Забытый некролог Н. Некрасову

27 декабря 1877 года по старому стилю, 8 января 1878-по новому, русская литература и общество понесли одну из своих великих утрат. Умер Некрасов. Его смерть и похороны, в которых, по подсчетам петербургской полиции, приняли участие от четырех до пяти тысяч человек – цифра огромная для того времени, – приобрели все значение массовой политической демонстрации – второй в России после известной демонстрации 1876 года у Казанского собора в Петербурге. Большинство провожавших Некрасова в последний путь на кладбище Новодевичьего монастыря состояло из оппозиционно настроенной столичной молодежи – студентов и учащихся старших классов. Участвовали в похоронах и действующие революционеры- «землевольцы», и представители южнорусских «бунтарей». По поручению «Земли и воли», разумеется официально не объявлявшемуся, слово над могилой Некрасова произнес Г. Плеханов. М. Салтыков-Щедрин¹, шедший за гробом вместе со всей редакцией «Отечественных записок» и другими литераторами, сказал о множестве людей, пришедших выразить свою любовь к поэту: «Слава богу, начинают понимать, что значит писатель… Подождите, через несколько лет не то еще будет…»²

Кроме Плеханова, на кладбище были произнесены речи Вал. Панаевым, Достоевским, П. Засодимским и рабочим, чье имя осталось неизвестным. Но слово последнего прощания от ближайших соратников, единомышленников и друзей поэта не прозвучало. Не выступил ни Салтыков, ни Г. Елисеев, ни Н. Михайловский, ни кто-либо другой от «Отечественных записок», возглавлявшихся Некрасовым. Почему? Вопрос этот, кажется, не возникал до сих пор в литературе. Между тем он представляет несомненный интерес и на него нужно дать ответ. Не подлежит сомнению, что молчание редакции «Отечественных записок» на похоронах Некрасова не могло быть ни случайным недосмотром, ни результатом обстоятельств частного, субъективного характера, например нелюбви Салтыкова к публичным выступлениям. Несомненно, это было обдуманное решение редакции. Скорее всего оно объяснялось сознанием невозможности сказать о Некрасове то, что следовало бы сказать с точки зрения того общественного направления, которому служила его поэзия и руководимый им журнал – крупнейшее демократическое издание эпохи. С этим обстоятельством было, вероятно, связано и другое, надо полагать, главное: выступление Салтыкова, человека духовно бесстрашного и ко всякой лжи не способного, не умеющего не только говорить неправду, но и умалчивать о правде, могло дать повод властям отклонить его утверждение на посту ответственного редактора «Отечественных записок», на посту преемника Некрасова.

Но не почтить память Некрасова на страницах его журнала было невозможно. И редакция «Отечественных записок» сказала свое слово о нем. Но дошло оно до читателей не в первой редакции поминального текста, принадлежавшего Елисееву³ и, нужно полагать, отвергнутого Салтыковым, а в написанном по указанию последнего, а может быть, и при его непосредственном участии, новом некрологе. Также и этот вопрос до сих пор не привлекал к себе внимания и должен быть разъяснен.

Естественно, что отозваться на смерть Некрасова необходимо было в первой же после этого события книжке журнала, то есть в январском номере «Отечественных записок» за 1878 год. И хотя весь материал номера уже находился в это время в типографии и был, вероятно, в большей части набран, Елисеев успел все же ввести в свое очередное «Внутреннее обозрение» несколько новых начальных страниц, посвященных смерти и похоронам Некрасова и общей оценке личности и творчества поэта (стр. 71 – 76). Но странным было это выступление. Странным и противоречивым, С одной стороны, Елисеев прославлял Некрасова как «любимого поэта России». С другой стороны, сравнивая похороны Некрасова с похоронами Пушкина, он самым «вульгарно-социологическим» образом (как сказали бы мы сейчас) противопоставил Некрасова Пушкину, возвеличивая первого как «народного поэта» и называя последнего «придворным человеком» (!), «человеком знати» (!). Церемония отпевания Пушкина и перевезение его тела в Свято-горский Успенский монастырь были, по словам Елисеева, по-видимому вовсе не осведомленного ни о фактической стороне этих событий, ни об их трагической подоплеке, лицемерии властей, «окружена тою блистательной помпою, которою окружает обыкновенно погребение лиц, заслуги которых хочет почтить правительство» (стр. 65)##Удивительная фальшь информации о «блистательной помпе» похорон Пушкина и проявленном к его смерти «почтении» Николая ? видна из сопоставления этой информации хотя бы всего с двумя относящимися к этим событиям свидетельствами осведомленных современников. По словам П. Вяземского, в день выноса тела Пушкина в его доме, «где собрались человек десять друзей и близких, (…) очутился целый корпус жандармов. Без преувеличения можно сказать, что у гроба собрались в большем количестве не друзья, а жандармы» (В. Вересаев, Пушкин в жизни, вып. ?V, М., 19— 27, с. 171). Со своей стороны В. Жуковский вспоминал: «Назначенную для отпевания церковь переменили, тело перенесли в нее ночью, с такою же тайною, всех поразившею, без факелов, почти без проводников;

1. В своей книге «Интимный Щедрин» (М. -Пг., 1923, с. 11 -12) сын писателя Константин Михайлович Салтыков (1872 – 1931) рассказывает, будто бы Салтыков не шел за гробом, а ехал в карете вместе с обычными партнерами Некрасова по карточной игре и что, когда карета поравнялась с домом на Литейном, в котором жил Салтыков, он высунулся из окошечка экипажа и показал своей жене и детям, стоявшим у окна, игральную карту, в качестве своего рода поминального знака по Некрасову. Рассказ этот не имеет, однако, никакой цены достоверности, и достойно сожаления, что ему до сих пор дается вера в некоторых работах о Салтыкове. Сыну писателя в день похорон Некрасова не исполнилось и полных шести лет. И уже вследствие одного этого обстоятельства рассказ его не может быть воспринят как его собственное воспоминание. Скорее всего он восходит к одному из позже услышанных анекдотов о Салтыкове и его действительно не всегда обычных поступках, исполненных сарказма. Таких рассказов-анекдотов о нем ходило немало среди современников.[↩]
2. См.: «Н. А. Некрасов в воспоминаниях современников».М., 1971, с. 467.[↩]
3. Посвященное Некрасову некрологическое начало елисеевского «Внутреннего обозрения» было впоследствии напечатано в книге «Пролетарские писатели – Некрасову» (П. – М., 1928, с. 64 – 72). В данной публикации цитаты приведены по этому изданию, они даются в тексте с указанием страницы.[↩]