Бунин против критического реализма…

В. Я. Линков, Мир и человек в творчестве Л. Толстого и И. Бунина, М., Изд. МГУ, 1990, 174 с.; Валентин Лавров, Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции (1920 – 1953 гг.). Роман-хроника, М., «Молодая гвардия», 1989,384 с.

 Книги В. Лаврова и В. Линкова относятся к разным жанрам. Первая представляет собой беллетризованную биографию, вторая выдержана в строгих рамках академического литературоведения. Но обе они более или менее отчетливо выражают взгляды их авторов на место Бунина в литературном процессе.

В «Холодной осени» (трижды переизданной со времени первой публикации в 1989 году) речь идет в основном о взаимоотношениях Бунина с известными деятелями эмиграции. При этом на читателя обрушивается поток сенсаций. Так, В. В. Розанов был, оказывается, «писателем русского зарубежья»: именно под такой рубрикой помещен в книге его портрет. Супруги Мережковские, в изложении В. Лаврова, отличались холопской «любовью ко всяческому начальству» (с. 75); видимо, их дофевральская и послеоктябрьская оппозиция правительству была ловкой конспирацией. Из «романа- хроники» можно также узнать, что Бунин не вернулся на родину отнюдь не из-за неприязни к коммунизму, а единственно из опасения рассердить Марка Алданова (с. 344). Поразительна в книге и та настойчивость, с которой Нобелевский лауреат говорит о своем презрении к «политиканам» – то есть к деятелям антибольшевистского сопротивления. Например, в разговоре с Зинаидой Гиппиус он в пику ей заявляет, что все эти «просвещенные господа освободители» только и мечтают с мужика «плетями шкуру сдирать» (с. 131). Читатель, знакомый с высказываниями Бунина о белом движении по «Окаянным дням» и «Миссии русской эмиграции», легко оценит достоверность этой сцены.

Похоже, автора «Холодной осени» не заботит соответствие придуманных им диалогов документально зафиксированным словам его героя. Иначе трудно объяснить, почему почти сразу вслед за цитатой из бунинского дневника о варварстве поклонников «ядреного и сочного» народного языка, составляющих из диалектизмов «похабнейшую в своем архирусизме смесь» (с. 39 – 40), В. Лавров заставляет писателя говорить именно на такой смеси. Речь идет о свадьбе, где Бунин «сыпал шутками-прибаутками, и старички и старушки, без которых на Руси ни одна свадьба не обходится, уже ласково называли его «Лексеич».

– Лексеич, ты б сполнил сам чего свадебное, – попросила его соседка…» (с. 43). Лексеич охотно «сполняет», «выкинув затейливое коленце» (с. 44). «Чуть не до дома провожали хозяева дорогих гостей – Лексеича и Веру Николаевну. Разошедшийся Лексеич наставлял:

– Хозяйство вести – не бородой трясти! Да и насчет поколения уж постарайтесь… Старалась двоечка – так будет троечка!..

– Приходите еще, пожалуйста! – просили молодые, и глаза их светились благодарностью. В лучах заходящего солнца ярко светились в ушах невесты сережки с небольшими бриллиантам – подарок Буниных» (с. 44). Происходит это умилительное действо в голодающей Одессе, в 1919 году. В картине В. Лаврова недостает, пожалуй, лишь одной детали: могучей развесистой клюквы, под которой веселится «Лексеич».

Как видно из «романа-хроники», Бунин беззаветно близок к народу. И быть бы «рубахе- парню» Лексеичу лауреатом не Нобелевской, а Ленинской премии, если бы не держали его в копях злобные эмигрантские ястребы: Мережковский, Алданов, Цетлин, Струве. Все они обладают в повествовании В. Лаврова садистской наклонностью вкусно поесть на глазах у голодного Бунина: «Мережковский, самоуверенно и громко доказывая, что… «Россия без свободы – ничто», с аппетитом закусывал анчоусами. В серебристых кудряшках его бородки застрял кусочек маринованного лука» (с. 105 – 106); «Адамович тщательно пережевывал колбасу» (с. 341) и т. п. Особым гурманством отличается в «Холодной осени» П. Б. Струве: «Пережевав котлэт де мутон (проще говоря – телячью котлетку) и оросив ее красным дю Маконом, он спросил густым, насытившимся голосом:

– Ну-с, милостивый государь, какие виды у вас на будущее?

– Уехать в Россию!..

Струве выпучил глаза и чуть не поперхнулся вином» (с. 71 – 72).

Да, не дает В. Лавров позабыть, в каком гнусном окружении писалась «Жизнь Арсеньева». Вокруг Бунина – какие-то экспонаты паноптикума: Гиппиус – «вертлявое существо неопределенного возраста и пола» (с. 131); белогвардейские офицеры «не то что написать, сказать, кроме «ать-два!», ничего толком не умели» (с. 71) и т. д. Право, впору попросить прощения у всех перечисленных в книге знакомых Бунина – за одно лишь то, что приходится цитировать эти нелепые и оскорбительные домыслы.Концепция, которая просматривается в книге В. Лаврова, сводится к следующему: Бунин – в соответствии с правилами «критического реализма» – сочувствует трудовому люду и осуждает чуждые народу политические течения. Держась в стороне от общественных споров, он по слабости характера оказывается в полной зависимости от эмигрантских авантюристов.

В отличие от В. Лаврова, В. Линков сосредоточен не на биографии Бунина, а на его художественном мире. В своем анализе он подтверждает уже сложившееся в литературоведении мнение о том, что главное для этого автора – переживание радости жизни, порождаемое чувственным обликом мира (с.