Земля или территория?

Чувствуется, что разговор может быть интересным. Повесть Распутина действительно заставляет о многом задуматься. Когда ее читаешь – возникают одни вопросы, а вот послушаешь о ней мнения других – и осознаешь необходимость поговорить и о том, что казалось тебе совершенно ясным, не подлежащим спору.

Мне хотелось бы начать вот с чего: конечно, «Прощание с Матёрой» можно рассматривать как еще один вариант предыдущих повестей Распутина. Однако, думаю, это «вариант» того же рода, что и каждый последующий роман по отношению к предшествующему у Достоевского, Тургенева… Я говорю, естественно, не о высоте таланта, а только о типологии творческих процессов. Если же обратиться к более близким примерам, то разве нельзя с тем же успехом упрекнуть, скажем, и Василия Белова, и Виктора Астафьева, и Василя Быкова, и многих других писателей в том, что они постоянно обращаются к одним и тем же, дорогим им, проблемам, конфликтам, образам и даже ситуациям? Очевидно, сама по себе такая привязанность, – явление, на мой взгляд, скорее распространенное и закономерное, нежели единичное и случайное, – не может служить поводом ни для похвал, ни для упреков в адрес писателя.

Иное дело – ради чего обратился Распутин к «старой» теме, что нового удалось ему выявить в известной уже и по произведениям других авторов ситуации, насколько серьезна поставленная в повести проблема и т. д.?

И вот если видеть в новой повести Валентина Распутина только или преимущественно художественно-социальную хронику, повествование о конкретном, реальном случае – затоплении такого-то участка земли, села, острова, то, пожалуй, можно было бы и согласиться с В. Оскоцким, что писатель из нетрагической ситуации пытается извлечь трагедию. Хотя дело, думается, даже и не в самой ситуации. Так, скажем, «частный случай», тоже, видимо, не столь уж трагический, легший в основу пушкинского «Медного всадника», осмысливается нами именно как трагедия потому, что за «сентиментальной драмой» так называемого маленького человека поэт сумел увидеть нечто куда более важное, чем «маленькая драма». И мы «сквозь магический кристалл» частного прозреваем отраженное в нем трагическое столкновение двух воль: воли Петра (государственности) и Евгения (личности). В этом плане увидеть трагедию в повести Распутина, конечно, не легко, хотя бы уже и потому, что здесь совершенно иная постановка проблемы, здесь нет ни «воли общегосударственной» – она остается как бы «за кадром» и в повести выступает лишь опосредованно, – ни личности как героя повести. И не потому, что здесь нет личностей, а потому что главный герой повести – Матёра. Не знаю, как называется реальный затопленный остров, но в повести его название не случайно, и я еще скажу об этом.

Теперь же, на мой взгляд, необходимо выяснить природу той трагической ситуации, которую вскрывает или, как здесь говорилось, «пытается извлечь» Распутин в своей повести. Все мы понимаем, – и автор «Прощания с Матёрой», конечно, тоже, – что затопление Матёры вызвано целями, которые направлены, безусловно, на благосостояние не только жителей Матёры, но всего народа. Все мы столь же ясно сознаем, что эта «воля» не может, не обязана даже предусмотреть все возможные случаи восприятия ее решений каждым из тех людей, кого она так или иначе захватывает в сферу своего воздействия. Однако эти восприятия может, должен предвидеть и обязан считаться с ними исполнитель, «посредник», на которого возложена ответственность перевода государственной воли в конкретное деяние. Приведу один лишь пример для сравнения: вряд ли найдется сейчас человек, который бы сумел не понять всю важность для молодого Советского государства строительства таких объектов, как, например, завод «Динамо». Но спросим так: а была ли при этом необходимость ставить динамо-машины на могилы наших героев-предков Пересвета и Осляби, чьи захоронения оказались на территории завода? Очевидно – нет. И об этом напомнил нам десять лет назад в страстной статье «Как гражданин России…», опубликованной в «Комсомольской правде», народный художник СССР, лауреат Ленинской премии Павел Корин: «Древняя почва перерыта беззастенчиво и грубо… Рев моторов над прахом героев. Вот вся тебе память и слава…»

Зачем мы сейчас вспомнили об этом? А вот зачем: затопление Матёры диктовалось (как и строительство завода) общегосударственными целями, направленными на благо всего народа. Само по себе переселение матёринцев в другие (и даже более благоустроенные) поселки – конечно же, может быть, и драма для многих из старожилов Матёры, но уж никак не трагедия. Драматична, безусловно, и необходимость оставлять «на потопление» могилы родителей и дедов. Но, если исходить опять-таки из интересов всего государства, даже и в этом случае трудно усмотреть трагедию. А разорение могил, да еще на глазах детей и внуков умерших? Частный случай? Да, частный, но это «частность» такого рода, в которой и через которую Валентин Распутин видит трагическое и уже далеко не частное.

Всеобщее благо и определенное отношение к жизни, к людям, оборачивающееся порой кощунством (кстати, в буквальном смысле это слово и означает надругательство над костьми предков), говоря словами пушкинской трагедии, – «две вещи несовместные»… Однако не являются ли такие досадные издержки просто побочным продуктом самого этого блага – прогресса? Ведь и такое бывает: прогресс требует необходимых жертв, которые все-таки в конечном счете окупаются высшим интересом – всеобщим благом. Повесть Распутина наводит и на такой вопрос. И ответ здесь ясен – нет, не является. Мы знаем, на какие жертвы шел наш народ во имя будущего, и, конечно же, разве можно сопоставить их с теми жертвами, на которые пришлось пойти жителям Матёры? Здесь нет трагедии. Здесь – собранные в один узел десятки личных драм, но не более. Но не это центральный вопрос повести. Не из такой ситуации «пытается выжать трагедию» Валентин Распутин. Жертвы – да. Но не кощунство. Эгоистическое сознание: «все позволено во имя достижения цели», – как правило, подразумевающее: «моей цели», – сознание, допускающее кощунственные меры, не могло и не может входить ни в какое сочетание с понятием общественного блага. Такое сознание по самой природе своей – вне государственных, вне народных интересов. Оно как раз объективно – против этих интересов. Оно и не могло родиться на почве народных, государственных устремлений, но зато вполне могло использовать эти устремления в интересах собственного блага. Частные проявления такого сознания могли бы стать предметом для чисто этической постановки вопроса. Но в повести Распутина, – не знаю, входило ли это в творческую установку писателя или возникло «само по себе», это для нас не самое главное, – выявляется социальная роль эгосознания в сфере народно-государственной важности: перед нами встает проблема «чистоты перевода» общегосударственных целей во благо каждого и, напротив, волеизъявления, интересов конкретных людей – в интересы государства. «Недоброкачественность» столь важного по значимости «перевода» могла бы значительно изменить восприятие содержательности первоисточника в целом.

Рассмотрим только один пример социального функционирования такого типа сознания в повести. Жители Матёры хотят знать, по какому такому праву разоряется кладбище. Им отвечают: «Положено. Вот

стоит товарищ Жук, он из отдела по зоне затопления… Товарищ Жук – лицо официальное… (Здесь и далее подчеркнуто мной. – Ю. С.)

– А ежели он лицо, пущай ответит народу… Кто велел наше кладбище с землей равнять? Там люди лежат – не звери. Как посмели над могилками галиться?..

– Товарищи! Тут с вашей стороны непонимание. Есть специальное постановление (постановление «галиться»?! – Ю. С), – знал Жук силу таких слов, как «решение, постановление, установка»…» А ведь для народа Жук – представитель государства. И как же он проводит его волю в народное сознание? Прежде всего обращает на себя внимание безличность его позиции, отражающая и его сознание: он лицо официальное, ему – положено, потому что есть – постановление… Этот среднебезликий род весьма характерен: он тут как бы и ни при чем, он – только «исполняет». Но важнее другое. Как видим, Жук по существу прячется за «решение», прикрывая им свои, собственные нужды и интересы: «Вы знаете, на этом месте разольется море, пойдут большие пароходы, поедут люди… Туристы и интуристы поедут. А тут плавают ваши кресты». Нехорошо, конечно. Но главное – за это можно и «лицо» свое потерять…