Без домыслов
Вл. Орлов, Гамаюн. Жизнь Александра Блока, «Советский писатель», Л. 1978, 710 стр.
За последнюю четверть века резко повысился интерес к творчеству А. Блока. Этому способствовал, в частности, выход в свет двух собраний сочинений поэта: восьмитомного, предпринятого в 1960- 1963 годах Гослитиздатом, и шеститомного приложения к журналу «Огонек» (1973).
В эти годы все чаще и чаще стали появляться работы о жизни и творчестве А. Блока – Вл. Орлова, Б. Соловьева, А. Туркова, А. Горелова, Д. Максимова, Н. Павлович, С. Наровчатова и многих других. Определенный вклад в изучение творчества А. Блока внес Тартуский государственный университет, выпустивший три солидных «Блоковских сборника».
Надо отметить, что и в зарубежных странах резко выросло количество новых переводов произведений поэта и работ о нем.
Книги, посвященные исследованию жизни и творчества А. Блока, уже теперь составляют обширную многоязычную библиотеку.
Разумеется, не все эти труды равноценны по своим достоинствам. Наряду с добросовестными и талантливыми работами встречаются порой и поверхностные, легковесные или же заумные опусы.
Блок предвидел «неизбежность» появления такого рода критиков, когда с горькой усмешкой писал:
Печальная доля – так сложно,
Так трудно и празднично жить,
И стать достояньем доцента,
И критиков новых плодить…
(«Друзьям»)
Среди советских исследователей творчества Блока и его эпохи первым по праву следует назвать имя Владимира Орлова. Едва ли найдется мало-мальски серьезное издание, посвященное Блоку, в котором Вл. Орлов не принимал бы участия. Без преувеличения можно сказать, что всю свою жизнь ученый посвятил изучению литературного наследия Блока и крута проблем, связанных с этим славным именем.
Результатом многолетних трудов явилась его книга «Гамаюн. Жизнь Александра Блока». Вот как «втор сам определяет характер своего сочинения: «Я попробовал рассказать о жизни Александра Блока, выбрав свободную форму изложения, но не допуская ни малейшего вымысла. Жизнь Блока воссоздана здесь по его дневникам, письмам и сочинениям, а также по свидетельствам людей, хорошо знавших поэта и сказавших о нем правду» (стр. 6).
Именно это обстоятельство – не допускать «ни малейшего вымысла» выгодно отличает книгу Вл. Орлова от многих «документально-художественных» изданий.
Все меньше становится людей, видевших Блока, еще меньше – людей, хорошо знавших его. И мы должны быть благодарны автору «Гамаюна», который на протяжении десятилетий собирал по крупицам из самых разных источников драгоценные факты и материалы, так или иначе касающиеся жизни и творчества поэта.
Можно только приблизительно представить себе весь объем материалов, прошедших через творческую лабораторию Вл. Орлова: прочитанных редких книг, бесед с людьми, архивных источников. Разумеется, в книгу вошла лишь небольшая часть собранного интересного, а порой уникального материала.
Полезно задуматься, особенно читая новую книгу Вл. Орлова, над тем обстоятельством, что из великих русских поэтов лишь одному Блоку довелось быть свидетелем, а то и непосредственным участником трех революций – революции 1905 года, Февральской и Великой Октябрьской – и двух войн – первой империалистической и гражданской. Все эти события, выпавшие на краткий по историческим меркам промежуток времени в пятнадцать лет, каждое по-своему оказывало влияние на бытие поэта и его творческие искания.
Горький одним из первых увидел и точно определил основную сущность блоковского гения – пронзительную искренность его поэзии. Таков он был и в любви, и в ненависти. Как тут не вспомнить строки:
…Такой любви
И ненависти люди не выносят,
Какую я в себе ношу.
(«О смерти»)
И автору, взявшему на себя ответственность писать только правду о таком человеке, как Блок, часто, очень часто приходится преодолевать невидимые читателю трудности.С беспощадной искренностью автор рассказывает о первой любовной ране будущего поэта, а пока семнадцатилетнего гимназиста – ране, нанесенной ровесницей матери Блока Ксенией Михайловной Садовской.
Смятение юноши, впервые проникшего в царство любви, мальчишеское исступление и резкие перемены настроения, изливавшиеся в смехотворно-выспренних посланиях к любимой, краткие свидания, искренние, хотя и отдающие банальностью проявления чувств к влюбленной даме – все это описано превосходно и иногда украшено снисходительной иронией человека, любующегося своим героем.
А через двенадцать лет, в 1909 году, Блок снова оказался в Бад Наугейме, немецком курортном городке, где начинался роман с синеглазой красавицей, потом до поэта дошел ложный слух о смерти К. М. С, и Блок «понемногу погружается в синеву воспоминаний». Так родился один из лучших циклов любовной лирики «Через двенадцать лет».
Стоит привести несколько строк из стихов этого цикла:
…Я сквозь ночи, сквозь
долгие ночи,
Я сквозь темные ночи –
в венце.
Вот они – еще синие очи
На моем постаревшем лице!
В твоем голосе – возгласы
моря,
На лице твоем – жала огня,
Но читаю в испуганном
взоре,
Что ты помнишь и любишь
меня.
А в финале цикла есть такие строки, ставшие пророческими:
Жизнь давно сожжена и рассказана,
Только первая снится любовь,
Как бесценный ларец перевязана
Накрест лентою алой,как кровь.
На страницах «Гамаюна» читатель встретится ˆ людьми, которые были рядом с поэтом в течение всей его недолгой жизни. Это прежде всего его мата Александра Андреевна, урожденная Бекетова, и жена Любовь Дмитриевна Менделеева. Полное несходство характеров этих двух самых близких Блоку людей, их тайная ревность и соперничество, часто переходившие в откровенную неприязнь и вражду, сыграли, без сомнения, роковую роль в судьбе поэта.С большим тактом и безукоризненным чувством меры автор рассказывает читателю о мятущемся человеке, обуреваемом любовью и ненавистью, живущем трудно, но вместе с тем празднично.Поэт в своих стихах не один раз сетует на свою нелегкую жизнь, полную взлетов и падений, которую он, впрочем, не променял бы ни на какую иную:
Вздымаются светлые мысли
В растерзанном сердце моем,
И падают светлые мысли,
Сожженные темным огнем…
(«На поле Куликовом»)
Счастья нет. Блок вступает в полемику со своим кумиром, пытавшимся переспорить судьбу и обрести простое человеческое счастье в заурядной привычке и тихом покое. Напомним строки Пушкина:
На свете счастья нет.
Но есть покой и воля…
Для Блока – сына совершенно другой эпохи – «железного века» – понятия «счастье» и «покой» недостижимы в современной жизни и могут только пригрезиться:
Все на свете, все на свете
знают:
Счастья нет.
И который раз, смеясь и плача.
Вновь живут!
День, как день; ведь
решена задача:
все умрут.
(«Ночь, как ночь…»)
Предчувствием надвигающейся неотвратимой беды, смертельной сечи с «поганой ордой» пронизан весь цикл стихотворений «На поле Куликовом» :
И вечный бой! Покой нам
только снится
Сквозь кровь и пыль…
Закат в крови! Из сердца
кровь струится!
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет!..
Апофеоз всего цикла – последнее четверостишие:
Не может сердце жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел, как перед боем.
Теперь твой час настал. –
Молись!
И так – каждый день. Каждый день поэт выходит на битвы со «старым роком», – они, видимые и незримые, ежечасно, ежеминутно ведутся в этом «страшном мире». Иногда творческий дух торжествует победу, но чаще – увы! – приходится мириться с неумолимой судьбой, чтобы завтра снова с поднятым забралом броситься в бой.
Вл. Орлов ведет своего читателя сквозь все эти бури и битвы вслед за поэтом. Иногда он очень тонко – в самом нужном месте – прерывает рассказ стихотворной цитатой. Эта точно выбранная цитата ненавязчиво, но настойчиво фиксирует внимание читателя на той или иной важной, с точки зрения автора, коллизии и придает повествованию строго рассчитанную музыкальную тональность.
Автор не предпринимает попыток анализировать или как-то комментировать стихи Блока, лишь иногда мимоходом обронит краткое, но опять точное замечание. Вл. Орлов в этом, как и во многом другом, замечательно прав. Еще друг Пушкина князь П. А. Вяземский более ста лет тому назад писал: «В Пушкине преследуют какой-то предначертанный идеал и ломают его и растягивают по этому Прокрустову образцу. А Пушкин был всегда дитя вдохновения, дитя мимотекущей минуты. И оттого все создания его так живы и убедительны. Это Эолова арфа, которая трепетала под налетом всех четырех ветров с неба и отзывалась на них песнью. Рассекать эти песни и анатомизировать их – и вообще создание всякого поэта – и искать в них организованную систему с своею строгою и неуклончивою системою – значит не понимать Пушкина в особенности, ни вообще поэта и поэзии» 1. Это проницательное наблюдение полезно помнить всем критикам и литературоведам, изучающим творчество большого поэта.
Автор ведет нас дальше – по крестному пути поэта – по распутьям, сквозь снежные костры, через балаганы и паноптикумы страшного мира, по напоенному кровью полю Куликову, сквозь пеструю толпу поклонников Кармен, через соловьиный сад, и мы узнаем, о чем поет ветер, о чем тоскуют арфы и скрипки, слышим отзвуки забытого гимна…
В этом повествовании о жизни Блока нет толчеи действующих лиц, случайных персонажей, вдруг выскакивающих на сцену, чтобы через полстраницы исчезнуть навсегда, нет и необязательных эпизодов. Иной автор едва ли избег бы соблазна вывести побольше эффектных статистов – ведь среди друзей, недругов, приятелей, знакомых Блока было множество знаменитых и интереснейших людей: артистов, художников, писателей, поэтов, музыкантов.
И наконец, последний взлет Блока – «Двенадцать», произведение, в котором, по словам М. Кузмина, поэта, чьи стихи Блок любил (а жаловал он своей симпатией очень немногих современников-поэтов), «вся сущность Блока вспыхнула ярчайшим и прекраснейшим пламенем…».
Это едва ли не труднейшая для воплощения глава во всем повествовании. Период создания «Двенадцати» достаточно хорошо известен и изучен, он подробно описан самим поэтом в дневниках и записных книжках, освещен в воспоминаниях и высказываниях современников. В таких условиях трудно не повториться или не повторить других. Но повторение повторению – рознь. И автор, как всегда, находит самые достойные, самые небанальные мизансцены в, казалось бы, самых банальных, самых безвыходных ситуациях.
Одной врезающейся в память деталью, уместной, часто неожиданной, цитатой, показанным в непривычном ракурсе общеизвестным фактом автор придает определенный элемент новизны хорошо известным событиям. Но —
Ведь сердце радоваться радо
И самой малой новизне.
(«Ты помнишь? В нашей бухте
сонной…»)
Перефразируя известные слова о гоголевской «Шинели», можно, без большого риска ошибиться, сказать, что вся советская поэзия вышла из блоковских «Двенадцати».
И вот финал. Последний приступ неизлечимой болезни и смерть Поэта. Последняя стихотворная строка:
Мне пусто, мне постыло жить
Умирал он в тяжких муках, сознание то покидало его, то возвращалось. Он знал, что умирает, и звал смерть.
Но, описывая эти жуткие часы, автор видит не только умирание, но и бессмертие: «Пусть же он уйдет из книги молодым и прекрасным, как заживо взятый на небо гётевский Эвфорион – гений поэзии, воплощение ее всемогущества и бессмертия».
В нынешнем году литературная общественность будет отмечать 100-летие со дня рождения великого русского поэта. Непременно будут подводиться итоги работе, проделанной исследователями творчества Блока, и намечаться новые пути и новые проблемы в этой области литературоведения.
Недавно Вл. Орлов дал интервью корреспонденту «Литературной газеты». Стоит привести небольшую выдержку из этого интервью, в которой затрагивается названная выше тема: «Спрашиваю Владимира Николаевича, какие вопросы блоковедения представляются ему сегодня наиболее актуальными.
– Прежде всего необходимо четко определить соотношение поэзии Блока с мировой поэзией XX века. Если оставаться в пределах строго исторического подхода, то речь должна идти о периоде предреволюционном и о моменте подготовки и свершения Октябрьской революции. Думаю, что такое исследование покажет уникальность Блока, не имеющего себе равных среди поэтов нынешнего века по ответственности тех задач, которые он решал, по глубине проблематики – духовной, граждонской, социально-исторической.
Другая важная задача – соотношение поэзии Блока с русской поэтической классикой. Здесь уже многое сделано, но нет обобщающей работы, в которой методологически четко ставился бы вопрос преемственности русской национальной культуры.
Нет итогового исследования и о стиле Блока, о его художественном методе, хотя отдельных точных наблюдений и здесь накоплено достаточно много. Есть много и других, более частных тем, требующих разработки» 2.
К этим частным темам могут быть отнесены, например, такие, как. «Блок-переводчик», «Критические воззрения Блока», «Образы Италии в творчестве Блока и в русской поэзии», «Очерк «Каталина» и многие другие, хотя и по этим темам есть отдельные, порой интересные разработки.
…Показать «уникальность Блока, не имеющего себе равных среди поэтов нынешнего века», – эта задача во многом решена в «Гамаюне». Книга Вл. Орлова может послужить для внимательного исследователя отправным пунктом на пути к решению и других важных задач в изучении творчества Блока.