Благородная сложность искусства

Slephan Hermlin, Lekture. 1960 – 1971, Aufbau-Verlag, Berlin und Weimar, 1973, 266 S.

Советские читатели знают Стефана Хермлина как мастера высокой поэтической культуры, автора неповторимо своеобразных в немецкой поэзии баллад; знают его по нескольким антологиям 50-х годов и по книге «Полет голубя», вышедшей в русском переводе с предисловием Ильи Эренбурга в 1963 году. С прозаиком Хермлином они познакомились еще раньше: его рассказы публиковались в различных сборниках, а книга документальной прозы о героях антифашистского подполья «Первая шеренга» появилась в русском издании еще в 1953 году. Наконец, недавно они имели возможность прочесть радиопьесу Хермлина о трагической судьбе великого немецкого поэта Фридриха Гёльдерлина.

Хермлин – поэт, прозаик, драматург… Правда, в последние десять-пятнадцать лет в этих жанрах он выступает не столь часто, о чем нельзя не сожалеть. Но когда я однажды посетовал по этому поводу, писатель ответил мне так, словно ответ был им уже давно продуман и сформулирован: «Что поделаешь – может быть, мой талант больше относится не к созданию произведений искусства, а к их восприятию и интерпретации».

Хермлин был несправедлив к себе, его слова были продиктованы неудовлетворенностью взыскательного художника. Но если самокритичность писателя была чрезмерной, то нельзя не признать его правоты в другом: для многих и многих своих собратьев по перу Хермлин может служить примером в искусстве художественного восприятия, в проникновенном искусстве читать книги, созерцать полотна, слушать симфонии великих мастеров. В общении с музами Хермлин поистине универсален, Его книжная эрудиция сделала бы честь любому академику-филологу. «Музыка, – замечает он, – была, собственно, для моей жизни важнее, чем литература». Вкус и знания его в сфере живописи, графики, ваяния столь же глубоки, как и в других искусствах. И эта разносторонность интересов, знаний и способностей восприятия определила обращение Хермлина к тому жанру, в области которого талант писателя особенно ярко проявляется в последние годы, – к жанру культурно исторического, художественного эссе.

Последняя книга Хермлина носит простое название «Чтения», И действительно, автор ее читает новые, впервые выходящие книги, перечитывает старые и делится с другими читателями своими мыслями о прочитанном. Так делал он в первые годы после войны: его регулярные выступления по франкфуртскому радио составили вышедший в 1947 году сборник «Мнения о некоторых книгах и писателях». «Чтения» появились через четверть века; в них вошли преимущественно эссе Хермлина, которые он регулярно публиковал в журнале «Зинн унд форм» в 1968 – 1970 годах, его выступления по радио, его интервью и ответы на вопросы различных журналов в ГДР, ФРГ, Советском Союзе, Франции и др.

Эссе Хермлина – это прежде всего школа чтения и воспитания эстетического вкуса.

Многие пассажи из этюдов Хермлина о Георге Гейме или Томасе Манне, Антонио Мачадо или Луи Арагоне, Амброзе Бирсе или Иоганнесе Бобровском могли бы послужить примером слияния безошибочной интуиции художественного восприятия с ясным рациональным анализом. Хермлину удается в немногих штрихах схватить и выразить сложную идейно-эстетическую суть художника, в кратком описании запечатлеть главный смысл его творчества вместе с теми трудноуловимыми и труднопостижимыми частными особенностями его поэтической манеры, которые, незаметно складываясь, образуют в сумме этот смысл. Ограничимся лишь одним примером – из этюда о Поле Верлене:

«Этот голос тих, часто еле различим, он выступает из тишины и уходит в молчание… Ландшафт, среди которого возникает голос Верлена, – плоский, равнинный, он порос чахлым кустарником, ветер обдувает низкие домики. Это ландшафт Шампани или Фландрии или же городской ландшафт Англии и Бельгии, он освещен светом газовых фонарей, которые отражаются в сточных водах. Этот ландшафт не отрешен от времени: над ним, над скрюченными, покалеченными деревьями высятся доменные печи, скрежещет металл в почерневшей траве, грохочут вокзалы. И взгляд, брошенный на этот ландшафт из окна поезда, ослепляемый встречными огнями, затуманенный дымом, подчиненный слепому, механическому мчанию, перебегающий от впечатления к впечатлению, – это уже не тот взгляд, каким смотрели на мир поэты былых времен».

Читательские интересы и пристрастия Хермлина чрезвычайно многообразны, соответственно широка и тематика его эссе. Конечно, она во многом определяется личностью и общественным опытом автора. Для него, активного участника революционного рабочего движения еще со времен Веймарской республики, коммуниста-подпольщика, борца Сопротивления, вчерашний фашизм и его упорная живучесть в сегодняшнем дне в некоторых странах Запада относятся к темам, которые не могут быть преданы забвению. Среди его эссе есть блистательные образцы политических памфлетов, написанных с гневом и разящим сарказмом, – о «литературе»»третьей империи», о нацистском терроре против честных и неподкупных художников, о грозных симптомах неофашистской реставрации на Западе и т. д. Именно социально-реакционные силы, исторически ретроградные идеи являются для Хермлина прежде всего воплощением общественного и вслед за тем и эстетического зла. И поэтому он страстно возражает тем критикам, которые, увлекаясь внутрилитературными спорами, подчас забывают о главных врагах искусства – милитаристской идеологии, расистской спеси, злобной мещанской косности и невежестве…

Сквозь всю книгу Хермлина проходит полемика с названным в одних эссе, в других подразумеваемым, постоянным противником – вульгаризаторским педантизмом, Педантизмом, который втискивает живую плоть искусства в тесные клетки жестких и неподвижных дефиниций, требований, норм и без колебаний отбрасывает все, что в эти клетки не вмещается.

С. Хермлин ясно видит те опасности, которые грозят искусству в условиях все углубляющегося кризиса современного империалистического общества, те тупики отчаяния, то отвращение к социальной практике, которые и являются источниками упадочнических тенденций в литературе и искусстве Запада. Но при этом Хермлин – решительный противник расширительного толкования этих понятий и превращения их в некий устрашающий жупел, противник того, чтобы трагические черты в сознании писателя, его тяготение к обновлению художественных форм осуждались или рассматривались как идейно-эстетический недостаток.

Одна из очень близких и дорогих Хермлину мыслей – она дается крупным планом во многих эссе – заключается а том, что истинное искусство, искусство талантливых и честных художников, всегда находится в объективной связи с революционными тенденциями в обществе, прямо или косвенно соотносится с идеями социальной справедливости. Оно является продуктом интенсивной и богатой духовной жизни автора, оно обогащает внутренний мир читателя, слушателя, зрителя и уже в силу одного этого противостоит дегуманизации, стандартизации, прогрессирующему отчуждению личности в буржуазном обществе. Настоящий революционер и коммунист не может не уважать искусство и его творцов, так же как настоящий художник не может жить и творить, не вступая в конфликт с миром стяжательства, жестокости, националистического самодовольства и политической реакции.

И Хермлин – это явственно сказывается в тематике его эссе – испытывает специальный интерес, особое влечение именно к тем художникам, в чьей личной (подчас трагичной, подчас боевой) судьбе и в чьем творчестве этот конфликт сказался с особенной силой: от поэтов, пришедших через стихийное бунтарство к сознательной коммунистической идейности, – Владимира Маяковского, Иоганнеса Р. Бехера, Луи Арагона, Мигеля Эрнандеса, Рудольфа Леонгарда и др., – и вплоть до писателей, «ненавидевших всей этой жизни строй, позорно-мелочный, неправый, некрасивый», протестовавших против этого строя и тяжкими страданиями, нередко и смертью, плативших за свой протест. Таковы герои эссе Хермлина – поразительно яркая личность позднего Средневековья, поэт-висельник Франсуа Вийон, непонятый и отвергнутый не только мещанами, но и даже Гёте и Шиллером, кончивший свою жизнь во мраке безумия гениальный Фридрих Гёльдерлин, изгой буржуазной Франции «проклятый поэт» Поль Верлен, немецкие поэты-экспрессионисты Георг Гейм и Эльза Ласкер-Шюлер, замечательный австрийский сатирик Карл Краус, доведенный до отчаяния и гибели нищетой, голодом и равнодушием сытых венгерский поэт Аттила Йожеф и др.

То, что искусство заключает в себе огромный потенциал социальной активности и революционного умонастроения, для Хермлина – истина, подтвержденная опытом его жизни. Отвечая на вопрос журнала «Зинн унд форм», что сблизило его, выходца из состоятельной буржуазной семьи, с революционным рабочим движением, писатель сказал: «Совершенно бесспорно, ко всему дальнейшему меня привела литература, вообще искусство». Ибо искусство формирует идеал, неосуществимый в тесных рамках несправедливого эксплуататорского общества. Тем самым оно возбуждает пафос изменения жизни. Наконец, в тех, кому доступно наслаждение искусством, оно вызывает стремление сделать его доступным всем, то есть смести систему имущественных, социальных и образовательных привилегий, которые преграждают народу доступ к нему. Таков был путь Хермлина к революции, к коммунизму.

Мне вспоминается один разговор двенадцатилетней давности в Берлине. Я прочел Хермлину стихи Маяковского:

Пролетарии

приходят к коммунизму низом- низом шахт,

серпов

и вил, – я ж

с небес поэзии

бросаюсь в коммунизм, потому что

нет мне

без него любви

В то время Хермлин еще этих стихов не знал, они произвели на него большое впечатление. Великий поэт революции подтвердил его заветную мысль о революционизирующей силе искусства, о пути с небес поэзии в коммунизм. Книга Стефана Хермлина помогает в осмыслении этого пути, в постижении связи искусства, художественной мысли с поступательным движением человечества.