Юрий Лотман – человек судьбы

Б. Ф. Егоров, Жизнь и творчество Ю. М. Лотмана, М., «Новое литературное обозрение», 1999, 384 с.

Книга Б. Егорова, посвященная жизни и творчеству Юрия Михайловича Лотмана, была заказана автору его коллегами из КНР и должна быть опубликована там в переводе на китайский язык. Одновременно она публикуется и у нас. Хотя о выдающемся ученом уже существует множество публикаций научного, научно-популярного, мемуарного характера, за Б. Егоровым остается приоритет в создании «комплексного» труда, объединяющего жанры жизнеописания и монографии, освещающей вклад Лотмана в науку – в контексте отечественной и мировой культуры. Автору книги посчастливилось в течение сорока с лишним лет быть коллегой и близким другом Юрия Михайловича, что и дает ему право считать свою работу «может быть, самой обстоятельной» на данном этапе филологической науки (с. 242). Такое объединение биографического, мемуарного и научного начала в книге о Лотмане особенно уместно потому, что этот ученый был цельной личностью, или, говоря его собственным языком, и объектом и субъектом творимой им самим семиосферы.

В работе «Миф – имя – культура» Ю. Лотман и Б. Успенский доказывают: «…система собственных имен образует… особый… мифологический слой» ¹ естественного языка, способствующий – парадоксально-внерациональным путем, через метафоры, символы и т. п., – развитию как искусства, так и точных наук. Определенный «мифологизм» присущ и фамилии ученого. Фамилия его отца была Финкельштейн, но по каким-то соображениям он сменил ее на «Лотман». А слово «лот» в древнегерманском (в формах «hlot, khiut») означало «предмет для определения судьбы с помощью перебора шансов» ².»Лотман» – это «мифема» (термин К. Леви- Стросса) человека судьбы. Судьбы не как фатальной обреченности, а как активного «жизнестроительства» – о чем речь пойдет ниже.

Б. Егоров воссоздает облик Лотмана-человека на всех этапах его жизни, стараясь не упустить ни одной сколь-нибудь значимой черты его личности, социально-психологического типа, который в нем воплощался. Каким же предстает перед нами этот филолог и культуролог мирового масштаба? Прежде всего необычайно сложной и по-своему противоречивой личностью, каким и «положено» быть гениальному человеку. Честный и прямодушный, он заявлял: «…я все же человек сталинской эпохи…» ³. Было в нем нечто от одессита (его родители из Одессы) – легкость, стремительность, фантазия, юмор. И в то же время и от… Васи Теркина, в чем он тоже охотно признавался ⁴. А по глубинной своей сути это был типичный русский интеллигент XIX – начала XX века с его своеобразнейшей «Достоевской» установкой, о которой сам Юрий Михайлович говорил: «…сочетание оппозиционности ко всему и чувства вины перед всем… создает тот специфически русский комплекс, который мы напрасно искали бы на Западе» ⁵. Эти и другие качества характера и мировоззрения ученого определяли как его поведение, так и во многом его научную деятельность, многочисленные примеры чему мы находим в книге Б. Егорова. Характерна, скажем, особая предрасположенность Лотмана к проблеме игры как одной из фундаментальных категорий мировой культуры. Склонность к шутке, озорству – «теркинскому», «одесситскому», специфически интеллектуальному – сопровождала его всю жизнь: в тяжелых ситуациях на фронте, в мрачный период «борьбы с космополитизмом», в относительно веселые «оттепельные» годы и далее – вплоть до конца. Об этом «карнавальном» элементе в его жизни свидетельствуют «шарады», разыгрывавшиеся в семьях Егоровых – Лотманов в Тарту (разновидность домашнего театра, популярная еще в XVIII-XIX веках), веселая атмосфера, которую поддерживал Лотман на своих знаменитых «летних школах», лотмановские письма и рисунки. Юмор ученого мог принимать характер тонких интеллектуальных эскапад, тщательно замаскированной иронии. Так, в письме к Ф. С. Сонкиной он рассказывает о том, как ему довелось «разыграть» ленинградских писателей «зело теоретической» лекцией, хотя аудитория ждала более популярного выступления ⁶.

Как показывает Б. Егоров, в своей научной деятельности ученый шел к постижению сущности и закономерностей игры, последовательно расширяя диапазон своих наблюдений над игровыми процессами в культуре, обогащая свою теоретическую базу за счет привлечения новых научно- философских построений (в частности, теории Ильи Пригожина о динамике неравновесных систем). Так, в книге «Структура художественного текста» Лотман сопоставляет игру и искусство, находит сходство и различие между ними. Он пишет: «Игра моделирует случайность, неполную детерминированность, вероятность (очевидно, здесь лучше подойдет слово «вероятностность». – В. В.) процессов и явлений» ⁷. И устанавливает корреляционную связь между игрой и художественным текстом, а также с «художественным поведением» адресата, воспринимающего этот текст.

Здесь Б. Егоров пишет о «досадной промашке» Лотмана и других тартусцев по отношению к наследию А. Ф. Лосева (с. 141), разрабатывавшего в те же годы проблемы эстетики. Речь шла о том, что в работах московско-тартуской школы не было ссылок на лосевские труды. А ведь этот философ, в частности, тоже говорил об «игровой» природе творчества, только обозначая ее другими терминами. У него, например, сказано: искусство есть «вероятностное знание», «поэтическое» вероятное» ## А. Ф. Лосев, Эстетика символической выразительности у Аристотеля. – В кн.: «Искусство слова.

1. Ю. М. Лотман, Б.А.Успенский, Миф – имя – культура. – В кн.: «Ученые записки Тартуского государственного университета», вып. 308. «Труды по знаковым системам», VI, Тарту, 1973, с. 28[↩]
2. J. Aуtо, Dictionary of Word Origins, Indianapolis, 1994, p. 329.[↩]
3. Ю. М. Лотман, Письма. 1940-1993, М., 1997, с. 418.[↩]
4. Там же, с. 83.[↩]
5. Там же, с. 628.[↩]
6. Ю. М. Лотман, Письма, с. 387.[↩]
7. Ю. М. Лотман, Структура художественного текста, М., 1970, с. 84.[↩]