За пяльцами

Язык газеты сдержан и по-деловому сух, ведь это не беллетристика, это информация, факты, цифры… «Выполнив двухлетнее задание, производство уже трудится в счет третьего года пятилетки…», «…рабочим и служащим предоставлено шесть с лишним миллионов квадратных метров…»

И внезапно читательский глаз, уже утомленный, падает на такие фразы:

«Душа распахивается навстречу воспоминанию, неслышно влетевшему в дом…», «Найдешь ли точку, где светлые всполохи первого чувства омрачаются тенью, и рядом с радостью пойдет боль?», «…Золото веснушек…», «По-девчоночьи припухшие губы…»

На торжественных заседаниях, посвященных Дню 8 марта, принято говорить о том, сколько среди наших женщин инженеров, геологов, физиков, химиков, летчиков, а также академиков, героев, мореплавателей и плотников. Спору нет, это – прекрасно. Существуют профессии, где женщине, в силу определенного устройства ее природы, не так-то просто встать вровень с мужчиной, и тем больше чести, что она, женщина, и теплоходы водит, и самолетами управляет, и даже на льдинах в неблагоприятных климатических условиях занимается научными исследованиями. Говорить об этом, разумеется, нужно.

Но непонятно, почему молчат о той области, где женщина вне конкуренции, где она занимает первые ряды и где мужчина лишь силится стать с ней вровень, что ему удается, и все же здесь он эпигон, ученик, подражатель. В этом умолчании, думается, повинна недооценка той роли, которую играет перо женщины на страницах периодики).

«Пришла весна, период цветения фруктовых деревьев», – скучно сообщит мужчина. «Сад объят чарующим пламенем», – пишет перо женщины. «Циклон, принесший холодный воздух, вызвал осадки в виде позднего снега…» Эта же информация под пером женщины приобретает такой вид: «Подул холодный ветер, на вишневый сад легли ледяные снежинки, и два снежных убранства, добрый снег цветения и грозный покров позднего снегопада, слились воедино…», «Золотом летучих листьев полны ребячьи руки…», «Малахитовая тень оврага…», «Трепещущий огонек дыхания…», «Лицо, полное нежности и покоя…»

Такого рода тексты на газетных полосах выглядят как некие поэтичные островки, как площадки отдыха…

Одна писательница, давая интервью о своих творческих планах, сказала: «Об этой повести говорить рано. Она у меня пока еще в пяльцах».

Эти слова мне многое открыли. В самом деле! Пяльцы не ушли в прошлое, искусство вышивания, умение превратить кусок грубой ткани в нечто яркое, причудливо поблескивающее то золотой, то серебряной нитью, то бисером, – это искусство, которым издавна славилась женщина, не исчезло. Оно, выражаясь научно, сублимировалось. Вместо пялец – бумага, вместо иглы – перо. И перо это, попав в искусные руки вышивальщицы, способно рисовать такие узоры, чертить такой витиеватый орнамент, какие мужчине и не снились.

Приведу примеры.

Оживление или очеловечение персонажа статьи (очерка) нередко достигается путем поправления последним либо пряди волос, либо какой-нибудь части туалета: «Она устало поправила выбившуюся прядь…», «Старушка грациозно поправила вуалетку…» Этим приемом, изобретенным женщиной, эпигонски пользуются и мужчины, однако развить прием не умеют, беспомощно топчутся на месте. Недавно я обнаружила в очерке, подписанном женским именем, новое интересное использование приема выбившейся из-под платка пряди: «Поглядев на эту мягкую прядь, на упругий каштановый локон, легко изогнувшийся на нежной переносице, я неожиданно поняла…»

Этот упругий локон, изогнувшийся на нежной переносице, следует считать истинной находкой, ибо он заставил потускневшие от частого употребления выбившиеся пряди повернуться как бы новой гранью. Авторам-мужчинам до такого не додуматься. Как не додуматься им, с их бестактностью, что слово «морщины» – слово неприятное, ведь это признак постарения! Мужчина так и брякнет: «Лицо в морщинах…»А вот как грациозно работает перо женщины: «Тонкая резьба морщинок…», «Тоненькие лучики морщинок – они и улыбку, и озабоченность, и насмешку делают особенно мудрой, что ли, ведь лучики – это целая жизнь!»

И все же эти «лучики», «золото веснушек», «нежно очерченные рты», «тени ресниц», падающие либо на слегка выдающиеся скулы, либо на нежный загар щеки, а также разнообразные пряди и локоны – это лишь средства вспомогательные, мелкий орнамент, мелкий узор. Не этим, вернее, не только этим ценен вклад женщины в газетную прозу. Он ценен особым подходом к материалу, женственным милосердным стремлением утешить, успокоить, ободрить читателя, не дав ему задуматься, а тем более – опечалиться. Это достигается подчеркиванием, акцентированием светлой стороны дела…

Вот примеры.

«Письмо позвало в дорогу» – так с недавних пор стал называться один из видов газетного очерка. У автора-женщины читаю: «И пошло письмо от станции к станции, в летящем сквозь снежные просторы почтовом вагоне, добралось, наконец, до шумной московской редакции. А человек, написавший его, отправился в путь по лесной тропе, по пышным, как перина, сугробам, в безмолвно звенящем мире лесной тишины».

Автор этих строк, по-видимому, стремится дать понять читателю, что в шумные московские редакции поступают письма из разных уголков страны, включая сюда и самые отдаленные от центра.

В прилетевших сквозь просторы письмах излагаются факты разные, нередко – печальные. Вот, к примеру, жалуются на то, что в городе Эн неблагополучно с яслями, их не хватает. Полагаю, что, откликаясь на это сообщение, автор-мужчина стал бы упрекать и стыдить энские организации, повинные в данном упущении. А что делает перо женщины? Оно пишет:

«Сколько бы ни было у нас яслей и детских садов – все равно ничто не заменит ребенку тепла родной материнской руки, и слово «мама» остается первым зовом нашего детства».

В этом искусном рукоделии слово «ясли» попадает в тень, а яркий свет брошен на тепло материнских рук, на слово «мама», на местоимение «нашего».