Мемуары критика
О. Резник. Встреча прошлого с будущим. Воспоминания и статьи, «Советский писатель», М., 1976, 448 стр.
Сборник О. Резника содержит обзоры, очерки, статьи, рецензии, в которых он рассказывает о событиях литературной жизни, делится раздумьями о движении литературы, дает портреты писателей, анализирует их произведения, создававшиеся нередко на его глазах. Автор стремится (и это подчеркнуто самим заглавием книги) раскрыть с разных сторон «связь времен и чувств», представить, прежде всего, те явления прошлого, которым суждено было «стать зерном, ростком будущего в литературе» (стр. 5).
В этом убеждает открывающая сборник статья «Сорок лет спустя…». Перед нами – не только воспоминания, но и раздумья о Первом съезде советских писателей, в которых один из его участников освещает, характеризует и оценивает целый ряд хорошо известных, казалось бы, фактов с позиций сегодняшнего дня, в известном отношении по-новому видя в первом всесоюзном писательском форуме «не столько съезд итогов (хоть итоги и были обнадеживающими во всех жанрах), сколько съезд задач и перспектив» (стр. 22).
В мемуарном очерке «Седая юность» разносторонне изображен и охарактеризован А. Фадеев, в котором раскрываются черты человека «незаурядного, одаренного, душевно многослойного и яркого» (стр. 103), с его «неиссякаемой влюбленностью в литературу» (стр. 136). Критик передает особое обаяние личности писателя, не упрощая сложностей и не сглаживая противоречий его натуры.
Не менее значительны черты А. Фадеева-художника, запечатленные в книге. По-настоящему волнуют рассказы автора, непосредственно наблюдавшего, как работает писатель над рукописью «Молодой гвардии», – «словно лепит слово к слову и, безжалостно отсекая лишнее, готов сломать всю фразу, абзац, главу, чтобы кропотливо, по кирпичику, вновь собрать тот же и уже совсем не тот кусок, в ином ритме, в иной тональности и даже в новой образной структуре» (стр. 153).Яркий образ другого художника возникает в статье «Красивый человек». Рассказывая здесь о встречах и беседах с А. Довженко на протяжении многих лет, мемуарист, прежде всего, стремится запечатлеть «магнетическое притяжение красоты неповторимой человеческой личности, которая умела все видеть по-своему, в радостях и печалях, в лукавстве и простодушии, в чистой мудрости народного сердца» (стр. 250).
Читая этот мемуарный очерк, мы видим, как через годы и десятилетия А. Довженко пронес свою удивительную внутреннюю цельность и художническую неповторимость. Не потому ли удачи, победы, триумфы не меняли ни его манеры общения с людьми, ни поведения, ни стиля работы. И не потому ли даже в пору огорчительных неудач, творческих поражений он оставался непреклонным и ничем не поступался ради движения вперед.
Если в воспоминаниях об А. Довженко автор уделяет основное внимание его личности, то в статье об А. Упите – «Талант могучий, неиссякаемый!»- он сосредоточивается на характеристике его творчества.
Анализируя творческий путь писателя, О. Резник особо выделяет в его произведениях активное гуманистическое – горьковское – начало. То благодатное начало, которое давало себя знать уже в ранней новеллистике А. Упита, затем раскрывалось в его драматургии и с наибольшей полнотой проявилось в полотнах эпопейного характера – «Земля зеленая» и «Просвет в тучах», где прошлое было «увидено по-новому, глазами художника «планеты социализма» (стр. 275).
Критик прослеживает крепнущую с годами художественную зоркость писателя и широту его социального прозрения…
Органически вписываются в книгу О. Резника его статьи военных лет – «Художественная публицистика в годы войны», «Рождение современного эпоса», «Книга про бойца». Вписываются потому, что минувшими тремя десятилетиями наша литература не разделена, а соединена с литературой военного времени.
До сих пор сохраняют свою эмоциональную непосредственность и не теряют критической проникновенности содержащиеся в этих статьях характеристики вдохновенной и разящей патриотической публицистики А. Толстого и И. Эренбурга, пламенной «Науки ненависти» М. Шолохова, единственного в своем роде четырехтомника статей и очерков К. Симонова «От Черного до Баренцева моря», трепетно-лирических «Писем к товарищу» Б. Горбатова, мужественно-трагических «Ленинградских рассказов» Н. Тихонова, замечательной поэмы А. Твардовского «Василий Теркин».
Очевидно, если бы эти статьи писались сейчас, автор не ограничился бы на иных страницах краткими замечаниями, сжатыми характеристиками художественной природы рассматриваемых произведений, а развернул бы их в обстоятельный, аргументированный анализ. Однако уже и тогда он сумел показать, что сделало лучшие их статьи, очерки и рассказы, стихотворения и поэмы подлинно художественными документами эпохи.
Немало интересных наблюдений, не утративших и поныне своей свежести, содержит статья о «Василии Теркине». Своеобразие этого произведения О. Резник видит, прежде всего, в том, что героизм показан здесь не в его единичном проявлении, не как однократная кульминация, не как единовременная высшая точка подъема, а «в его складывании «по капелькам» живой правды» (стр. 339). Эта особенность поэмы А. Твардовского, высветленная критиком, соответствует самой сущности, самой глубинной природе народного героизма. Как и очерк о поэме А. Твардовского, многие другие материалы сборника посвящены поэзии- любимой области литературоведческих разысканий О. Резника. (По-своему примечательно, что единственная в его книге статья о литературной критике «Современность истории и историзм современности» посвящена работе Б. Соловьева, на протяжении долгих лет занимавшегося исследованием поэзии.)
В самом отборе материалов для второй части сборника и в характере их нельзя не увидеть, пользуясь словами автора, «главенства доброжелательных притяжений, любви к поэзии, благодарной памяти к ее светлым именам» (стр. 320). И пусть не всегда в этих статьях критик открывает нечто существенное и особо значительное, тем не менее, все, о чем он пишет, отмечено единством этических принципов и эстетических воззрений.
Живо, интересно и – главное – заинтересованно ведет О. Резник разговор о поэзии А. Прокофьева и о его самобытной личности в статье «День с Александром Прокофьевым».
Можно спорить с мемуаристом относительно сугубо высоких оценок ранней прокофьевской поэзии, в частности – «Повести о двух братьях», которая вызвала упрек Горького в нарочитой гиперболизации. Но вряд ли может быть подвергнута сомнению такая характеристика зрелого Прокофьева: «Я не знаю в советской поэзии поэта более фольклорного и в то же время более неистощимого и неиссякаемого в творческом преображении и модификациях фольклора» (стр. 290).
Одна из крупных и значительных статей сборника – «Палитра поэта». По существу она представляет собой сжатый и емкий критико-биографический очерк об И. Сельвинском. Но это отнюдь не конспект известной монографии О. Резника «Жизнь в поэзии». Критик здесь заново перечитывает немало из того, что, казалось бы, давно ему знакомо и им передумано, – и открывает в лирике, эпосе и драматургии поэта новые идейные пласты, новые повороты «вечных тем», новые словесные краски и оттенки.
Большое внимание уделяет автор богатой и оригинальной «палитре поэта». И если особенность его поэтического эпоса открывается критику в мощном лирическом заряде, то «одну из сверкающих граней драматической поэзии Сельвинского» (стр. 376) он видит во взаимопроникновении лиризма и эпичности.
Следует особо отметить плодотворные мысли критика о том, что с начала Великой Отечественной войны и до конца жизни поэта генеральной темой его лирики стала тема Родины и что после войны для И. Сельвинского «коммунизм был самой главной, с годами все более осязаемой сферой лирического мировосприятия» (стр. 386).
Вызывают несогласие отдельные положения работы. Едва ли прав О. Резник в своем категорическом утверждении: «При всем многообразии конфликтов и полярности характеров пьесы Сельвинского незримым единым обручем скрепляет не только печать художественной индивидуальности автора, но и внутренняя их общность» (стр. 388). Думается, чересчур уж различны – во всех отношениях – такие произведения, как «Командарм 2» и «Пао-Пао», «Умка Белый медведь», «Рыцарь Иоанн» и «Бабек», «Читая Фауста» и трилогия «Россия», чтобы их можно было поставить в один ряд…
В статье «Палитра поэта» не всегда Образцова словесная палитра критика. В самом деле, на иных ее страницах появляются сомнительные стилистические красивости: «Лирике Сельвинского дано шестым – поэтическим – чувством соединять пять реальных чувств… При этом, я бы сказал, возникает и чувство седьмое, в неуловимости и изменчивости черт трудное для аналитического расщепления, но придающее каждый раз образу лирического героя вполне определенную социально-историческую и нравственно-этическую, философскую очерченность» (стр. 378).
Если еще можно как-то принять «шестое чувство», то «седьмое», право же, остается совершенно загадочным – тем более что в нем по воле автора непостижимым образом соединяются «неуловимость и изменчивость» с «определенной очерченностью»…
Однако «плетения словес» подобного рода редки в книге (потому-то они и бросаются в глаза). Как правило, О. Резник точно и емко характеризует литературные явления.
Свои воспоминания и размышления о литературе О. Резник никогда не ограничивает узко «аналитическими» рамками. В лучших статьях критика, говоря его словами, «исследовательскую широту и эрудированность вдохновляет публицистическая устремленность к решению насущных идейно-эстетических проблем» (стр. 407).
Поэтому вполне естественно входит в сборник мемуарный очерк «Живое чудо!», где перед читателем – полулегендарная фигура Георгия Димитрова, беседующего с советскими писателями о литературе и борьбе против фашизма, и образы славных революционных писателей Запада Мате Залки и Фридриха Вольфа.
Таковы «критические мемуары» О. Резника, представляющие, безусловно, интерес и для читателей, и для писателей, и для историков литературы.
г. Ровно