№7, 1960/На темы современности

Жизненная позиция героя

1

В феврале нынешнего года «Пионерская правда» посвятила целый номер многочисленным ответам юных читателей на вопрос ученика 5-го класса Тайжинской школы N 10 Николая Пачуева: «Я хочу узнать, для чего живут люди на земле?» На письмо мальчика откликнулось 1148 ребят, в газете же удалось поместить, конечно, лишь небольшое число ответов.

Может быть, кому-нибудь покажется забавной эта попытка детей, не имеющих солидного жизненного опыта, размышлять на столь серьезную тему о смысле жизни. Но если вы внимательно почитаете письма, опубликованные газетой, то, наверное, вспомните слова Маркса: «Разве в детской натуре в каждую эпоху не оживает ее собственный характер в его безыскусственной правде?» 1.

И не нужно думать, что жизнь представляется юному пионеру состоящей из одних радостей и улыбок, а все люди кажутся ему одинаково хорошими и добрыми. В иных письмах в редакцию «Пионерской правды» есть и ощущение жизненных противоречий, ожидание суровой борьбы с теми, кто не хочет всеобщего счастья, а заботится только о себе.

«Для чего живут люди на земле? – пишет Рита Немудрова из Куйбышева. – Мне кажется, что нельзя ответить на этот вопрос одной фразой. Ведь на земле живет очень много людей с разными взглядами на жизнь. Одни живут, думая только о своем благополучии. Другие равнодушны к жизни, к самим себе и живут с мыслью, что «конец известен: все в землю лягут, все прахом будет…» Третьи живут для общества, для труда, для новых и новых побед. И таких, третьих, в нашей Советской стране очень много. Все мы знаем о трудовых подвигах Валентины Гагановой, Николая Мамая, строителей мощных гидроэлектростанций, комсомольцев-целинников… Ради счастья человечества живут эти люди, и они счастливы».

Иным авторам писем кажется, что только капитаны дальнего плавания, космонавты, летчики, геологи – истинные герои нашего времени, но большинству уже ясно, что необыкновенным человеком, совершающим подвиг, может стать каждый. Возможность героизма заложена в самом отношении советского человека к труду, к своим общественным обязанностям, к своей ответственности за судьбы человечества, в понимании своего места и значения в созидании нового мира. А главное все же – в творческом характере любой деятельности на благо общества. И об этом по-своему раздумывают те ребята, которые ответили на вопрос Николая Пачуева.

…Девятилетняя Аленка, по имени которой названа новая повесть С. Антонова («Новый мир», 1960, N 4), видит, что в кабине грузовика восседает рядом с шофером здоровый дядя, а жена тракториста Настя с грудным ребенком должна будет ехать по раскаленной степи в кузове. Аленка не знает, что дядя этот-сам главный механик совхоза Дмитрий Прокофьевич Гулько, для которого, собственно, и наряжена машина, а все остальные пассажиры, в том числе сама Аленка, лишь случайные попутчики. Но обязательно ли ей это знать для того, чтобы сообразить, как нехорошо получится, если Настя с младенцем будет находиться под палящими лучами солнца, под дождем из горячей пыли? И Аленка в присутствии взрослых по-своему, по-детски говорит об этом, а Гулько, кряхтя, перебирается из кабины в кузов, уступая место женщине. Но как неловко чувствует себя Аленкина мама Лида, да и другие пассажиры и провожающие! Они-то хорошо знают, кто такой Гулько, и для виду поругивают Аленку за неуместные слова.

Где-то тут, в еле приметных деталях жизни, начинается формирование характера, отсюда идут тончайшие нити к тому грядущему, что ожидает Аленку, когда она будет взрослой, к тому, чем станет она сама – человеком коммунистического общества. А сегодня ее окружают наши современники, простые люди – трактористы, работницы совхоза, служащие, – простые люди, но творцы не только своей жизни, а и той, что ожидает нашу Аленку.

Л. Скорино в своей статье «Так ли прост «простой человек»?» верно пишет об С. Антонове, о его традиционных героях, о своеобразном лице этого талантливого повествователя. И в последней работе автора мы вновь встретились с его постоянными любимцами, с людьми, всегда находящимися в делах, в дороге, в движении к будущему.

Но вот рассказ С. Антонова, опубликованный в «Огоньке», Л, Скорино толкует, по-моему, неверно. Конфликт между отставным полковником Григорием Афанасьевичем и спасенной им в годы войны Ниной-Найле состоит не в том, в тем видит его критик, и позиция автора отнюдь не такова, как ее характеризует Л. Скорино.

Как известно читателю, Нина – официантка в санатории – подумывает о поступлении в техникум. Эту мысль поддерживает и Григорий Афанасьевич, справедливо усматривая здесь попытку девушки приобрести более высокую квалификацию, что, конечно, усилит жизненные позиции – Нины, возвысит ее в собственных глазах. Не следует, однако, полагать, что, окончив техникум, Нина станет другим человеком – не простым, а героическим. Критику кажется, что так думает полковник, а вместе с ним и автор. Между тем речь идет в рассказе «Разноцветные камешки» совсем о другом.

Простым и в то же время необыкновенным человеком Нина-Найле может быть и в положении подавальщицы в столовой санатория, и в роли техника или даже более видного специалиста. Григорий Афанасьевич требует от нее отнюдь не героических подвигов или невиданных трудовых или творческих достижений, – он хочет, чтоб она была Человеком с большой буквы; А отношения ее с «долговязым шалуном» Павлом Евгеньевичем настораживают. Причем автор совершенно недвусмысленно относится к этому тридцатилетнему озорнику, который, хотя и является научным работником в области меченых атомов, в нравственном отношении недалеко ушел от самых банальных курортных донжуанов. Естественно, что пожилой и опытный Григорий Афанасьевич пытается оградить дорогую ему девушку, но писатель прав, когда как бы разводит руками по поводу поведения Нины, которая льнет к этому великовозрастному «Пашке», способному принести ей немало огорчений…

Но чего же хотелось бы критику? Чтоб С. Антонов приукрасил свою героиню? Или, может быть, Л. Скорино думает, что автор одобряет выбор Нины и признает добродетельной эту «любовь»?! Кажется, именно так полагает критик: «Просто-напросто Григорий Афанасьевич с его поучениями им не нужен. Они вполне удовлетворяются своими маленькими радостями и печалями…» Хорошо бы, думает, очевидно, критик, если бы С. Антонов показал, как наша Нина дает затрещину этому пошловатому Паше, вот тогда она была бы героиней и видно было бы, что писатель заодно с Григорием Афанасьевичем! А так можно решить, что автор – единомышленник санаторных соблазнителей и посмеивается над хорошим, пожилым человеком.

Л. Скорино пишет: «Что же, победа осталась за полковником с его деятельной заботой о человеке? Ничуть, отвечает Сергей Антонов, побеждает самая обыкновенная жизнь…» По мнению критика, автор дает урок своему герою – полковнику в отставке…

Ничего этого, однако, в рассказе нет! Есть почти открыто выраженное сочувствие Григорию Афанасьевичу и в то же время горькое признание того» не нового факта, что в интимных отношениях между мужчиной и женщиной бывает, как говаривал еще Белинский, что и сатана покажется ясным соколом! И дело тут не в ограничении душевного богатства простого человека, что приписывает критик С. Антонову, а в реальных коллизиях жизни, мимо которых не может пройти художник, если он хочет говорить правду.

Еще менее основательно утверждать, что С. Антонов «ограничивает жизнь героев рассказа прозой будней», что он отстаивает право человека быть только простым и отнюдь не необыкновенным! Как бы предчувствуя подобные обвинения, С. Антонов в повести «Аленка» в почти публицистической форме высказал свои суждения по этому вопросу.

В финале повести разыгрывается следующая сцена. После долгой, утомительной езды по жарким казахстанским степям Аленка и ее спутники, рабочие и работницы совхоза «Солнечный», достигли станции Арык. Здесь в зале ожидания вокзала Аленка прикорнула на скамье.

«- А спать здесь, барышня, не положено, – вспугнул ее человек в красной фуражке.

Но какой-то чудак с соседней скамейки, которому, видно, нечего было делать, подозвал его и стал доказывать, что не надо шуметь на людей, что они плутали на машине и хотят отдохнуть. Зачем же на них шуметь? Ведь только с виду это простые, обыкновенные люди, а на самом деле они совсем не простые и очень необыкновенные, потому что живут не для себя, не для своей корысти, «а исключительно для народа, для будущего и делают необыкновенное, великое дело, какого до них еще никогда никто не делал, – ставят на ноги целинный совхоз. Зачем же на них шуметь? Ведь вы и сами не такой уж простой и обыкновенный человек, товарищ дежурный, если как следует разобраться, и вам самому нравится деликатное отношение…»

Программное заявление пассажира «с соседней скамейки», имени которого мы даже не знаем, – несомненная декларация автора. Эти последние строки повести дают как бы оценку ее героям и выдвигают правильное понимание величия дел человеческих. Жить не для себя, а для народа, делать то, что еще никто до тебя не совершал, – разве это не величие?! Если так, то в совхозе «Солнечный» все, кто хорошо трудится, – люди необыкновенные, ибо необыкновенно то дело, которому они самоотверженно отдают свои творческие силы. Не в профессии, не в должности, не в положении Человека суть вопроса, а в его отношении к труду и, добавим мы, в его самосознании, в богатстве его души, в его интеллектуальном уровне. Тут нет и не может быть каких-либо заранее установленных градаций, некой шкалы, по которой измеряются достоинства литературного героя. Перед нами процесс развития, роста, формирования новой личности.

Мне кажется, что у Л. Скорино в рассуждениях о типе героя сквозит известная нормативность, попытки установить дозировку «требухи» и «героизма», зла и добра… Конечно, никому не нужна нарочитая «требуха», привнесенная искусственно в облик современника. Но мы помним, что говорил об этом Д. Фурманов, когда работал над образом Чапаева. Кастрированные (пользуясь словом того же Д. Фурманова) герои, сверхидеальные, но на живых не похожие люди нам тоже в литературе ни к чему.

Недавно мы встретились еще с одной героиней из числа совсем простых людей, явно далеких от романтики. Это Зоя Александровна Вертишейка из повести Ал. Шубина «Непоседы», опубликованной в воронежском «Подъеме» (1959, NN 4, 5). Несмотря на забавную фамилию и многие происходящие с ней смешные происшествия, Зоя совсем не плохой человек. Но в Сибирь на одну из великих строек она спешит не потому, что охвачена творческим энтузиазмом. Она просто-напросто хочет найти там приличного мужа, желательно из геологов.

В неподражаемом стиле излагает она подруге свою программу: «Я уже после тебя еще раз десять была в кино, видела «Семеро отважных» и другие картины и теперь знаю геологов до тонкостей. Они ученые, бесстрашные и всегда имеют много денег, потому что в горах их тратить некуда. Это вместо них делают ихние жены, которые живут в Москве. Геологи очень своих жен любят, наверно потому, что в горах нет настоящих женщин. Говорят, там попадаются снежные бабы, но они совсем некультурные, даже огня зажечь не умеют и едят людей не вареными. Хороший геолог на такую не польстится».

Как видим, так называемой «требухи» в Зое – хоть отбавляй!

Может показаться, что Зол – легкомысленная девушка, лишенная каких-либо твердых моральных устоев. Это неверно. Она пишет подруге: «Некоторые девчата к женатым льнут, но я ничьей разлучницей быть не желаю и подлости себе не позволю. Выберу себе молодого холостяка не брюнета, не блондина» а среднего, какой покрасивее и повеселее, и сразу же в кулак зажму. Хоть он и ученый геолог, но пусть меня уважает. И его товарищей, если они туляки и пьяницы, в два счета отошью. Но только и сама буду держаться честно. Пусть он хоть на пять лет в горы уезжает, изменять не буду, а буду ему часто писать и свои карточки посылать, чтобы он обо мне тосковал».

Автор с лукавым юмором описывает, как Зоя, не доехав до места назначения (у нее в поезде украли чемодан со всеми туалетами, приготовленными для «ловли» геологов), нанимается в одном из железнодорожных буфетов продавщицей пирожков. Девушка отлично справляется с порученным ей делом и даже получает повышение – становится заведующей ларьком. В общем, вращается она в кругу обязанностей, которые явно не сулят ничего необыкновенного, а наоборот, могут толкнуть и в дурную сторону. По классификации Л. Скорино, продавщицы и подавальщицы – представители «бесперспективных профессий». Но вот, например, в повести Ал. Шубина эти страницы – лучшие. Там же, где он направляет свою героиню по более перспективному пути – она становится штукатуром на стройке, – краски его блекнут и своеобразие художественного почерка улетучивается. Вся вторая половина повести – смахивает на газетную информацию. Так не лучше ли было бы оставить Зою в торговом ларьке, где она была истинной героиней: (по-своему, конечно), чем насильственно тянуть ее в необыкновенные люди и портить при этом удававшееся поначалу литературное произведение? И это в то время, как необыкновенного в Зое много оказалось, когда она стояла за прилавком перонного киоска. Я думаю, что способный писатель стал здесь жертвой тех схем и нормативов, которые насаждаем иногда и мы, критики….

Мы говорили о произведениях, где в той или иной степени проглядывают черты современника. Посмотрим внимательно те книги, которые воссоздают перед нами в целом характер человека наших, дней или хотя бы содержат попытку решить эту трудную задачу.

2

О своей жизни, о мыслях и чувствах, о поступках своих и об идеалах герой романа В. Тендрякова «За бегущим днем» рассказывает от собственного имени. Это позволяет нам познакомиться не только с нравственным обликом Андрея Бирюкова, но и с тем, как он сам осознает себя, что для определения особенностей характера-человека имеет важное значение.

Литературная форма дневника, записок, исповеди, рассказа героя от своего имени (тем более, когда речь идет не об отдельных: эпизодах, а о сравнительно большом жизненном пути человека) требует от художника не только знания души современника, но и чуткости ко всем многообразным проявлениям характера. Если писатель не сумеет в рассказе своего героя воплотить все, даже мельчайшие черты его индивидуальности как единое целое со всей психологической достоверностью, – характер его будет неумолимо распадаться, обнажая зияющие провалы, несообразности, а иногда и фальшь… Тут не помогут ни изящные швы, ни красивые заплаты. Полнота, многогранность изображения, органичность художественной ткани – непременные условия творческого успеха, когда дело идет и об исповеди героя, тем более героя довольно высокого умственного уровня.

Пусть человек этот бывает внутренне противоречив, он может быть втянут в определенные драматические коллизии (хоть это, разумеется, отнюдь не обязательно), пусть восхождение его к нравственному идеалу трудно, – все же везде и во всем должен быть виден его характер – со своим темпераментом, со своей, как говорили раньше, натурой. Конечно, индивидуальность человека изменяется, обогащается новыми чертами. Это связано и с природными свойствами личности, с естественными условиями жизни человека, с окружающими его людьми и обстоятельствами общественного и частного порядка.

Но не забудем, что перед нами характер, а не совокупность случайных, противоположных, иногда взаимоисключающих, а часто непонятных и просто необъяснимых поступков, переживаний и размышлений. Конечно, не всякий литературный герой (как и далеко не всякий человек в реальной жизни) имеет сложившийся, цельный характер. Но ведь и бесхарактерность – своего рода характер, да и формирование личности есть всегда воспитание характера.

Нам представилось уместным сказать об этом именно сейчас, когда мы обращаемся к образу современного интеллектуального литературного героя, советского, человека, созидателя коммунистического общества. Мы хотели бы почаще в книгах «наших писателей видеть не силуэты или схематические наброски людей сегодняшнего дня, а художественно полнокровные, цельные характеры, складывающиеся в процессе строительства нового мира, новых общественных отношений. Советская литература имеет богатейшие традиции изображения героя – участника борьбы за социализм на различных исторических этапах развития нашего общества. Понятно, что читатель с интересом берет в руки каждую новую книгу, которая обещает рассказать о современнике.

Не удивительно, что и новое произведение В. Тендрякова довольно быстро приобрело широкую известность. Читатели знали раньше этого даровитого писателя как автора повестей и рассказов. Теперь он впервые выступил как романист. Привлекает внимание и стремление художника дать портрет героя в движении, в развитии, показать его изнутри, в собственной исповеди.

Как же справился писатель со своим новым, интересным замыслом?

Для того чтобы ответить на этот вопрос, последуем за Андреем Бирюковым, прислушаемся к его размышлениям, присмотримся к его поступкам. В наблюдениях своих и рассуждениях мы будем опираться на рассказ нашего героя, ибо это ведь не кто-нибудь посторонний говорит о нем, а он сам характеризует себя! Лучшего источника не найдешь… Не забудем, однако, при этом, что перед нами не просто один из многих возможных человеческих документов, а литературное произведение, в котором автор стремится нарисовать типический характер, раскрывающий какие-то закономерности эпохи.

Белинский писал, что произведения искусства «тем и выше так называемых «истинных происшествий», что поэт освещает пламенником своей фантазии всё сердечные изгибы своих героев, все тайные причины их действий, снимает с рассказываемого им события все случайное, представляя нашим глазам одно необходимое, как неизбежный результат достаточной причины».

«Неизбежный результат достаточной причины» – эти слова; стоит повторить и запомнить. Критик имеет в виду внутреннюю логику развития характера, психологическую точность рисунка и, наконец, творческое проникновение в духовное существо изображаемого человека. Все это в гармоническом художественном единстве дает неповторимый эстетический эффект.

Может быть, в глазах Андрея Бирюкова многое из того, что» произошло с ним в жизни, выглядит чистой случайностью. Мы же не можем удовлетворяться ссылками на случайности, которые в жизни, конечно, имеют место.

Ф. Энгельс писал: «…где на поверхности происходит игра случайности, там сама эта случайность всегда оказывается подчинен» ной внутренним, скрытым законам. Все дело лишь в том, чтобы открыть эти законы» 2.

Писатель должен увидеть и показать в игре случайностей внутреннюю законосообразность; в не связанных между собой, внешне противоположных и внезапно возникших чертах и свойствах, тенденциях и поступках человека надо найти единое начало, определяющее характер в его росте и развитии.

Очевидно, В. Тендряков полагает, что мысли и поступки его героя имеют причинную связь. Мы тоже усматриваем здесь известную закономерность, но, пожалуй, совсем не ту, что имеет в виду писатель.

  1. »К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве», М. 1957, т. I, стр. 136. []
  2. К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения в двух томах, т. II, М. 1955, стр. 371.[]

Цитировать

Бровман, Г. Жизненная позиция героя / Г. Бровман // Вопросы литературы. - 1960 - №7. - C. 52-73
Копировать