А. В. Луначарский о принципах и задачах марксистской литературной критики

Новые сборники статей А. В. Луначарского¹ – весьма заметное явление в нашей литературной жизни.

В последние два десятилетия работы Луначарского издавались у нас редко. Немногие сборники его статей, появившиеся в этот период, давали представление о Луначарском- историке русской литературы XIX века. Однако значительная часть наследия этого замечательного критика и оригинального теоретика искусства стала библиографической редкостью.

Этому в известной мере способствовало и довольно распространенная легенда о Луначарском- «беспартийном критике», «либерале». Действительные серьезные ошибки и заблуждения Луначарского в этом случае заслоняли то главное, за что так высоко ценила партия своего первого наркома просвещения, талантливейшего строителя новой, социалистической культуры.

Между тем сам Луначарский, его статьи, его творчество лучше всего опровергают эту легенду. Работы, объединенные в новых сборниках, дают, думается, все основания, чтобы убедиться в справедливости такого взгляда.

* * *

Оба вышедших сборника открываются статьей Луначарского «Ленин и литературоведение», имеющей принципиальное значение для уяснения его взглядов на литературный процесс и задачи литературной критики.

Основная тема и главный идейный стержень всех построений Луначарского в теории искусства, основное направление его практических поисков в критике неоднократно формулировались им самим: «искусство и революция», «искусство и пролетариат». Эта общая для Луначарского – теоретика и критика тема конкретизируется при рассмотрении им таких проблем, как партийность искусства; задача создания нового, социалистического искусства; освоение искусства прошлого; наконец, проблема отношения к искусству современного буржуазного мира. Причем эти вопросы всегда рассматриваются им как часть общей проблемы, проблемы «искусство и революция» и точнее – «искусство и пролетарская, социалистическая революция».

В новых условиях, после победы Великого Октября, тема «искусство и революция» закономерно перерастает у Луначарского в тему «искусство и партия», «искусство и советское государство».

В едином ключе единой темы «искусство и революция», «искусство и партия» написаны его лучшие статьи о произведениях Горького, Маяковского, Серафимовича, Фурманова. «Брюсов и революция» (1924), «Блок и революция» (1932) – так определяет темы своих работ Луначарский. «Станиславский, театр и революция» – так озаглавил он свое выступление на юбилее знаменитого советского артиста. «Музыка и революция» – так намечает Луначарский главное направление своего подхода к различным проблемам искусства.

С позиций насущных задач культурного строительства в молодой Республике Советов обращается Луначарский к творчеству классиков искусства прошлого. И, конечно, вполне закономерно, что вслед за Лениным и Плехановым Луначарский прежде всего говорит об идейном наследии непосредственных предшественников русских марксистов – великих революционных демократов 60-х годов. По существу, именно Луначарскому принадлежит честь блестящей реабилитации художественных достоинств Чернышевского-писателя.

Исполненные искренней страсти выступления Луначарского, посвященные Белинскому, Чернышевскому, Добролюбову, Герцену, сыграли огромную роль в популяризации их творчества. Работы Луначарского «Этика и эстетика Чернышевского перед судом современности», «Н. Г. Чернышевский как писатель», его статьи о Герцене положили начало планомерному и многогранному изучению революционно-демократической критики и эстетики.

Нельзя не заметить и тех важных черт в облике Луначарского-критика, Луначарского-общественника, которые, несомненно, роднят его с деятелями революционной демократии. В лучших своих выступлениях Луначарский явился живым воплощением замечательных традиций русской революционной литературно-критической мысли на новом, социалистическом этапе развития страны.

Сам Луначарский ясно видел прямую связь своего поколения литераторов-ленинцев с традициями Белинского, Чернышевского и, наконец, первого русского марксиста Плеханова. Об этом он прямо говорит в статье, посвященной Воровскому.

Взгляды Луначарского на задачи литературы и критики в социалистическом обществе – это отражение и обобщение существенных черт, опыта развития нашей культуры, нашего искусства. И потому они имеют для нас принципиальное методологическое значение, надолго сохранят всю свою огромную объективную ценность.

* * *

Старый мир знал много способов принуждения и поощрения художника. Лавровый венок и петля на шею в этом смысле были далеко не единственными, хотя, конечно, самыми несомненными формами официальной и неофициальной политики по отношению к искусству. «Известен закон фивян, – пишет Лессинг, – повелевавший художникам при подражании облагораживать человеческую натуру и запрещавший им под страхом наказания уродовать ее» («Лаокоон», Гослитиздат, М. 1957, стр. 82). С тех пор многое изменилось, буржуазия оказалась менее склонна оставлять после себя сколько-нибудь широкую документацию своей духовной диктатуры. В XX веке неписаные законы имеют подчас куда большую силу, нежели юридически оформленные и официальные установления. Но суть дела осталась прежней: поскольку подлинное, правдивое искусство неизбежно связано с самой широкой стихией народного движения, постольку власть имущие, князи мира сего, испытывают к нему по-своему вполне «законную» подозрительность.

Луначарский был хорошо знаком с такого рода неписаными законами капиталистического общества. В статье 1907 года «Задачи социал-демократического художественного творчества», многие положения которой прямо перекликаются со знаменитой ленинской работой «Партийная организация и партийная литература», он писал: «Власть капитала сказывается… не только унизительной нищетой, в которой пребывают артисты в большинстве, но и моральным их рабством… В конце концов, художник сам начинает смотреть на искусство с точки зрения публики, подчиняется морали и воззрениям своих заказчиков. Художник смотрит на мир уже не своими собственными глазами, а через очки тех, кого ему приходится рисовать и забавлять» («Критические этюды. Русская литература», Л. 1925, стр. 8 – 9). И Луначарский считает, что только социальная революция, только власть народа раскрепостит искусство от пут старого мира, ибо «вне пролетариата есть лишь либо прямое примирение с позорной действительностью и шутовская служба при дворе «князя мира сего», либо… бесплодный протест, ибо вне пролетариата нет силы, способной «оружие критики превратить в критику оружия» и в социальное творчество» (там же, стр. 17). Таков был объективный исторический выход.

И с той же объективностью, после победы пролетариата, в корне изменившей и положение художника в обществе и самую роль искусства, встал вопрос о выработке принципов руководства искусством в интересах народа, строительства социализма в стране. Луначарский многое сделал в этом направлении. Все основное, главное в его деятельности здесь является, вне сомнения, верным и ценным для нас и поныне. Мысль об открытом служении искусства народу, «десяткам миллионов трудящихся, которые составляют цвет страны, ее будущность» (Ленин), идея партийного руководства искусством явились для Луначарского осознанием объективной потребности развития самого искусства.

Луначарский отлично понимал, что после революции искусство займет совершенно новое место в жизни общества, и перед ним встанут совершенно новые задачи. Еще в ряде дореволюционных своих статей он говорит об исторической необходимости возникновения такого нового, революционного, социалистического искусства. Теперь, после победы Октября, создание этого искусства представляется Луначарскому важнейшим звеном в создании социалистической культуры человечества.

Для Луначарского была предельно ясна полная несостоятельность и даже практическая опасность разного рода теорий и попыток «лабораторного», «экспериментального» выращивания «пролеткультуры». Вместе с тем Луначарскому было совершенно чуждо то пренебрежительное отношение к пролетарской, социалистической литературе, которое проявлялось у троцкистов.

Мысль о том, что духовное творчество победившего народа возможно лишь на ˆазе критического освоения всех духовных богатств человечества, была всегда исключительно близка Луначарскому. Об этой истине он не забывал напоминать постоянно, по самым разным, порой, казалось бы, даже неожиданным поводам. Вспомним и столь страстный интерес Луначарского к проблемам классического наследия, вспомним и его знаменитый лозунг «Назад, к Островскому!». Творческое развитие классических традиций реалистического искусства прошлого представлялось ему единственно верным руслом становления искусства нового, социалистического.

* * *

Луначарский отчетливо осознавал, что создание новой культуры тесно связано с решением вопроса об интеллигенции.

Тема «интеллигенция и революция», «интеллигенция и народ», «интеллигенция и партия» – одна из ведущих в творчестве Луначарского.

Те партийные принципы, на которых стремился строить Луначарский новые отношения с интеллигенцией, непосредственно связаны с политическими основами борьбы за создание новой культуры и нового искусства, борьбы, в которой теперь Луначарский видит единственный смысл всей своей деятельности.

В статье 1919 года «Место и роль интеллигенции в жизни общества» Луначарский писал: «Две души живут и борются в груди интеллигента: он, как член общества- сотрудничества, где он носитель разума и чувства общественных, и – он же, как член общества конкуренции и индивидуализма, где он мещанин, обыватель и только. Кто победит в нем? Это вопрос персональный. Тут происходит отбор, фильтрация. Самым сложным образом идет этот процесс, но идет фатально… Хлам сгорает в испытаниях революции, а металл очищается и идет в дело». В 1923 году в одном из сборников своих статей Луначарский к этим словам сделал такую приписку: «Всему этому мы теперь являемся свидетелями» (А. В. Луначарский, Об интеллигенции, 1923, стр. 10).

Но Луначарский был очень далек от того, чтобы представлять процесс «советизации» и «социализации» интеллигенции как процесс стихийный и не управляемый сознательной волей партийного авангарда рабочего класса. «Завоевание пролетариатом интеллигенции, – пишет он в статье «III Интернационал и интеллигенция», – есть одна из существеннейших задач великого социального переворота» (там же, стр. 11).

Твердо отстаивая партийные интересы, классовые интересы пролетариата и всего трудового народа, Луначарский решительно борется против политически враждебной интеллигенции, поддерживает самые крутые меры советского государства, направленные на слом злостного саботажа части старой интеллигенции. Вместе с тем он отлично понимает, сколь непростительно было бы оттолкнуть всю старую интеллигенцию, понимает, что «было бы безрассудно сказать фразу: «Или с нами, или против нас»…» По отношению к основной массе прогрессивной интеллигенции он предлагает иную форму сотрудничества – «Кто против буржуазии, тот с нами…» (там же, стр. 19).

Образцом истинно партийного отношения к ставшей на сторону советской власти старой интеллигенции для Луначарского был Ленин. В одной из своих статей 1929 года Луначарский пишет: «Ленин говорил, что у нас должно быть товарищеское отношение к нашим работникам, что нельзя им ставить на каждом шагу преграды что нужно облегчать их труд чрезвычайной симпатией и вниманием и отличать всякий их шаг вперед. А мы видим чаще такое отношение: «Ты сделал шаг вперед? Это потому, что ты боишься нас и перекрашиваешься. А вот теперь ты сделал полшага назад: это ясно доказывает, что у тебя нутро буржуазное. Мы всегда знали, что ты сволочь!»

И Луначарский спрашивал: «Есть ли это классовая политика? Нет, я боюсь, что в таких рассуждениях чаше проглядывают интересы групп и лиц, а не класса…

Здесь, – пишет Луначарский, – под видом борьбы с усилившейся классовой опасностью могут быть совершены колоссальные ошибки…» («А. В. Луначарский. Статьи о советской литературе», стр. 152).

Первостепенной задачей на фронте культурного строительства Луначарский считал создание новой интеллигенции, новой по своему классовому составу, по своему жизненному, бытовому и политическому опыту. Без этого нельзя было успешно выполнить грандиозные задачи, поставленные, как это понимал Луначарский, самим строительством экономической и культурной жизни в стране. И тогда, говорит Луначарский, «поднялся вопль из пролетарской груди: «Дайте нам интеллигенцию, – без нее нельзя; как без цемента нельзя строить здание, так нельзя строить государственное здание без интеллигенции…» И начался двойной процесс: старая интеллигенция медленно и постепенно в лучших своих элементах начала сменять вехи… С плебейской прочностью начали мы создавать свою собственную…» (А. В. Луначарский, Просвещение и революция, М. 1924, стр. 66 – 67).

Создание новой, своей интеллигенции было для Луначарского вопросом огромно важности, в том числе и вопросом о «завоевании молодежи». «Русский пролетариат, – писал он, – завоевал себе свободу, русский пролетариат завоевал себе власть, завоевал себе право быть самостоятельным в трехлетней страшной гражданской и внешней войне, – русский народ с его авангардом РКП завоевал теперь себе русскую молодежь, а кто ее себе завоевал, – тот непобедим» (там же, стр. 70).

Наконец, особой и особо сложной задачей считает Луначарский воспитание новой художественной интеллигенции. И здесь на первый план он выдвигает руководящую роль партии. Проблемы эти уже непосредственно смыкаются с вопросом о принципах и задачах марксистской художественной критики.

* * *

Утверждая огромную роль искусства в построении социалистической культуры, в воспитании нового человека, Луначарский решительно подчеркивает значение партийного руководства всей художественной деятельностью, как и всякой вообще общественной деятельностью в условиях победившего социализма.

Излагая в работе «Ленин и литературоведение» содержание ленинской статьи «Партийная организация и партийная литература», Луначарский писал: «Несмотря на то, что со времени написания этой статьи прошло больше четверти века, она до сего времени ни на йоту не потеряла своего глубочайшего значения. Более того, основной принцип партийности литературы, служащей делу социалистического переустройства мира, в настоящее время так же актуален, как и развернутая в статье жесточайшая критика буржуазной литературы, как и пламенная характеристика будущей социалистической литературы, служащей миллионам и десяткам миллионов трудящихся. Статья «Партийная организация и партийная литература», – заключает свою мысль Луначарский, – содержащая руководящие указания по вопросам литературной политики партии, лишний раз свидетельствует о том, как огромно было бы участие Ленина в тех жгучих литературных спорах, которые особенно широко развернулись после его кончины» («А. В. Луначарский. Статьи о литературе», стр. 90).

Этому заявлению не противоречат настойчивые упоминания Луначарского о «чрезвычайной скромности» Ленина «в конкретных вопросах искусства, в вопросах вкуса» (там же, стр. 81), о том, что «из своих эстетических симпатий и антипатий Владимир Ильич никогда не делал руководящих идей» (там же, стр. 76).

Лишь вульгаризовав идею партийного руководства искусством, можно «свести» ее к задаче навязывания художнику личных вкусов и пристрастий того или иного отдельного лица

«Важно, – как говорил сам Ленине беседе с Кларой Цеткин, – не наше мнение об искусстве. Важно также не то, что дает искусство нескольким сотням, даже нескольким тысячам общего количества населения, исчисляемого миллионами. Искусство принадлежит народу… Оно должно объединять чувство, мысль и волю этих масс, подымать их» («Клара Цеткин о. литературе и искусстве», Гослитиздат, М. 1958, стр. 113). Как говорит Луначарский, именно за такое «воинствующее, боевое, партийное искусство Владимир Ильич боролся с величайшей энергией» («А. В. Луначарский. Статьи о литературе», стр. 86).

Выступая против извращений партийного руководства искусством и литературной политики партии и государства, Луначарский со всей твердостью утверждает незыблемость самих принципов этого руководства, решительно восстает против любых попыток противопоставить идею партийного руководства искусством понятию «свободы вообще». «Свободы вообще» нет, есть всегда «свобода для кого-то» и «свобода от чего-то», есть разные понимания свободы. «Свобода печати в буржуазном смысле, – говорит он, – вещь ложная и фальшивая, внутренне противоречивая. Если бы она была применена у нас, то это было бы равносильно праву ношения оружия и продажи ядов нашим врагам» («А. В. Луначарский. Статьи о советской литературе», стр. 124 – 125).

Ту же мысль и почти в тех же словах Луначарский повторяет и в целом ряде других своих выступлений. «Все те меры, – пишет он, – которые мы применяем для регулирования художественного творчества – пролетарского и попутнического – и для пресечения художественного творчества в среде прямых врагов СССР – вот эта школа воздействия от репрессий до величайшей заботы о художнике, до товарищеского участия в нем, помощи ему, проникновения в глубь его лаборатории, – все это является целесообразным и необходимым… Но, конечно, – замечает Луначарский, – для этого нужны известные условия. Что это вещь тонкая, – это верно. Что здесь можно многие нити порвать прикосновением грубой руки, – это несомненно». И добавляет: «Наша критика должна быть очень острой, но вместе с тем и чрезвычайно тонкой. Наша самокритика, наше взаимное товарищеское воздействие должны заключаться не в окрике, не во взаимооглушении, а в самом заботливом отношении ко всякому товарищу, работающему рядом в области культуры, в страстном активном желании научить его и научиться у него чему только можно» (там же, стр. 127- 128).

И вновь Луначарский решительно и резко отсекает всякого рода попытки противопоставить понятие подлинной свободы творчества понятию революционной диктатуры пролетариата, подменить марксистское понимание свободы буржуазно-обывательским и либеральным разглагольствованием о «свободе вообще». Иной «писатель, – замечает Луначарский в статье «Судьбы русской литературы», – говорит:

1. «А. В. Луначарский. Статьи о литературе», Гослитиздат, М. 1957, Составление, подготовка текста и примечания И. Саца, 732 стр. «А. В. Луначарский. Статьи о советской литературе», Сборник составил И. Терехов, Учпедгиз, М. 1958, 478 стр.[↩]