Знал ли Белинский подлинный текст «Медного всадника»?

В 1978 году вышли две работы, в которых подводятся итоги изучению поэмы Пушкина «Медный всадник». Первая принадлежит старейшему пушкинисту Н. Измайлову, вторая – саратовской исследовательнице Г. Макаровской, фундаментальное исследование Н. Измайлова «Медный всадник» А. С. Пушкина. История замысла и создания, публикации и изучения» напечатано в книге: «А. С. Пушкин. «Медный всадник» («Литературные памятники»). Наблюдения Г. Макаровской собраны в брошюре под названием: «Медный всадник». Итоги и проблемы изучения», – изданной Саратовским университетом.

В этих отличающихся друг от друга работах есть один общий тезис: Белинский, когда весной 1846 года писал последнюю (одиннадцатую) статью о Пушкине, в которой говорилось о «Медном всаднике», опирался не только на опубликованный после смерти поэта сильно искаженный текст поэмы, но знал подлинное ее содержание. Мысль эта в том или ином виде уже высказывалась в печати. И хотя речь шла, в сущности, о важной историко-литературной проблеме, никакому серьезному рассмотрению она не подвергалась. Так родилась легенда.

Н. Измайлов, рассматривая суждения Белинского о «Медном всаднике», обращает внимание на важное замечание критика: поэма Пушкина «многим кажется каким-то странным произведением, потому что тема его, по-видимому, выражена не вполне. По крайней мере страх, с каким побежал помешанный Евгений от конной статуи Петра, нельзя объяснить ничем другим, кроме того, что пропущены слова его к монументу. Иначе почему же вообразил он, что грозное лицо царя, возгорев гневом, тихо оборотилось к нему, и почему, когда стремглав побежал он, ему все слышалось,

Как будто грома грохотанье,

Тяжело-звонкое скаканье

По потрясенной мостовой?..

Условьтесь в том, что в напечатанной поэме недостает слов, обращенных Евгением к монументу, – и вам сделается ясна идея поэмы, без того смутная и неопределенная» ¹ (подчеркнуто мной. – Г. М.).

Несомненно, замечание Белинского заслуживает внимания, и следует понять, что же значит утверждение критика о недостающих словах Евгения, обращенных к Петру. Этим уже занимались комментаторы Белинского.

Так, Н. Мордовченко считает, что, подчеркивая «странность произведения», Белинский тем самым указывал «на вероятность пропусков в тексте поэмы». На этом основании высказывается осторожное предположение: «Белинский, возможно, и знал, что «Медный всадник» при жизни Пушкина не был пропущен царской цензурой» ².

Предположение справедливое: ведь «странность произведения» проистекала не только от пропущенных слов Евгения, – многозначительным был и тот факт, что гениальная поэма не печаталась при жизни поэта. Вполне вероятно, что критик и намекал на ее цензурную историю. Тем самым читателю сообщались важные сведения и факты о Пушкине и его поэме.

Иначе комментировал это замечание Белинского В. Спиридонов: «Догадка Белинского совершенно правильна: в тексте «Медного всадника», напечатанном после смерти Пушкина в «Современнике» (1837, т. V, стр. 1 – 21), с цензурными пропусками и поправками В. А. Жуковского, и перепечатанном в посмертном издании, не было стихов: «Добро, строитель чудотворной!» Шепнул он, злобно задрожав: «Ужо тебе!..» Этот пропуск послужил в свое время поводом к легенде, будто в «Медном всаднике» опущен целый монолог в тридцать стихов, который Евгений произносит пред «горделивым истуканом». Эта легенда держалась долго. Возможно, что Белинский намекал в своей статье на пропуск этого легендарного монолога» ³.

Обратим внимание на то, что комментаторы совершенно одинаково понимают замечания Белинского: критик говорит о пропущенных словах Евгения – и только. Ничего загадочного и зашифрованного в этом замечании критика исследователи не видят.

С совершенно иных позиций подходит к замечанию Белинского Н. Измайлов – он дает ему расширительное толкование: «Эти осторожные и тщательно завуалированные слова, многозначительные и недосказанные, показывают, по нашему убеждению, знакомство Белинского – через кого-либо из литераторов, причастных к «Современнику» 1837 г. и к «посмертному» изданию (например, через А. А. Краевского), – с подлинным текстом поэмы, недозволенным_; к печати и невозможным для цитирования. Белинский, указывая на «пропущенные» слова:

1. В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. VII, Изд. АН СССР, М. 1955, стр. 542. Далее ссылки на это издание даются в тексте.[↩]
2. В. Г. Белинский, Сочинения Александра Пушкина, ГИХЛ, Л. 1937, стр. 657.[↩]
3. В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. XIII, ГИХЛ, Л, 1946, стр. 405. Предположение комментатора, что Белинский, возможно, имел в виду легенду о выпущенном монологе в тридцать стихов, не оправданно. Легенда эта возникла уже после смерти Белинского: об этом рассказал П. П. Вяземский, будто бы слышавший, как читал этот монолог Пушкин у его родителей.[↩]