Звезда зарубежной поэзии?. Мария Французския в переводах В. Долиной

Мария Французская. Двенадцать повестей / Перевод со старофранц. В. Долиной. М.: Водолей, 2011. 144 с. («Звезды зарубежной поэзии»).

«Пришло время рассказать об этом. Не знаю, как справлюсь…» (с. 5). Этими словами открывается книга двенадцати «повестей» средневековой поэтессы Марии Французской в переводах современной поэтессы Вероники Долиной.

Как она справилась? Начнем с истории.

Творчество первой французской поэтессы XII века, «Сафо Средневековья»¹, в России известно мало — из наследия Марии (сборник из двенадцати лэ², религиозно-дидактическая поэма «Чистилище св. Патрика» и сборник басен) переведены только несколько лэ. История переводов Марии Французской на русский язык такова. В 1923 году в Петрограде вышла книга «Три повести Марии Французской» в переводе С. Кулаковского (единственное, на сегодняшний день издание лэ Марии в России), однако сейчас она практически недоступна³. В хрестоматию по литературе Средних веков, вышедшую несколько позже, был включен перевод М. Замаховской одного лэ Марии Французской («О жимолости»⁴), а в 1976 году в издательстве «Наука» была издана книга «Легенда о Тристане и Изольде», куда вошли многочисленные разработки этого сюжета, в числе которых был представлен новый перевод «Жимолости» Н. Рыковой⁵.

А вот как рассказывает историю переводов Марии В. Долина в «Предисловии переводчика»:

Я обнаружила «Лэ Марии Французской» очень давно, в школьные еще годы, фрагментарно, в каких-то учебниках. Марию Французскую по-русски изредка печатали с начала двадцатых годов ХХ века. Возможно, потрудившись, можно было бы восстановить, где именно, когда, кто и что переводил. Но «моя» Мария Французская оказалась именно моей сразу же, а впечатление от ее повестей стало пожизненным, как заключение (с. 5).

Если поэт имеет право сказать «Мой Пушкин», имеет ли это право переводчик, ведь перевести — сказать почти то же самое, а на форзаце книги значится «в переводе (курсив мой. — Н. Д.) Вероники Долиной»?

Начиная с «Предисловия» — формальные и логические ошибки. Так, В. Долина считает, что Мария писала для Генриха II, поскольку «на старинной гравюре именно ему она подносит рукопись своей книги <…> Генрих Плантагенет по прозвищу «Короткий Плащ», основатель династии Плантагенетов, был английским королем, мужем Альенор, и среди их детей были короли — от Ричарда Львиное Сердце до Иоанна Безземельного» (с. 5). Какая именно «старинная гравюра», переводчица пояснять не считает нужным (скорее всего, речь идет о гравюре из первого современного издания произведений Марии бароном де Рокфором в 1820 году).

Ниже В. Долина решает поделиться с читателями своим переводческим опытом: «Я уже не раз побывала на развалинах замка Альенор в городке Домфрон, в Нормандии. Ничьих следов там не обнаружила. А перевести текст мне стало просто необходимо» (с. 5). Переводческая логика уже здесь трещит по швам. Дальше — больше. В. Долина о Марии Французской: «Пересказчица даже: она ведь перевела с латыни эти старые бретонские сюжеты, выбрав их из старых книг, потрудившись, видимо, в скрипториях. Так она пишет. Перевела она их на свой старофранцузский язык. Отчего? Я не знаю. Возможно, нуждалась в поддержке магией» (с. 10). Безусловно, самое правдоподобное и логичное объяснение переводческого проекта Марии. Правда, и оно с ошибкой: в «Прологе» к сборнику «Лэ» читаем:

Поэтому сначала я решила создать какую-нибудь

Хорошую историю,

Переведя ее с латинского языка на романский.

Но этим я не стяжала бы похвалы,

Ведь многие другие делали то же самое.

Тогда я вспомнила о лэ, которые слышала ранее⁶.

Итак, Мария не переводила с латыни и не сидела в скрипториях: поэтесса, наоборот, отказывается от переводов с латыни в пользу бретонских историй, которые она когда-то слышала (устный источник) и зарифмовала.

Окончание «Предисловия» вызывает еще большее недоумение: «Есть в мире Европа. Есть в Европе Франция <…> А люди там живут, дети ходят в школы, по некоторым признакам» (с. 11).

Перейдем к самим переводам. Перевод, безусловно, зависит не только от переводчика, но очень часто от читательской аудитории, от публики, которой он адресован. Поэтому, как писал М. Гаспаров, «перевод для начинающих читателей должен приближать подлинник к читателю («творческий перевод»), для опытных читателей — приближать читателя к подлиннику («буквалистический перевод»)…»⁷ Оба вида перевода имеют свои трудности и оба имеют равное право на существование. Очевидно, что В. Долина претендует на перевод «творческий» («моя Мария»). И, кажется, сама серия «Звезды европейской поэзии» не рассчитана на «опытных читателей». Однако «творческий» не значит «плохой». Обратимся, для примера, к четвертому, пятому и шестому катренам «Пролога» (заметим, что в оригинале текст на катрены не делится):

А ты-то видел знак —

Луч солнца, например.

Вергилий делал так

И старенький Гомер.

Для тех, кто слаб умом,

Приходится творить.

Им надобно сказать

И трижды повторить.

И ключик повернуть

В заржавленном замке —

Чтоб звякнул бубенец

На самом языке.

Стоит ли говорить, что у Марии нет ни старенького Гомера, ни Вергилия, ни ключей, замков и бубенцов? Нет ни знака, ни луча солнца, равно как и слабоумных, для которых, по необъяснимой мысли Долиной, предназначено искусство. А есть вот что:

Как свидетельствует Присциан,

В древние времена книги часто писались темно,

Поскольку считалось, что потомки,

Которые будут по ним учиться,

Смогут постичь их глубокий смысл.

Это знали древние мудрецы.

Им было ведомо,

Что со временем

Люди станут умнее

И легче сумеют понять

и сохранить мудрость былых времен.

Тот, кто хочет уберечься от порока,

Должен отдаться учению,

Взяться за трудное дело;

Только так можно освободиться от печали

и избежать беды.

Чтобы переводить, надо понимать, а чтобы хорошо переводить, надо стараться избегать конструкций типа:

…Кому ж не дал Господь

Таланта и ума —

Пусть избегает хоть

И чтенья, и письма.

Но оставим «Пролог» к сборнику лэ и посмотрим на двенадцать «повестей». Кратко остановимся на некоторых и чуть подробнее рассмотрим имеющую у нас переводческую традицию лэ «Жимолость».

Лэ первое, «Гижмар», В. Долина характеризует как «фантастическую повесть со сказочными аксессуарами (говорящая лань, самоходный корабль, заговоренная рубашка)» (с. 6). Аксессуарами лучше называть тринадцать бриллиантов или медальончик, а говорящей лани больше подойдет пропповская характеристика «волшебный помощник». Нет, Мария Французская не могла позволить себе тыканье («При нем — один сеньор. О нем скажу, позволь», с. 16) и обороты типа «чтоб жена оттуда ни-ни» (с. 20). Нет, Гижмар не разговаривал с ланью-аксессуаром и не говорил ей многообещающее «найду» (с. 18). Нет, Мария никогда не упоминала некую племянницу, которая топила камин Назоном:

Вот старый Овидий — он нам нужен самим,

Мы любим читать на сон.

А наша племянница им топит камин —

Извини, дружище Назон.

Нет, латинский поэт ни разу не назван в сборнике «Лэ», и до сих пор медиевисты не могут точно ответить на вопрос, читала ли Мария оригинальные латинские тексты или же творчество Овидия было знакомо поэтессе по переводу Кретьена де Труа.

Гижмар также был со своей возлюбленной на «вы» и не говорил ей «в ушко»: «Не бойся, не надо! — тихо он ей говорит в ушко» (с. 23), ровно как и не трогал «понемножку одно из приятных мест» (с. 28) дамы. Лэ — высокий жанр куртуазной литературы, и лексика лэ — возвышенная, хотя и не из «облачных областей» (с. 27), но без двух мужиков, которые «над этим делом постарались» («Ясень», с. 38), и без «бездетных баб» («Ясень», с. 38), и без привратников, бегающих «вприпрыжку домой» («Ясень», с. 42). В «Ясене» герой опять тыкает героине («Милая! — он говорит ей с тоской. — / Видишь ли, я ведь совсем не такой», с. 45) и такими словами предлагает девушке решить квартирный вопрос: «Может быть, в замок ко мне перейдем?» (с. 45). Тут же — анахронизмы и синтаксические ошибки: так, влюбленные ездят в карете (с. 46), а героиня «в розах свое покрывало взяла» (с. 46).

Лэ «Бисклаврэ», о котором в предисловии В. Долина говорит следующее: «А тайны свои надо охранять; все уж очень хрупко, между нами говоря» (с. 7), начинается словом «ну»: «Ну, раз уж мы взялись баллады писать — / Придется и эту вам рассказать». Ну что ж, придется сказать и нам несколько слов о «повести», почему-то ставшей «балладой»… Итак, муж, еженедельно исчезающий по непонятной причине на несколько дней, и жена, выпытывающая его тайну (с. 54):

Вы где-то бросаете бархатный плащ?

Сперва-то презренная проза,

А после уж — метаморфоза?

Мужа очень жаль, потому что вопрос (правда, в переводе В. Долиной) понять невозможно… А чего стоит обращение мужа «милашка» (с. 55) и его обещание: «Под утро стряхну с себя кровь, как росу, / Оденусь — и ландыш тебе принесу!» (с. 55). Ландыши, конечно, очень скромные и милые цветы, но мог бы и «букет в розах» принести наш герой «в рубахе из черного шелка, / совсем не похожий на волка» (с. 61).

Еще одно лэ — «Ланваль» — «странный эпизод» (с. 62)… О рыцаре Ланвале, который «щеголял своей бедностью» (с. 62) и «плыл себе, будто на облаке» (с. 63). В способности воображения поэтессе Долиной отказать нельзя. Первый диалог между Ланвалем и дамой — как будто не из куртуазного лэ, а из эпической поэмы: «Один ты меня достоин — мертвый или живой / И тихо ответил воин: Бери меня. Весь я твой» (с. 64). Второй — из цыганского романса: «Ты понял условие тайное? Ты в мой зрачок заглянул? / Я понял, моя хрустальная! И рыцарь тихо уснул» (с. 65).

А потом будут знатные дамы, «готовые полюбить» (с. 66), «а также их знатные мамы / Под флагами «может быть?»..» (с. 67)… Любить или не любить — таков вопрос. Вот как решает его Гениевра, жена славного короля Артура: «Я и полюбить готова, / Хоть прямо тут, за углом» (с. 67).

Ланваль под легким переводческим пером В. Долиной становится то «тайной шайки главарем» (с. 69), то «дружком» (с. 72). А еще мы узнаем, что на месте Ланваля мог быть каждый: «И увезла Ланваля. А могла бы — вас. И меня» (с. 73). Ну и под конец, В. Долина, видимо, из своего, наболевшего: «Да вот я еще забыла: скажи своей госпоже, / Чтоб голову чаще мыла и думала о душе» (с. 73).

Не было у нас ни куртуазной, ни схоластической литературы и культуры, поэтому в лэ о рыцаре-птице, «Йонеке» найдем вместо «дамы» — «вредную бабу» (с. 83), а еще «мертвые души» (с. 83), полезный совет девушкам от переводчика: «А что же девицам без дела бродить, / Когда наследника можно родить?» (с. 82), новую клятвенную формулу: «это как рыцарь я вам говорю» (с. 85), новую форму походки: «идет, как вдова» (с. 89), прекрасный куртуазный глагол «хорохорится» (с. 93) и мораль, тоже от переводчика, с фирменной долинской логикой (с. 94):

… Причудливы нашей судьбы пути:

Мать должна отца нам найти,

Прежде чем нам появиться на свет.

Еще найдет ли, а вдруг и нет?..

Следующая «поэмка» (с. 8) — «Соловей», в которой есть старый муж, пыхтящий, «как голубок», два-три анахронизма: «Да разве можно? Перстенек, чулок… / Ведь муж — таможня, надобен налог…» (с. 96). И в которой пропущена, может быть, самая поэтичная деталь сборника «Лэ» — красная капля крови убитого мужем соловья на белой рубашке дамы, капля крови, которой, несколькими годами позже, воспользуется Кретьен де Труа в своем «Персевале».

Заканчивая нашу рецензию-ламентацию, остановимся чуть подробнее на «Жимолости». Посмотрим для начала, как выглядят первые строки лэ в существующих трех переводах:

С. Кулаковский:

Мне песня нравится одна,

Что «Жимолостью» названа.

М. Замаховская:

Мне лэ понравилось одно —

Зовется «Жимолость» оно.

Н. Рыкова:

Хочу поведать вам сейчас,

Как эта песня создалась.

А вот что нам предлагает В. Долина: «Давно, друзья, готов для вас / Весь шелком вышитый рассказ». Излишняя метафоричность, совсем не свойственная сдержанно-куртуазному языку Марии.

Теперь обратим внимание на восьмую строку лэ: Мария повествует о любви Тристана и Изольды, «de lur amur que tant fu fine»⁸. Прилагательное «fin» является довольно сложным для перевода, в словаре старофранцузского языка⁹ оно имеет целый ряд значений: «совершенный», «нежный», «тонкий», а также высшая степень чего-либо. Однако мы видим, что в тексте лэ слово «fine» является определением «amur». Таким образом, Мария использует понятие, важность которого для средневековой куртуазной литературы поистине трудно переоценить. Как известно, высокая «куртуазная» любовь — «Fin’Amors» в провансальских текстах, — требующая постоянного совершенствования, являлась главной ценностью куртуазного универсума и включала в себя такие значимые для лирики трубадуров и труверов понятия, как: «Cortesia — собственно куртуазное поведение, Jovens — буквально юность, в целом — этический аспект куртуазной любви, Joi — ее экстатическая сублимация, эстетическое созерцание, Pretz и Valor — личностная и социальная ценность куртуазного индивидуума»¹⁰. Истинной любви (Fin’Amors) трубадуры, а вслед за ними и труверы, противопоставляли любовь неистинную, низменную (Fals’Amors). Мария Французская, следуя традициям провансальских и французских поэтов, характеризует чувство Тристана и Изольды как «fine amur» и таким образом приравнивает любовь Тристана к высокой любви рыцаря-трубадура к своей Даме.

А теперь посмотрим, как переведено это место, помогающее нам понять мысли Марии Французской, в анализируемых нами переводах:

С. Кулаковский:

Как королева и Тристрам

Из-за любви могли страдать.

М. Замаховская:

Как сладостный постиг недуг

Тристрама и Изольду вдруг.

В первой редакции той же М. Замаховской:

Как Тристрам и Изольда вдруг

Узнали сладостный недуг.

Н. Рыкова:

Как королева и Тристан

Страдали от любовных ран.

Как видим, ни один переводчик не сохранил такой значимый для куртуазной литературы термин. Но есть слово с корнем «люб» или метафоричный «сладостный недуг». Обратимся к переводу Долиной: «Слова — трава, лишь «козий листик», / Да только в них все колдовство» (c. 132). Сказалась поддержка магией?

Знаменитый эпизод, когда Тристан находит в лесу палочку орешника и, обстругав ее, пишет на ней послание королеве Изольде, которая, замечая палочку Тристана, приказывает своей свите остановиться и спешит в лес на свидание к любимому, выглядит так (с. 134):

«Тристан -Тристан -Тристан -Тристан» —

Таков теперь его букварь.

И это светит, как кристалл,

На матче корабля — фонарь.

И королева, на весу,

Письмо читает по слогам…

И так далее, и ничего подобного… Сохранено знаменитое сравнение двух влюбленных с жимолостью, оплетающей ветку орешника: «Мой Друг! Так оба мы, увы, / Умрем в разлуке, я и вы» (с. 135), правда, оно позаимствовано из перевода М. Замаховской.

В середине XX века в Париже на вечере поэзии Н. Тэффи делала доклад об аскезе. «В антрактах Гиппиус, улыбаясь, объясняла подходившим к ней, что ей доклад Тэффи многое открыл.

— Я благодарна Надежде Александровне. Очень благодарна. Я поняла то, чего раньше не понимала, не хотела понять. — И, понизив голос, полушепотом: — Не об аскезе, нет. Я впервые из-за Тэффи оценила здравый смысл дедушки Крылова, поняла, что и он бывает прав. Да еще как:

Беда, коль пироги начнет печи сапожник,

А сапоги тачать пирожник»¹¹.

Если серьезно, Мария Французская в переводе Вероники Долиной так и не стала ближе или понятнее русскому читателю, так и не смогла заговорить на русском языке.

Долина — бард, возможно, поэтому способ перевода Марии она избирает свой, бардовский, который часто грешит поэтическими и другими вольностями, разговорным стилем, неадекватным для средневековой куртуазной придворной поэтессы, порой панибратским отношением к материалу, а зачастую историческими и поэтическими ошибками.

Наталья ДОЛГОРУКОВА

1. Dinaux Arthur. Trouveres, jongleurs et menestrels du Nord de la France et du Midi de la Belgique. II // Trouveres de la Flandre et du Tournaisis. Paris: Techener, 1839. P. 310.[↩]
2. Отметим, что В. Долина избегает использовать термин «лэ», заменяя его на более знакомый русскому читателю термин «повесть», который, однако, закреплен в русской традиции за прозаическими жанрами и, на наш взгляд, не может быть применен для обозначения поэтических произведений Марии.[↩]
3. Используются ресурсы сайта http://www.vekperevoda.com/ 1887/kulak.htm.[↩]
4. См.: Хрестоматия по западноевропейской литературе. Литература средних веков (IX-XV вв.) / Сост. Р. О. Шор. М.: Учпедгиз, 1938. Отредактированный перевод содержится в кн.: Хрестоматия по зарубежной литературе. Литература средних веков / Сост. Б. И. Пуришев, Р. О. Шор. М.: Гос. уч.-пед. изд. Министерства Просвещения РСФСР, 1953; Пуришев Б. И. Зарубежная литература средних веков. Латин., кельт., сканд., прованс., франц. литературы. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Просвещение, 1974.[↩]
5. Легенда о Тристане и Изольде. М.: Наука, 1976. [↩]
6. Подстрочный перевод здесь и далее мой. — Н. Д. [↩]

7. Гаспаров М. Л. Записи и выписки. М.: НЛО, 2000. С. 334.

   [↩]

8. Об их любви, которая была так искренна/чиста. [↩]
9. См. Dictionnaire de l’ancien fran» ais. Le Moyen Аge. Paris: Larousse, 1998. P. 267.[↩]
10. Мейлах М. Б. Язык трубадуров. М.: Наука, 1975. С. 32. [↩]
11. Одоевцева И. На берегах Невы. На берегах Сены. М.: АСТ, 2012. С. 445-446. [↩]