Жизнь подсказывает

Начало ноября 1919 года. Станция Серебряково на линии Поворино – Царицын. Сеется дождик, блестят груды арбузов на раскинувшемся вблизи рельсов базаре. Поезд дальше не пойдет, изгиб фронта перерезал железную дорогу.

Шестнадцатилетний паренек-красноармеец в зеленых обмотках, возвращающийся из госпиталя в свою дивизию, в свой 198-й Гурьевский полк, шагает от Серебряково в направлении к Усть-Хоперской, меряет размытые черные проселки, ведущие в глубь донской степи. Наконец, после Двух или трех дней пути, как раз в канун второй годовщины Октября, он находит штаб дивизии, разместившийся в станице Кумылженской, или, как говорят на Дону, Кумылге.

Комендант направляет его переночевать в какой-то дом. Там обосновались наборщики и печатники дивизионной газеты. Нашлось место и для путника-ночлежника. Он обогрелся, отдохнул, получил полкотелка гречневой каши, щедро приправленной подсолнечным маслом, выпил чаю с белым хлебом. В другой половине дома зашумела-заходила типографская машина. Вскоре юноша в обмотках уже стоял возле нее, так называемой «американки», с интересом смотрел, как рождались экземпляры завтрашней газеты, выпархивали листки пока с чистой, без оттиска, оборотной стороной. «Американка» приводилась в движение руками; красноармейцы-типографщики поочередно брались за рукоятку, вращали тяжелый маховик. Надо ли говорить, что взялся покрутить и тот, кого приютили на ночь?

Именно в эту минуту вошел курчавый молодой начальник политотдела дивизии, он же и редактор. Его внимание привлек незнакомый красноармеец, последовали вопросы. Выяснилось, что тот вырос в Саратове в семье военного врача, окончил реальное училище, вступил в Красную Армию добровольцем, уже повоевал на Восточном фронте под Уральском, где раньше находилась дивизия, теперь, выйдя из госпиталя, разыскал ее на Юге.

— Вы когда-нибудь писали?

— Писал в реальном сочинения.

— В школьном журнале не участвовали?

— Не приходилось. У нас школьного журнала не было.

— Ну, это неважно. Вот вам задание. Завтра, в день праздника, в станице будет парад гарнизона. Вы это опишите.

— Описать? Я не сумею.

— Сумеете. Сядете к столу сразу же после парада и… и чтобы к вечеру было готово.

Минули сутки. Юноша-саратовец опять крутил маховик «американки». Снова мягко ложились вылетающие из машины небольшие газетные листы. На каждом был оттиснут трехколонник, живописующий парад в Кумылге: красное бархатное знамя, проплывшее в сопровождении трубачей, мерные шаги пехоты, промчавшиеся пулеметные тачанки, тяжелые колеса орудий, марш-марш кавалеристов, обнаживших на скаку клинки, стрекот двух самолетов, проделавших в честь праздника разные фигуры. Строки, помнится, были столь восторженными, будто дело происходило не в глухой станице, а на Красной площади в Москве. Под тремя столбцами, посвященными параду, стояла подпись «А. Бек» – моя подпись! – что, разумеется, добавляло сил, когда в поте лица я налегал и налегал на рукоятку.

С того дня меня уже не отпустили из газеты: я стал ее непременным автором, а также корректором, выпускающим, подчас даже наборщиком, заведующим всеми отделами газеты, умещавшейся на развернутом писчем листе, – газеты, что всюду сопутствовала своей дивизии. Так определилась моя первая профессия: труженик газеты.

В дальнейшем я учился, поработал два года на заводе имени Землячки в Москве, ездил каждый четверг с замоскворецкой окраины на занятия рабкоровского кружка «Правды», нередко встречал на ее страницах свои заметки и зарисовки, подписанные псевдонимом «Ра-Бе», с жаром принял участие в кружке рабочей критики, который давал оценку новым книгам и спектаклям.

Прошло еще несколько лет, Я стал литературным критиком-профессионалом.

1931 год. Времена первой пятилетки. В эту пору, ставшую поворотной для страны, совершился поворот и в моей судьбе. Только что созданная редакция «Истории заводов», возглавляемая М. Горьким, предложила мне включиться в литературную бригаду, которая уезжала в Сибирь писать историю «Кузнецкстроя».

Пять дней пути на Восток. Сибирская солнечная осень. Станция, дальше которой поезда не идут. Здесь площадка стройки, поле одного из главных сражений пятилетки. Впервые вижу чернеющие в небе фигуры доменных печей и куполы воздухонагревателей. Домны лишь монтируются, пущена только одна, – над ней курится рыжеватый дым, – взгляд повсюду встречает взрытую землю, глинистые откосы котлованов, силуэты монтажников, которые высоко над землей клепают и сваривают железные остовы заводских строений.

В день приезда бригада пришла к главному инженеру «Кузнецкстроя» Ивану Павловичу Бардину.