Борис Фрезинский. Писатели и советские вожди. Избранные сюжеты 1919-I960 годов

Если поверить, что читательский интерес к писателям прошлого, за редким исключением, заметно ослабевает, то этого не скажешь о советских вождях. Полки книжных магазинов буквально ломятся от разнообразных сочинений о Сталине. Внук Молотова издал «кирпич» про своего деда. Не забыт Ленин, а также и персоны меньшего калибра. Новая работа Б. Фрезинского представляет и тех и других в прочной связке, где цементирующую основу составляет огромный массив документов из государственных и частных архивов. Многое уже опубликовано и, стало быть, известно, но авторские находки и комментарии придают важной историко-политической теме аромат желанной новизны. В объемистом, почти 700-страничном томе Фрезинский умело возбуждает наш интерес, отнюдь не праздный. Ряд глав читается как захватывающий эпистолярный роман, местами это хроника текущих советских событий, а иногда возникает чувство, будто штудируешь толково написанный учебник (например, на с. 75-76 с хронологической таблицей выпущенных книг за период с 1919 по 1929 год).

В предисловии автор уведомляет о наличии писательских «моносюжетов» и сюжетов «групповых». В первых разделах, посвященных известной проблеме социалистической культуры, с подобающей корректностью даны портреты Н. Бухарина, Л. Каменева, К. Радека, Л. Троцкого как идеологов этой культуры нового типа. Вклад каждого из вождей в общее дело был не равноценен, очень быстро забыт, сами политические деятели оклеветаны и уничтожены. Фрезинский восстанавливает справедливость в отношении соратников генсека, ставших его жертвами. Оценки автора, разумеется, ограничены рамками чисто литературных аспектов, однако их вполне достаточно для того, чтобы понять, как еще совсем недавно искажалась история советской литературы. Со страниц книги живо встают человеческие характеры: интеллигентный и мягкий Каменев, страстный, увлекающийся Бухарин, «человек острого ума» Радек, администратор и теоретик Троцкий. В теоретическом плане заслуживают внимания пояснения Фрезинского к секретной записке последнего в Политбюро «О молодых писателях, художниках и пр.» (июнь 1922-го). Содержание документа сугубо большевистское, стилистика близкая ленинской. Троцкий предлагает внимательно относиться к творческой молодежи, на каждого «сочувствующего нам» завести «досье», дабы облегчить работу Цензурного Управления, к колеблющимся приставить компетентного «товарища» и, наконец, наладить поддержку молодых «в форме гонорара». Записка попадает к Сталину, тот требует соответствующую справку по сути вопроса от чиновника Агитпропа Я. Яковлева, который простодушно рапортует в ответ, что за души колеблющихся идет «настоящая война» между эмиграцией и Советами. Заметим кстати: война шла за души всех деятелей культуры и продолжалась вплоть до 1991 года. Сталин отвечал взвешенно и (если считал нужным) либерально: мол, пристегивать молодняк к цензуре — значит все испортить. Другое дело «субсидии», они абсолютно необходимы.

В 1924 году перспективы развития отечественной литературы еще туманны, будущего не знает никто. Зато сегодня современный автор имеет возможность уточнить диагноз предложениям Троцкого с учетом драматического опыта советской действительности. Идеи вождя «представляют вариант организации тотального контроля в литературной сфере», заставляют вспомнить «соответствующие страницы Замятина и Орвелла» (с. 77). То, о чем мечтал Троцкий, Сталин с успехом осуществил спустя несколько лет, создав Союз советских писателей (с. 85).

Галерея писательских «моносюжетов» у Фрезинского внушительна, в предисловии находим перечень едва ли не всех громких имен. Нет нужды повторять их. Отдельно отметим Илью Эренбурга. Для автора, известного многочисленными публикациями биографического толка, это, безусловно, ключевая фигура в панораме минувших десятилетий. Писатель предстает в разных ракурсах: Эренбург и Бухарин, Эренбург и Мальро, Эренбург как участник международных антифашистских форумов, Эренбург в письмах к Сталину. Наконец, показана роль Эренбурга в посильном противостоянии антисемитской кампании 1953 года. Обилие нового материала в книге дает богатую пищу для размышлений касательно менталитета того общественного строя, который сложился в период режима личной власти Сталина. Не возникает сомнений, что Эренбург был персоной, наделенной особыми полномочиями, более того, скажем точнее, кем-то вроде доверенного лица вождя в Европе. Исследователь безусловно прав, замечая, что Сталин более всего дорожил информацией (с. 55) независимых наблюдателей. Так, например, с Дона в годы сплошной коллективизации он получал ее от М. Шолохова. Источники, неподконтрольные ГПУ, посольствам, цензурным инстанциям дорогого стоят. И потому роль Эренбурга трудно переоценить.

Опираясь на документы, Фрезинский уверенно поднимает занавес политического театра, в спектаклях которого наши писатели вынуждены были принимать активное участие вместе с руководством. Их роли преимущественно жертвеннические. Штрихи к писательским портретам по большей части удачны. Автор заметно воодушевляется там, где ему удается прикоснуться к собственно художественному материалу, как, скажем, в случае обнаружения черновиков романа М. Слонимского «Крепость». История произведения драматична и поучительна. Заслуга архивиста здесь очевидна, равно как и в подробном изложении событий 1946 года по поводу печально известного постановления ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград» (автор не обинуясь называет его подлым) (с. 543). Так, в дополнение к неправленой и неполной стенограмме заседания Оргбюро от 9 февраля Фрезинский впервые публикует запись этого мероприятия с участием Сталина, сделанную А. Прокофьевым. Она любопытна своими нюансами, в частности о М. Зощенко и А. Ахматовой. К уже известным оскорблениям в адрес Зощенко вождь прибавляет «балаганного писаку» (с. 540), Ахматову называет презрительно «поэтесса-старуха». Хамство, даже августейшее, невыносимо.

Добрую треть книги занимает блок материалов из истории международных писательских конгрессов 30-х годов. Наибольший интерес представляет проведение парижского конгресса в защиту культуры в июне 1935-го. Монтаж писем, записок, мемуарных свидетельств образуют в книге плотный слой современной литературно-политической летописи европейского антифашистского фронта. Защита культуры и гуманизма объективно была успехом внешнеполитического курса СССР, и в этой части повествования автор остается верен профессиональному кредо человека науки — писать правду. Приведем только один пример. До сравнительно недавнего времени читатель верил литературоведу И. Лупполу, будто инициатива проведения конгресса принадлежала «нескольким крупным французским писателям». Разыскания Фрезинского свидетельствуют об ином: идея конгресса сформулирована впервые Эренбургом в письме Сталину из Одессы в сентябре 1934 года и одобрена Бухариным. Борьба с нацизмом, защита СССР стали главными задачами организаторов и делегатов конгресса. Несмотря на имевшиеся между ними разногласия тактического порядка, конгресс продемонстрировал бесспорную победу левой и просоветски настроенной интеллигенции Старого Света. Сейчас не секрет и финансовая сторона проекта: его субсидировала Москва. Не случайно раздел о работе конгресса имеет у Фрезинского современно звучащий подзаголовок: «продюсер И. Сталин». Но коли так, то Кольцова следовало бы назвать исполнительным директором конгресса, а Эренбурга (как это предложил Ю. Кублановский) агентом влияния.

А мог ли писатель каким-то образом повлиять на Сталина? Вопрос кажется абсурдным. Между тем, обратная, хотя и своеобразная, связь с представителями общественности у Сталина существовала всегда. В одной из глав книги проанализирована роль Эренбурга в разгар антиеврейской кампании начала 1953года. Весь фактический материал подтверждает положительный ответ на наш вопрос. Важно подчеркнуть: отвергнув первый вариант коллективного письма советских евреев в «Правду», Эренбург счел необходимым обратиться с личным письмом к Главному Режиссеру, где предупреждал: опубликование такого документа, одобряющего «Сообщение ТАСС» о врачах-убийцах в белых халатах, способно лишь «раздуть отвратительную антисоветскую пропаганду, которую ведут сионисты, бундовцы и другие враги нашей Родины» (с. 573). Аргументация Эренбурга была столь убедительна, что Сталин внял! В результате второй вариант письма оказался гораздо мягче. Но и он в печати не появился. Фрезинский выдвигает логичную версию, что вождь «взял тайм-аут» (с. 580), чтобы обдумать дальнейшую судьбу евреев в СССР. Акт массовой депортации не исключался, но I марта вмешалось Провидение, и Отца народов хватил удар. Страна застыла на грани очередной волны репрессий, и не только против евреев. С учетом всех вышеупомянутых обстоятельств письмо Эренбурга Сталину сыграло поистине историческую роль: оно инициировало спасительный тайм-аут, обернувшийся долгожданной оттепелью для всех граждан страны.

Благодаря архивным разысканиям исследователя проясняется настоящая картина тревожного времени: власть тогда все же добилась подписей у всех евреев, в том числе и подписи Эренбурга; правда, со смертью вождя острота политической проблемы была фактически снята. Здесь как нельзя более уместно вспомнить слова Сталина, сказанные когда-то генералу де Голлю: «В конечном счете побеждает только смерть». Добавим от себя: март 1953 года — это когда смерть во благо. Исследовательский пафос работы Фрезинского очевиден. На фоне квазинаучных построений и откровенных фальшивок интерпретация советского прошлого, основанная на документах, приобретает все более актуальный характер. Благодаря автору в научный оборот введены десятки новых ценнейших документов, внимательно изученных. Мифам и заблуждениям противопоставлен тот самый принцип историзма, который всегда был на устах у литературных генералов минувшего столетия.

С. ПОВАРЦОВ

г. Краснодар