (сложному, многосоставному, неоднозначному), образовавшемуся в русской литературе до революции 1917 года, уже является общепризнанным фактом, то творчество Л. Д. Зиновьевой-Аннибал вообще никак не квалифицируется, не имеет никаких «привязок» к какому- либо литературному направлению. (Отнесение к символизму, на наш взгляд, весьма условно и делается по инерции: она – жена Вяч. Иванова, вращалась в символистских кругах и т. п.) Поэтому рассмотрение их обоих в русле неореализма может показаться по-своему неожиданным, хотя правомерность этого обнаруживается при ближайшем анализе. Кроме того, невключение творчества Зиновьевой-Аннибал современной ей критикой в число неореалистов может быть объяснено тем, что о неореализме как литературном явлении с обозначившимися контурами и признаками заговорили спустя три года после ее смерти, произошедшей в 1907 году, когда созданные ею произведения уже не были в центре литературной жизни своего времени. И хотя круг писателей-неореалистов не был строго очерчен («показания» на этот счет Е. Колтоновской и М. Волошина – двух открывателей и пропагандистов этого явления – не совпадали: у Волошина среди них оказался даже А. Белый, Колтоновская же делала ставку на Б. Зайцева и С. Сергеева-Ценского), некоторые имена упоминались с достаточным постоянством, в частности тот же Зайцев, Сергеев-Ценский, А. Толстой.

Но вот свидетельство еще одного участника литературного процесса, который тоже близко подошел к определению вышеозначенного литературного явления. Г. Чулков в сборнике своих литературно- критических статей «Покрывало Изиды» (1909) на примере творчества Б. Зайцева попытался раскрыть особенности поэтики писателя, но при этом весьма сожалел, что в собранную им книгу не удалось включить работу о «Трагическом зверинце» Зиновьевой-Аннибал, «книге примечательной и характерной для того психологического и религиозно-эстетического перелома, которому посвящены настоящие критические очерки» ¹. Действительно, более ранняя рецензия критика на «Трагический зверинец» ² содержала несколько очень удачных характеристик творческой манеры писательницы, которые могут быть отнесены ко всему явлению неореализма в целом. «Стихийный реализм» ³ этой книги, писал Чулков, «исполнен необычайных чар», он «глубок и мудр» ⁴, содержит «страстный протест против рабства и гнета» ⁵. И если в некоторых вещах сборника он усматривал «истерический лиризм» ⁶, который не был ему особенно близок, то все же удивительно верно была угадана напряженно-страстная манера повествования. Она-то и оказалась необычайно сходной с манерой Сергеева-Ценского, дав самые неожиданные результаты (вызвавшие шок у публики и критики) в романе «Бабаев», кстати, писавшемся одновременно с рассказами «Трагического зверинца».

«Контактное» же соприкосновение этих двух художников – Сергеева- Ценского и Зиновьевой-Аннибал – было мимолетным и случайным. В 1905 году в журнале «Весы» за подписью Л. Аннибал появилось обозрение беллетристики нескольких номеров журнала «Вопросы жизни». Несколько строк в нем были посвящены Сергееву- Ценскому. Они заслуживают того, чтобы быть процитированными: «С. Сергеев-Ценский написал три коротких рассказа на тему войны и внутренних волнений. Словно поцарапал тысячеглавую гидру под одной чешуйкой… И психология как на коньках прокатилась по примерзшей поверхности, и под ледком ни живого лица, ни характера. Все же больно было сердцу пожалеть убитого на войне офицера («Убийство». N 2), «белого, тонкого, с девичьим лицом»… и глазами «большими и светлыми, как окна весною». И не забывается Барон, добрая, мудрая собака. Его убивали «вилами-тройчатками» и, не добив, ушли, а он «поднял голову и смо-о-трит!» ⁷

Отзыв краткий, можно сказать, даже нелицеприятный. Высказано явное недовольство и уровнем и характером психологизма (к этому аспекту художественного освоения реальности Зиновьева-Аннибал была особенно пристрастна). Психологизм признан поверхностным, не дающим полноценного воспроизведения лиц и характеров. Но зато выделено два момента, настолько задевших писательницу, что она привела несколько строк из самого произведения. Во-первых, это соприкосновение юности и смерти, чистоты и злодейства. Во-вторых, глумление над природой – издевательство над существом беззащитным, мудрым и добрым. Зиновьева- Аннибал фиксирует внимание на орудии убийства – вилы-тройчатки; на способе убийства – долгое и мучительное: «не добив, ушли», – то есть на том, что станет смысловой доминантой лучшего ее творения – сборника рассказов «Трагический зверинец». Во всяком случае, думается, указанный момент дает право говорить, что дополнительным импульсом для создания и «аранжировки» некоторых ее самых сильных рассказов, включенных в этот сборник, – «Волки» и «Медвежата», – послужило знакомство с отрецензированными ею произведениями Сергеева-Ценского. Но если даже допустить, что не это явилось источником вдохновения, то все же нельзя отрицать, что знакомство с произведениями начинающего писателя очевидно укрепило ее в желании писать на эту тему, обнажать именно этот – чудовищный – аспект бытия современного человечества: жестокость, несправедливость, мучительство и беззащитность.

Но более важными представляются именно аспекты, которые обусловлены типологическим сходством, идейно-тематической и стилевой близостью писателей в рамках литературного процесса.

1. Георгий Чулков, Покрывало Изиды. Критические очерки, М., 1909, с. 211.[↩]
2. Г. Ч. (Г. Чулков), Л. Зиновьева-Аннибал. «Трагический зверинец». Рассказы. Изд-ство «Оры». СПб. 1907 г. – «Товарищ», 18 мая 1907 года.[↩]
3. Там же.[↩]
4. Г. Чулков, Памяти Л. Д. Зиновьевой-Аннибал. – «Товарищ», 21 октября 1907 года.[↩]
5. Г. Ч. (Г. Чулков), Л. Зиновьева-Аннибал. «Трагический зверинец».[↩]
6. ОР РГБ. Ф. 109. Карт. 36. Ед. хр. 48.[↩]
7. Л. Аннибал, Обозрение русских журналов. – «Весы», 1905, N 9 – 10, с. 87.[↩]