Живой навечно
С. Трегуб, Живой Корчагин, «Советская Россия», М., 1968, 208 стр.
У каждого настоящего критика, как и у писателя, есть главная тема, в раскрытии которой реализуются его идейно-эстетические воззрения. В центре такой, главной для С. Трегуба, темы – победа революционно-героического в социалистическом искусстве – закономерно оказалось, наряду о поэзией Маяковского, творчество Николая Островского.
Об этом писателе и романе его «Как закалялась сталь» написаны десятки статей, диссертаций, монографических работ (среди них не раз переиздававшаяся монография С. Трегуба). Стоило ли после этого вновь возвращаться к деталям биографии Н. Островского, к неоднократно обсуждавшейся проблеме – «автор и главный герой романа «Как закалялась сталь»?
За десятилетия кругосветного путешествия романа «Как закалялась сталь» образ его героя стал для честных людей всей планеты эталоном героизма и мужества. Сегодня корчагинцы – это уже не горстка отважных, а когорта непобедимых на всех континентах. На смену ровесникам Павки Корчагина пришли их дети и внуки… И все же, видимо, рано считать образ Корчагина неким забронзовевшим монументом минувшего. Он борется и в наши дни против тех, кто желал бы опорочить дорогие нам революционные святыни, предать забвению славные традиции прошлого, посеять безверие в душах юного поколения.
Ценность небольшой книжки С. Трегуба как раз в том и состоит, что, напоминая о трагически-возвышенной судьбе Н. Островского, автора романа и прототипа Павки Корчагина, скрупулезно собирая и исследуя факты его жизни и творчества, критик звено за звеном складывает цепь ответов на главный вопрос о герое нашего времени. А особую значимость этим фактически документированным ответам придает то, что в книжке идет не умозрительный спор о положительном герое (каким он должен быть), а о конкретной личности – ее живой биографии, литературном воплощении, об идейно-нравственных позициях художника и его героя.
Корчагинское в Николае Островском, «островское» в образе Корчагина. Очень скрупулезное исследование фактов, обстоятельств, мыслей и поведения героя книги приводит к выводу: «Как закалялась сталь» – роман-исповедь революционной души и совести большевика, который яростно, самозабвенно и вдохновенно сражается с неодолимым смертельным недугом и побеждает.
«Меня интересовало, – пишет С. Трегуб, – чем питается его героическая энергия? Какой рубильник ее включает?»
Автор приводит разговор Островского с врачом: «Однажды он в упор спросил доктора: «Долго ли мне осталось жить?» Врач, естественно, уклонился от прямого ответа, а Николай Островский, настаивая, заявил: «Я не больной. Я – раненый боец. От вашего ответа зависит то, как я распоряжусь остатком своей жизни. Если мне жать еще год, то я буду работать десять часов в сутки, а если полгода – то в два раза больше. Я должен наверстать упущенное».
В этих словах такой сгусток неколебимой, сверхпрочной целеустремленности, перед которой впору отступить всем смертям. Корчагин и жил, действовал – «всем смертям назло».
Автор книжки с пытливой настойчивостью» и тщательностью собирает по крупицам все, что может прибавить хоть какой-либо новый оттенок, неведомую грань к характеру Островского. С. Трегуб пишет о невыдуманных героях романа, тех, кто поддерживал в Корчагине огонь героизма, неистребимую жажду жизни, потрясающей силы оптимизм. Вот почему мы вправе назвать книжку «Живой Корчагин» исследованием, хотя она лишена литературоведческих формул и синтетических определений.
Очерк «Живой Корчагин», несомненно, обогащает уже сложившееся представление о личности, характере, духовных и творческих импульсах Островского. Причем рассказ С. Трегуба тем достовернее, что он чаще всего приводит слова писателя, сказанные ему, или выдержки из писем, ему адресованных. В 30-е годы, в бытность свою корреспондентом «Комсомольской правды», С. Трегуб одним из первых откликнулся на роман Островского признательным и справедливым словом. Так было положено начало добрым отношениям между писателем и критиком. Это, естественно, привносит в очерк С. Трегуба оттенок сокровенности, интимности. С. Трегуб вводит нас в мир мечты Островского, заставляет почувствовать и чистоту его души, и самоотверженную доброту, и безудержную смелость прикованного к постели, парализованного и ослепшего «Корчагина». Он не фантазер маниловского тина, он боец-ленинец во всем, и мы невольно вспоминаем завет вождя: «Надо мечтать».
Главный пафос очерка «Живой Корчагин» в его наступательной и бескомпромиссной полемике против попыток принижения идейно-художественного смысла и характера романа «Как закалялась сталь» и творческого облика его автора. При этом критик стремится добраться до истоков подобных воззрений.
Это весьма важно хотя бы потому, что молодое поколение читателей Н. Островского может доверчиво и всерьез принять некоторые сегодняшние высказывания, даже не представляя себе, чего стоит их «новаторство»…
В споре с томи, кто с помощью эффектных сложносочиненных постулатов насчет бесстильных’ творений писателя пытается «изъять» роман Н. Островского из арсенала советской литературы, С. Трегуб доказывает, что «Как закалялась сталь» произведение сильное и своеобразное по художественной манере, стоящее не над или вне прозы 30-х годов, а в ряду лучших ее творений. Форма и содержание романа тесно связаны с новаторскими идейно-художественными принципами (ныне мы вправе сказать – традициями) советской прозы – творчеством М. Горького, А. Серафимовича, Д. Фурманова, А. Фадеева, М. Шолохова и др.
Роман «Как закалялась сталь» имеет в советской прозе не только предшественников, но и продолжателей. Нет сомнения в том, что его пафос оплодотворил «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого. Встретившись во фронтовые годы с Маресьевым и вдумываясь в его судьбу, писатель, конечно, не мог не вспомнить о Корчагине и закономерно «увидел» в руках у потерявшего ноги летчика на госпитальной койке книжку Николая Островского. Духом и философией этой книжки дышит разговор Комиссара с убитым горем молодым летчиком-инвалидом. Образ Корчагина, его идейно-окрыленная, жизнеутверждающая позиция становится образцом и примером для очень многих, и особенно для тех настоящих людей, которых трагические обстоятельства вырвали из привычного круга творческих, созидательных возможностей. Не корчагинским ли примером вдохновлена повесть В. Титова «Всем смертям назло…»? Не трудная ли судьба Островского дала импульс творчеству Н. Бирюкова?
Разумеется, «Живой Корчагин» – это прежде всего книга о самом Островском. Но автор очерка окружает его – как то было на самом деле – множеством близких писателю людей.
Портреты, наброски к портретам или мимолетные зарисовки друзей Н. Островского в книжке, конечно же, но исчерпывают круга близко стоявших к нему людей разных поколений. Он может быть и, вероятно, будет расширен. Но и сейчас уже обнаруживаешь в рассказах о самых разных людях – матери писателя, его наставниках и друзьях – некую общую, очень важную, исходную мысль критика. Каждый из портретов существует и сам по себе, как некий слепок человека, близкого Островскому по духу, дорогого его сердцу. Но в то же время он служит раскрытию все новых черт натуры, души Островского. Силуэты близких «живого Корчагина» невольно напомнили мне крылатую фразу одного из исследователей творчества Шекспира, который писал: в «Гамлете» не только Гамлет играет Гамлета, но и все остальные действующие лица тоже играют Гамлета. Подобному принципу следует С. Трегуб: друзья Островского в своих отношениях с ним оттеняют некие важные качества самого писателя. Особо проникновенно, тепло выписан образ матери Островского. Измученная нуждой и непосильной работой, эта простая, малограмотная женщина несет в душе своей негасимый огонь самоотверженности. Она чем-то напоминает читателю героиню знаменитого романа Горького – Ниловну.
Николай Островский писал, как жил, и жил, как писал.
Книжка «Живой Корчагин» утверждает нас в мысли, что художественный подвиг Островского был не менее значителен, чем революционный, жизненный подвиг Корчагина.
Писатель обречен недугом на неподвижность, лишен зрения, почти обескровлен, и в этой бездне безнадежности его «главный штаб» – мозг и сердце бойца – не только не приемлет сострадания и поблажек, но ставит грандиозную творческую задачу. Решив, по совету Тараса Кострова, писать не автобиографические заметки, а роман, Н. Островский не ищет трафаретных ходов, а идет на невероятный в его положении шаг – на штурм художественных высот. Для этого ему необходимо было быстро восполнить недостаток знаний, расширить свое знакомство с великими образцами словесного искусства, развить художественный вкус и требовательность. А ведь, как известно, он был непреклонен, требуя от известных писателей правдивой оценки сделанного им… И Островский одерживает творческую победу, создав, пусть внешне неброскими средствами, образ такой идейно-нравственной силы и насыщенности, что этому явлению словесного искусства суждено было стать факелом, маяком для многих, притом не просто как «человеческий документ», «исповедь», а как художественное раскрытие характера.
С. Трегуб рассказывает о захватившей Вс. Мейерхольда идее поставить в своем театре инсценировку романа «Как закалялась сталь» и в связи о этим приводит выдержку из беседы замечательного режиссера с актерами, где тот делится своими впечатлениями о встрече с «живым Корчагиным».
«Я имел однодневную беседу с Львом Толстым, много беседовал с Антоном Чеховым, и Николая Островского я ставлю третьим. Такая необычайная культура, такое необычайное проникновение в правду жизни, такая способность понимать, что такое искусство!» (подчеркнуто нами. – О. Р.).
В конце книжки приведено письмо Ромена Роллана, где есть и такие слова, адресованные Островскому!
«Ваше имя для меня – синоним редчайшего и чистейшего нравственного мужества. Я восхищаюсь Вами о любовью и восторгом. Ваша жизнь есть и будет светочем для многих тысяч людей».
Даже только эти два признания – достаточное свидетельство того, сколь высоко оценили выдающиеся деятели искусства и талант автора «Как закалялась сталь», него нравственный подвиг.
В сегодняшних спорах о социалистическом реализме роман Н. Островского может оказаться серьезным аргументом против сторонников дегероизации литературы. Дегероизация нужна и соблазнительна для тех литераторов, кто отказывает искусству в роли учителя жизни – «властителя дум». В литературе необходим идейно-эстетический идеал, обусловленный прогрессивными социально-историческими позициями. Вез этого не создашь героя, способного увлечь за собой, помочь многим решать сложные вопросы бытия. Обществу же, где господствуют духовный нигилизм, неверие в человека, чужд герой в высоком общечеловеческом, гуманистическом смысле слова, в нужном случае оно обзаводится «фюрером» и подфюрерами – капралами с палкой…
О героическом пафосе романа Островского и о Корчагине, пожалуй, не скажешь лучше, чем Юлиус Фучик: ничто не страшно коммунисту. И это корчагинское нетленное народный герой Чехословакии прекрасно и доблестно утвердил подвигом собственной жизни во имя своего народа и интернационального долга…
С. Трегуб приводит немало высказываний, выдержек из писем и бесед с Островским, где предотают перед сегодняшним читателем черты редчайшего и чистейшего нравственного мужества.
«Для меня каждый день – преодоление огромных страданий, – говорит Островский, – но вы видите мою улыбку – она искренна, радостна. Я живу огромной радостью побед нашей страны, несмотря на свои страдания. Нет ничего радостнее, как побеждать страдания. Не просто дышать (и это прекрасно!), а бороться и побеждать».