Все смешалось в доме Обломовых (Новая жизнь господина и товарища Тихона Шумилкина)

ВЫЯСНЕНИЕ ОТНОШЕНИЙ

Во взаимоотношениях неподражаемого синтетического поэта-писателя конца века и одновременно лукавого простака-наблюдателя и философа Тихона Мокеича Шумилкина и достославного журнала «Вопросы литературы» (в академическом просторечии «Вопли») ¹возникла культурная пауза Журнал, как и все прочие издания, некоторое время полз с изрядным отставанием, находясь над пропастью небытия и стараясь «жить не по лжи». Тихон Шумилкин в это же самое время предавался безумному созерцанию происходящего, повторяя одну и ту же некогда им произнесенную (и еще недостаточно оцененную современниками) фразу: «Все смешалось в доме Обломовых!»

Тихона сильно смущало его собственное положение: в обществе. Все время являлись какие-то личности – и на телеэкране, и в быту – и по-разному обзывали его: то товарищем, то господином, то сударем, то опять товарищем, то просто «чудилой»… «Кто же я такой?» – мучительно размышлял Тихон Мокеич. И на входной двери его квартиры появилась новая табличка: «Товарищ-господин Т. М. Шумилкин». То же самое он написал на двери своего кабинета в редакции журнала «Поиск и заготовление сельскохозяйственных продуктов», где в последнее время заведовал отделом Литературы и всех искусств. Однако состояние неуверенности не покидало его. Отсюда и возникла эта самая эпоха культурной паузы (кратко – ЭКП, как ее назвал сам Тихон Мокеич).

Но случилось непредвиденное. На глаза нашего друга стали попадать, из газетных полос, фотографии неизвестных людей с несколько наивно-удивленным выражением лиц, под которыми значилось: «Всемирный интеллектуал года», «Международная женщина года», «Человек XX столетия» и даже «Гигант мысли и творчества всех возможных эпох» и «Гений всех времен и народов». Эти звания присуждали, раздавали и продолжают раздавать от имени Международного биографического центра в Кембридже.

У Тихона Шумилкина закружилась голова, он заволновался. Ему очень захотелось попасть в число «Кембриджских интеллектуалов, мудрецов и гениев». Снова в нем заиграла некая пружинка. Он опять принялся за свои физиологические наблюдения, за создание афоризмов и вылавливание перлов. Начал новое бесподобное сочинение: «Тысяча и одна быль». Все это он просил передать в благословенные, как он выразился, «Вопли». Кембридж сделал свое дело, стало ясно, что эпоха культурной паузы – для Тихона Шумилкина – закончилась.

В кратком интервью, взятом у него, Тихон Мокеич заявил: «Я, конечно, заслуживаю «Гиганта мысли и творчества всех возможных эпох» и так же имею право на «Оскара», как Феллини, но согласен для начала на «Видного интеллектуала полугодия» или даже на «Международную женщину года»…»

Тихон ШУМИЛКИН

ТЫСЯЧА И ОДНА БЫЛЬ

ИДЕИ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ, РОЖДЕННЫЕ ВО ВРЕМЯ ТАНЦЕВ С РЕДАКЦИОННЫМ КОТОМ

В знаменитом журнале «Поиск и заготовление сельскохозяйственных продуктов» (Москва, Чистые пруды) перестройки приняли перманентный характер – согласно общегосударственному масштабу в последнем десятилетии XX века. Перестроек стало даже больше, чем ремонтов. Рождались они исключительно в глубине сознания главного редактора Саввы Матрасовича. Как это происходило, вначале никто не знал. Однажды Тихон Шумилкин² через дырку в своей двери увидел, как это происходит. Он задержался надолго после работы и увидел, как Савва Загулов пляшет в холле с редакционным котом, прозванным сотрудниками Шерстянниковым. Кот и главный редактор прыгали и резвились как сумасшедшие. Оба сгибали спины, а редактор рукой бил, как хвостом, рожки показывал пальцами, бычился. На следующее утро появился приказ о новой перестройке. Тихон Мокеич заметил, что когда он встречает особенно возбужденного Шерстянникова, то надо ожидать нового указа о перестройке. И понял, что именно во время танцев с Шерстянниковым в опустевшей редакции рождаются планы перестройки.

Очередной указ о перестройке привел к тому, что главным отделом редакции стал административно-хозяйственный отдел, связанный бартерными сделками с заводом- гигантом ВАЗ (Волжский автомобильный завод). Далее были созданы два отдела: Литературы и всех искусств во главе с Тихоном Шумилкиным и Культуры и всех наук во главе с Оглоедовым-Петрищевым. Были организованы и два подотдела: Горячего сочувствия и Совершенно особый случай (или Сенсация на грядке). Кроме того, был придуман отдел по космическим правам при заготовлении продуктов (на будущее). Савва Матрасович решил также открыть при журнале Академию вкусной и здоровой пищи, почетно возглавить которую он предполагал предложить мэру столицы. Заведующий Горячего сочувствия должен был говорить всем в качестве приветствия и напутствия: «Миллиард бриллиантов».

Во время перестройки в редакции почему-то все время висел мятый пласт воздуха. Появился консультант по закупкам еды за рубежом. Он же стал членом редколлегии с двумя голосами. Литературные силы журнала, несмотря на все это, нищали. А работники АХО расцветали пышным цветом. Они стали покупать автомобили, примеряли тут же в редакции дорогие меховые шубы, прониклись своею значимостью – и фанаберией. В комнату, где они находились, приносили дорогие гжельские сервизы. Они стали принимать непременное участие в заседаниях редколлегии и с каждым днем оказывали все большее влияние на решения и на человеческие судьбы в редакции. Когда на редколлегии обсуждались предлагаемые материалы, кто-нибудь из аховцев – обычно какая-нибудь из дам – вставал и жеманно говорил: «ВАЗ этого желает» или «ВАЗ этого не желает», «ВАЗ это не примет», «ВАЗу такое не понравится», «ВАЗ это не поймет», «ВАЗ на это денег не даст». Последнее было самым убедительным аргументом. Так иногда погибали лучшие материалы. Савва Матрасович притом послушно кивал головой и объяснял сотрудникам: «Всех нас выгонят, если мы не будем делать деньги. Неважно, какой значимости и качества материал, – главное, чтобы все быстро и с наименьшими затратами делалось, чтобы журнал выходил и нравился ВАЗу». «Литература спонсоров», – определил ответственный секретарь журнала Животягин. Савва Матрасович велел заву подотдела Горячее сочувствие создать труппу «подающих надежды детей-музыкантов, с тем чтобы повезти их на гастроли в Европу, в том числе к Папе Римскому». Последнее было осуществлено впоследствии.Сам Савва Матрасович в результате всего назначил себя президентом журнала-концерна «Поиск и заготовление сельскохозяйственных продуктов». При этом он устроился непременным профессором Академии обжорства имени Гаргантюа и Пантагрюэля во Франции и Академии благополучия в Стэнфорде в США. Предполагалось, что в дальнейшем он должен девять из двенадцати месяцев в году пребывать при этих академиях, руководя заочно, издалека журналом. Савва был также занят образованием при Московском университете кафедры «История всемирного недоедания» и, кроме того, готовился организовать Библиотеку иностранных продуктов. «Только при этом, – сказал новоиспеченный президент взволнованным сотрудникам, – только при таком глобальном подходе мы сможем достичь некоторого благополучия. При этом я не хочу скрывать, что некоторые из нас должны будут быть уволенными либо должны будут затянуть ремень потуже. Такова се ля ви!»

Несмотря на все это светопреставление, Тихон еще раз увидел танцы Саввы Матрасовича с возбужденным Шерстянниковым и с испугом подумал, что должен последовать новый указ о перестройке. Но – какой!? Пока это оставалось загадкой…

ДАВАЙТЕ ЖЕ, БРАТИЯ, ВОЗРАДУЕМСЯ!

(«Как мы талантливы!» – выходная ария Тихона Шумилкина)

Как мы все-таки талантливы! Сколько талантов в каждом из нас прячется! Какой артистизм!

Как не умилиться, как не возрадоваться!

Не умеем мы все-таки радоваться самим себе.

Давайте же, братия, возрадуемся!

Совсем еще недавно – вчера, можно сказать, – все мы, включая самых-самых писателей, выступали только по бумажке. От бумажки никто оторваться не мог. Потому-то и считались до 1986 – 1987 годов самым читающим народом в мире. Читали все. И прямо- таки через пень-колоду читали. В ударения правильно не попадали.

1. Смотри «Вопросы литературы», 1990, N 1, в котором состоялась предыдущая публикация и дана библиография взаимоотношений Тихона Шумилкина и журнала «Вопросы литературы».[↩]
2. Как синтетический гений, Тихон Мокеич иногда писал о себе в третьем лице.[↩]