Биография в истории культуры

Коллективный труд Института мировой литературы им. А. М. Горького РАН посвящен проблемам происхождения и эволюции жанра биографии; уровень рассмотрения ориентирован на искусство биографии.

Читая не утратившую актуальность статью В. Вейдле «Об искусстве биографа» из «Современных записок» (Париж, 1931), разделяешь его критическую оценку беллетризованных биографий с их «стандартизацией», угождением вкусам массового потребителя, приближением к эстетике репортерской статьи или бульварного романа (с. 129). Кроме искусства «кройки и шитья» с другими умениями у авторов проблематично: «что такое искусство биографии вообще, как отнестись к ими избранной особой теме, этого они не знают и знать не хотят» (с. 128). Нет конца жизнеописаниям «лишь в виде сцепления событий, протекающих в известном порядке и доступных пересказу, в которые можно вложить немножко снисходительной иронии, всегда столь подкупающей и ко всему идущей, и немножко не менее изящной грусти о бренности всего сущего» (с. 128–129).

Любопытно восприятие Вейдле разности культурных традиций германских и латинских стран в понимании личности и судьбы. Немецкая, английская литература изображает человека как geprägte Form, die lebend sich entwickelt (рельефная форма, которая развивается в процессе жизни), и при таком изображении жизнеописание может стать органической передачей постепенного созревания, роста, становления личности (с. 130–131). «В латинских странах человек понимается чаще всего не как организм, а как система и часть другой системы — общества», а потому герой биографии, будучи законченным с самого начала, стремится изменить мир вокруг себя — «жизнеописание превращается в описание сталкивающихся с ним фактов и людей…» (с. 131).

Что не удается биографам, по Вейдле, так это «затронуть тот основной узел творческой судьбы, которым жизнь привязана к искусству» (с. 131). В этом и заключается глубочайшая и труднейшая задача жизнеописания: «Биография художника, поэта по-настоящему будет написана только тогда, когда биограф сумеет в нее включить не одну лишь действительность его жизни, но и порожденный этой жизнью вымысел, не только реальности существованья, но и реальности воображения» (с. 131).

Отмечу показательное для Вейдле отношение к биографически-документальной книге Вересаева «Пушкин в жизни» (1925–1926): «Для подлинного биографа не может быть «Пушкина в жизни» и другого Пушкина — в стихах; для него есть только один Пушкин, настоящая жизнь которого — именно та, что могла воплотиться в стих, изойти в поэзии» (с. 131–132). Говоря о Фридрихе Гундольфе (1880–1931), Вейдле подчеркивает: «Жизни Гёте, в житейском смысле слова, жизни-смерти, у Гундольфа нет; есть только впитавшее эту жизнь, рожденное ею бессмертие» (с. 132).

Творчество, индивидуальность, творческая индивидуальность не сводимы к формулам, а потому «искусство биографа — настоящее искусство» (с его неизвестностью, азартом, риском): «От искусства, более чистого, более свободного, его отделяет только то, что и самый предмет его — уже искусство, что творчество, необходимое и ему, — отраженное, вторичное творчество» (с. 133).

Продолжением размышлений Вейдле для меня стала статья Т. Касаткиной о том, что считать событием биографии. Автор обращает внимание на то, что жизнь не укладывается в конструкцию и структуру «насущного видимо-текущего», по Достоевскому (с. 245), и представляющееся нам приключениями сознания или отвлеченно-философскими рассуждениями для человека пишущего является центральными, стержневыми эпизодами биографии, определяющими все жизненное пространство (с. 245). Истинной биографией становится «не ряд внешних событий, но ряд внутренних трансформаций, и внешние события могут рассматриваться только или как вехи этих трансформаций, или как их катализаторы» (с. 252). Касаткина предлагает видеть в этимологии слова «биография» не столько сведения, записки о жизни, сколько «запись в живом»: «Биография — это то, что «прописывается» в человеке некими событиями, совершенно неважно, доступными или недоступными взору стороннего наблюдателя» (с. 245).

Принципиальна мысль о том, что исследователь в гуманитарных науках — это «инструмент своего собственного познания и, соответственно, единственный измерительный инструмент, который он имеет в своем распоряжении. И если на его шкале попросту нет целого ряда делений, то ему нечем измерять события и состояния, которые на эти деления приходятся» (с. 247). В данном случае это виртуозная статья ясновидящего, яснослышащего исследователя с открытиями того, что истинным событием биографии является духовный выбор (с. 260), что каждый проживает свою историю, общаясь «не с другим, но через другого — сознательно или неосознанно — с решающим на данном этапе символом-оселком своей судьбы» (с. 270).

Основополагающей является последняя научная работа С. Бочарова (1929–2017) «Что такое биография поэта». Вехой в образовании у нас теории биографии как историко-литературного жанра Бочаров считает книгу Г. Винокура «Биография и культура» (1927), где «»проблема биографии» едва ли не впервые теоретико-философски поставлена и рассмотрена» (с. 180). Будучи «филологом в той полноте, которая вскорости стала быстро утрачиваться», Винокур в этой книге «вознамерился показать возможности филологии не как отдельной и специальной дисциплины, а как энциклопедии наук и разных способов видеть и понимать: и все они сходились на волнующем вопросе — что такое биография. Биография — это жизнь человека, возведенная к осмысленному единству; и это литературная форма, требующая от биографа «редкого состава дарований»…» (с. 185)

«Теоретическому подходу служит активная в книге полемика» (с. 180), и Бочаров восстанавливает ее. Сначала он вспоминает Б. Томашевского, книгу «Пушкин. Современные проблемы историко-литературного изучения» (1925) с вызывающим тезисом: «Биография поэта только материалом будет отличаться от биографии генерала» (с. 180). Позитивистская установка («Пора вдвинуть Пушкина в исторический процесс и изучать его так же, как и всякого рядового деятеля литературы», с. 180) контрастировала с пушкинским мифом, творимым на протяжении столетия.

Противовесом Томашевскому для Винокура стал В. Одоевский, в 1835 году замечавший о биографах, описывавших жизнь художника как жизнь всякого другого человека: «…для них не существует святая жизнь художника — развитие его творческой силы, эта настоящая его жизнь, которой одни обломки являются в происшествиях ежедневной жизни; а они — они описывают обломки обломков» (с. 181).

На пути от философа-романтика к научному новому пушкинисту Бочаров выделяет В. Соловьева и его «Судьбу Пушкина» (1897) — с центральной в теоретической конструкции Винокура категорией судьбы: «Всякая история венчается т е о р и е й, и именно в этом смысле мы можем говорить о судьбе как теоретическом начале в истории личной жизни» (с. 181). Соловьев ввел понятие раздвоения Пушкина (с. 182), но Бочаров считает необходимым идти не по пути раздвоения человека-поэта, но его удвоения в лирическом слове. Важно не вычитать поэзию из судьбы, но восполнять — умножать поэзией биографию, жизнь, судьбу поэта (с. 183).

Бочаров обращает внимание на то, что между поэтом и его поэзией есть еще третий участник действия — «век в своей красе» (по Глебу Семенову). «Он вместе с поэтом, вопреки его стремлению быть как все» (с. 187).

Хороши этюды — из жизни Боратынского (Бочаров называет его «поэтом глухой биографии: она не слышит наших вопросов, относящихся к самому важному в ней, и не отвечает на них», с. 194), Гоголя (отмечает слитие контрастов: прозаик-поэт, «монах-художник, христианин-сатирик, аскет-юморист», с. 196), Некрасова (поддерживает мысль Достоевского о «раненом сердце» как источнике его поэзии), Тютчева, Фета.

В последнем абзаце Бочаров еще раз, отталкиваясь от слов С. Липкина, подчеркивает силу поэзии: «Поэт может перестать быть поэтом, но не в силах его стать другим поэтом, не собою самим. Биография поэта — не «голая биография» (Вл. Ходасевич); в биографии поэта сама поэзия присутствует и определяет ее как решающая и главная часть» (с. 202–203).

Сборник статей организован в три раздела. В первый — «Жанр биографии в зарубежной литературе» — включены статьи И. Шайтанова («Уильям Шекспир: обстоятельства и проблемы творческой биографии. Факты, легенды, слухи»), Е. Зыковой («Сэмюэль Джонсон: принципы создания литературной биографии»), О. Овчаренко («Биография Камоэнса: мифы и реальность»), Ж. Ивановой де Мендоса («Особенности жанра биографии в Латинской Америке»).

Второй раздел посвящен проблемам становления биографического жанра в России. Л. Сазонова рассматривает историко-культурный контекст создания биографии Симеона Полоцкого (1629–1680), первым в русской словесности осознавшего литературу как свое призвание и как профессиональное занятие. В. Щербаков анализирует опыт в мемуарном жанре Д. Писарева «Наша университетская наука» (1863) как биографический источник (и свидетельство о Петербургском университете). А. Сорочан изучает проект серии П. Фурмана (1809–1856) как опыт конструирования биографий для детского чтения.

Третий раздел, «Биография и ее источники», посвящен документальным материалам, на основе которых создаются биографии поэтов: В. Маяковского (статья В. Дядичева восстанавливает фактический субстрат мифологии, на которой построен автобиографический очерк «Я сам»), И. Северянина (статья В. Терехиной и Н. Шубниковой-Гусевой), следственным делам декабристов (статья Н. Соколовой и Ек. Лебедевой) и наших современников, ставших жертвами террора сталинской эпохи (статья З. Иноземцевой). Статья М. Скороходова содержит обзор научных трудов в жанре летописи жизни и творчества писателей и ученых и их использования для создания научных биографий. Статья Е. Ивановой посвящена источниковедческой проблеме — не/достоверности информации, отраженной в следственных делах эпохи большого террора, не/возможности их использования в качестве исторического источника. На примере дел поэта Б. Лившица и переводчика В. Стенича, осужденных за мнимое участие в контрреволюционном правотроцкистском заговоре, показаны полное несоответствие этих дел реальным фактам и методы фабрикации протоколов следователями.

Вступительная статья к сборнику тоже написана Е. Ивановой. Название разнится: в содержании — «Биография в истории культуры: традиции, роль в литературном процессе, источники»; в тексте — «Биография как жанр: западноевропейская и русская традиция». В ней — достойный этой прекрасной книги обзор тео­ретических подходов к изучению жанра.