Жизнь Бека

Александр Бек, Почтовая проза, «Советский писатель», М. 1968, 282 стр.

Нет, это не ошибка наборщика, которую проглядели корректоры, и не описка рецензента, спутавшего фамилию писателя, создавшего роман «Жизнь Бережкова», с именем героя…

Да, речь идет об Александре Беке в его новой книге «Почтовая проза».

Помимо интереснейшей индивидуальной художественной манеры, помимо своего стиля и т. п., у Бека есть нечто, выделяющее его из наших прозаиков: свой особый подход к действительности, к герою будущей книги; ого «собирание материала» и «изучение жизни» столь своеобразны, что можно говорить об уникальности индивидуального творческого метода.

Курако, Панфилов, Момыш-Улы – герои книг Бека – это все реальные люди, со своей яркой биографией. Правда, Бережков – пример героя выдуманного… Но быть может, просто не пришло время писателю раскрыть прозрачные псевдонимы?..

А. Бек – один из писателей, работающих в жанре так называемой художественно-документальной прозы (термин, который не очень любят сами писатели). Но в отличие от его собратьев, тщательно собирающих документы, взятые из архивов, для Бека важен прежде всего человек. Реальный. Живой. Который должен раскрыться в беседе с писателем.

«Беседчик», – немногие сегодня знают, что это такое. В 30-е годы по инициативе Горького был создан «кабинет мемуаров», в котором концентрировались биографии наиболее интересных людей эпохи, а записывались эти биографии специальными людьми – «беседчиками». Одним из таких «беседчиков» стал А. Бек. Этому «увлечению юности» он остался верен на всю жизнь. «Бек вскрывает людей, как консервные банки», – сказал об этом Шкловский.

В 1967 году вышла первая монография о творчестве писателя: «Александр Бек» О. Грудцовой. Дельная, с увлечением написанная книга. В ней много ценных наблюдений над творчеством художника, движением его от одного произведения к другому. Естественно, однако, что литературовед ограничивается анализом того, что напечатано, – говорит о самих книгах, почти не затрагивая того, что им предшествовало.

А ведь у Бека даже не «записные книжки», а «записные чемоданы», «записные шкафы». Так много записей, родившихся в результате бесед.

И вот сейчас – «Почтовая проза». Это книга о себе. О том, как критик А. Бек силой неблагоприятного стечения обстоятельств внутрилитературной жизни вынужден был переквалифицироваться в беллетриста. Как трудно ему это давалось. Как, увидев его возле раздевалки Дома писателей, один рапповский вельможа процедил в его адрес: «Этот труп еще здесь появляется?..» Как радостно была встречена весть о ликвидации РАППа. «Уже сегодня я вновь почувствовал себя человеком в литературе, – записывает писатель в дневнике. – Могу опять заняться литературной критикой, теперь дверь к этому открыта»… Но к критике он не вернулся, а стал видным советским прозаиком.

«Почтовая проза» написана необычно. По-бековски. Автор отходит в тень, появляясь лишь изредка на авансцене, а нас оставляет наедине с документами. С письмами. И не только своими, а и своих друзей тех лет. С дневниками. С отрывками из записей «беседчика»…

Все это – бесценный материал для литературоведов, для историков советской литературы, в особенности для тех, кто интересуется 30-ми годами. Как создавалась «История фабрик и заводов»? Как работали писательские бригады? Как сочетались требования взыскательного творческого труда и «волевой» напор, стремление «рапортовать» о сдаче рукописи и т. п.?

Обо всем этом рассказывает Бек. Бригада отправляется в Кузнецк на строительство металлургического гиганта. Непосредственные исполнители: Н. Смирнов, А. Бек, З. Крянникова… А с ними, то ли в качестве контролера, то ли в качестве комиссара, – А. Тарасов-Родионов. Он отвечает за сроки, он представляет бригаду «в верхах» и т. п. Есть еще две стенографистки, с помощью которых бригаде и удается «перелистывать людей».

Главный метод на первом этапе – заставить людей раскрыться, рассказать о себе, о времени самое существенное, драгоценное, то, что «ляжет» в книгу. Людей приходилось ловить, использовать любую возможность. Произошел несчастный случай с известным металлургом Иваном Бардиным: упал ночью в незакрытую яму, сломал ногу, – и вот у его постели сидят «беседчики»…

Бек пишет: «Для нас подобные стенограммы были сырьем, рудой, которой предстояло идти в плавку. Могу к нашей чести сказать, что мы уважали, берегли эту руду, понимали, что она имеет собственную, непреходящую, первородную ценность».

В книге есть образцы этой «руды»: записи рассказов строителей об осени 1929 года, когда впервые собрались на площадке массы строителей. Труднейший быт: фантастическая грязь в центре стройки, секретарь начальника строительства увязла по грудь в грязи, а сапоги ее «навсегда остались в болоте». Грязь в бараках; «сверху для тепла бараки были укрыты слоем навоза. Оттуда кое-где протекала вода. Ноги и под крышей скользили в хлюпающей грязи». Новый секретарь райкома Андрей Кулаков в первый же вечер по приезде на стройку, придя в барак, спрашивает: «Коммунисты в бараке есть?» Выясняется: только четверо на 3 тысячи рабочих. Кулаков решает; бросить партийные силы на отепление и улучшение бараков, всех до единого. «Хребет будем ломать, кто попробует стоять в стороне», – брошен грозный лозунг. И вот первая пусть небольшая, но победа: потеплело в бараках, потеплело в глазах людей…

В «Почтовой прозе» много драгоценнейших деталей того времени, ибо перед нами не воспоминания, а «письма, дневники, встречи, наблюдения», как то сказано в подзаголовке книги.

Тут масса и столь же драгоценных подробностей литературной жизни тех лет, и той эволюции, которую под неизбежным воздействием объективных закономерностей художественного творчества проделала идея «коллективного писания». С одной стороны, «волевой нажим» (его осуществлял А. Тарасов-Родионов): к такому-то сроку все закончить, столько-то листов на первую часть и т. д. А с другой – реальность: силы участников неравноценны, писательское видение мира может и не совпасть с самыми добрыми, но все же отвлеченными «плановыми указаниями»…

Так, в сущности, и происходит с той частью «Истории Кузнецкстроя», которую пишет А. Бек. Внезапно на одной из первых встреч с Бардиным писатель слышит о каком-то памятном знаке на могиле некоего Константиныча. Кто этот Константины? И слышит поразительное объяснение: «Это был наш доменный доп. Позови он – и за ним люди по льду босиком пошли бы». Так впервые Бек услышал о Курако, огненно-талантливом доменщике. И хотя Курако умер в 1920 году – задолго до событий, которые наблюдали писатели в Кузнецкстрое, – его образ всецело завладел фантазией А. Бека. Из журналистских записей постепенно начала выкристаллизовываться повесть «Курако».

Рассказ о том, как рождалась повесть, интересен еще и с точки зрения психологии творчества. Ведь для Бека это была первая его повесть, и за ее рождением он следит пристальным глазом бывшего литературного критика, привыкшего скрупулезно анализировать художественное произведение. Поэтому тут так интересны замечания о том, как открылось ему значение ситуации и драматизации действия («Валюта – это действие», – учит Бека Н. Смирнов), как от варианта к варианту «крепла» повесть и т. п.

В книге есть, кроме этого, весьма ценный раздел о беседах с И. Межлауком, И. Бардиным, С. Дыбецом, дана любопытная глава о Гулыге, сделанная на основе стенограммы беседы с последним. А. Бек недаром вспоминает о том, как отозвался И. Катаев о второй его вещи – «События одной ночи». И. Катаев говорил автору: «У вас нет поэзии, вы насквозь прозаик. Автор с поэтической жилкой может воображать, создавать образы из фантазии, прозаик обязан строго следовать действительности, иначе у него не получается».

Все это события середины 30-х годов. Но на этом, в сущности, и кончается наиболее значительная часть «Почтовой прозы». Правда, в книгу включено несколько статей журнально-газетного характера, но они, в общем-то, не очень обязательны здесь… А главное – любопытство наше разожжено, но далеко не удовлетворено. Шестнадцатилетний паренек, красноармеец А. Бек в 1019 году был привлечен к участию в дивизионной газете, – где об этом прочесть подробно, как не в мемуарах, написанных уверенной писательской рукой? И о том, что собой представляла наша литературная критика конца 20-х годов, услышать рассказ, так сказать, «изнутри» – самого участника тех критических боев? И о том, как создавались «Волоколамское шоссе» и «Жизнь Бережкова»?

Словом, хотелось бы видеть в «Почтовой прозе» первый набросок будущей книги, которая бы оправдала то название, которое мы дали нашей рецензии. Право, это была бы очень полезная и нужная нашей литературе книга.