В книге Пелевина «Transhumanism Inc.», вопреки названию, никакого трансгуманизма нет. То есть нет его как проблемы, повода для общественной дискуссии — как того, что уже сегодня пугает многих. Нечем пугать — все плохое уже случилось. Главная мысль 600-страничного тома такова: никакие внешние биологические изменения ничего не меняют ни в сущностной природе человека, ни в природе власти. Книга эта именно о власти, о том вековечном зле, которое от нее исходит, как бы она ни выглядела. Неважно, сидят ли владыки мира в высоких кабинетах или законсервированы баночным способом в подземелье (очевидный отсыл к культовому мультсериалу «Футурама») — ну или незримо присутствуют везде и всюду (как оказалось в итоге). Они есть агенты Тьмы; собственно, они сами Тьма и есть.
Именно эта социальная мизантропия — если не сказать «социальный аутизм» — делает сочинения Пелевина весьма привлекательными для читательской аудитории. Она, с одной стороны, состоит из людей, ориентированных технократически. А то, что технократы к политикам относятся с подозрением и неприязнью, — это одна из аксиом, незыблемых со времени «атомного проекта». Вспомним все эти безумные теории «конвергенции» (технократы разных систем должны дружить и командовать странами «поверх» политиканов), все эти диссидентские заявления великих физиков, что наших, что штатовских. Это на поверхности, но и в массе тружеников высоких технологий настроения те же. Технократы в диапазоне от рядового программиста до нобелевского лауреата по микробиологии своих видимых и невидимых хозяев, мягко говоря, недолюбливают. И Пелевин — их голос, их певец. А их явный враг (как и полагается, несколько картонный) — высмеянная в книге мегакорпорация «Transhumanism Inc.» во главе с карикатурным магнатом Гольденштерном (привет Моргенштернам, причем сразу обоим, и демону, и мелкому бесенку).
С другой стороны, и гуманитарная интеллигенция никак не может пережить «травму власти». Это уже наше, отечественное. «Своя» власть обманула ожидания. А «не свою» власть интеллигентам принимать как-то не с руки. А тут еще и на идеальном Западе черт знает что творится. Значит, отвергнуть всякую вертикаль, уйти в виртуальное подполье. Пелевин и здесь как родной, при всем его презрении и к этой самой интеллигенции (достигшей пика, впрочем, в более ранней вещи «Любовь к трем цукербринам»). Ну да, мазохизм — это наше все.
А еще здесь есть фирменная пелевинская мизогиния (вызвавшая робкие и крайне комичные возражения отечественной профеминистской критики). Ну и как обычно, блестящий памфлет на мир сегодняшней пропаганды и медиа. Все это дополнительные крючочки для читателя.
Но вот наивный, глупый даже вопрос: есть ли в книге «Пелевин для себя самого»? Не для публики, не для своего литературного образа, обратившегося с годами в некий железобетон?
Точного ответа, конечно, быть не может. И вообще, как можно задаваться такими вопросами в отношении современного, да еще такого хитроумного творца! Не девятнадцатый, поди, век.
Но все же стоит присмотреться к перекличкам романа с одним из самых безнадежно-пессимистичных текстов мировой литературы, «Гамлетом». (И с трагедией Шекспира, и с пьесой Тома Стоппарда «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», и с прекрасным фильмом по ней с Гэри Олдменом — все перечисленные у Пелевина упоминаются не раз.) Во всех вариациях героев в финале ждет смерть, несмотря на уловки, на комические вставки. Бесполезны попытки перехитрить судьбу или договориться с ней, бесполезен бунт. Столь же безысходно мрачен и финал пелевинского романа.
Но шекспировскую коллизию трактовали ведь по-разному. И далеко не всегда настолько мрачно. Как не вспомнить одного из великих Гамлетов русской литературы — Георгия Иванова — с его мантрой, в которой все же чудится проблеск надежды:
Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья.
Я верю не в непобедимость зла,
А только в неизбежность пораженья.
У Пелевина огромное количество и зеркал, и зеркальных лабиринтов-обманок. Но верит он, похоже, именно в силу зла. И это искреннее, яркое чувство автора является несомненным минусом книги. Ну да, власть омерзительна. В будущем нас ждет техногенная каторга. Но как сбежать с нее? Как ее разрушить?
Пелевин продолжает длинный ряд писателей-мизантропов (что, помимо прочего, роднит его со Свифтом). И его мизантропия с художественной точки зрения часто очень ярка. Но, как ни крути, по-настоящему выдающиеся книги всегда показывают читателю некий путь, выход из бездны, пусть даже далекий от реальности. Здесь этого нет даже в ожидаемом от автора «буддистском» изводе — мол, все окружающее не более чем иллюзия. Как раз никаких иллюзий читателям Пелевин не оставляет. Очень жаль.