№3, 2015/Сравнительная поэтика

Юлий Цезарь в подвале: Бабель и Шекспир

В рассказе «В подвале», опубликованном в журнале «Новый мир» в 1931 году, Исаак Бабель возвращается к теме, занимавшей важное место в его «Конармии» и в других его рассказах 1920-х годов, — взаимосвязи искусства и жизни. Многие исследователи творчества Бабеля обращались к этой проблеме.

Так, Виктор Эрлих, опираясь на ранний рассказ Бабеля «Линия и цвет» (1923), утверждает, что цвет воплощает красоту и свободу искусства, в то время как линия означает принципы, согласно которым искусство представляет собой путь к спасению1. Михаил Ямпольский предлагает рассматривать перевод как метафору бабелевского метода посредничества между двумя полюсами2; Элиф Батуман в статье о произведении Бабеля как форме двойной бухгалтерии предполагает, что Бабель в своей прозе устраивает конкурс между imitatio, то есть взаимодействием литературных моделей, и мимезисом, зеркальным отражением жизни3.

Бабель вводит вопрос о соответствии между литературой и жизнью в первых предложениях рассказа: «Я был лживый мальчик. Это происходило от чтения». Отношение рассказчика к реальности обусловлено воздействием литературы. Мальчик неисправимо приукрашивает действительность. Блестящее воображение стоит ему плохих оценок от учителей, вероятно, колеблющихся между наказанием мальчика за вранье и наградой за творческую деятельность, но восхищает одного школьного товарища, некого Марка Боргмана, также, как и рассказчик, поклонника Спинозы. Боргман, сын директора банка, в отличие от молодого Бабеля, богат, но беден литературным талантом. Примечательно, что рассказчик описывает боргмановскую версию биографии Спинозы как «ученое бормотание», добавляя, что «в словах Боргмана не было поэзии».

В противоположность Боргману, рассказчика не смущают анахронизмы: «Воображение мое усиливало драматические сцены, переиначивало концы, таинственнее завязывало начала <…> Сюда же я припутал Рубенса. Мне казалось, что Рубенс стоял у изголовья Спинозы и снимал маску с мертвеца».

Этот мотив художественного творчества, связанный со смертью человека, вернется в рассказ позднее, когда юный герой будет декламировать монолог Марка Антония из трагедии Шекспира «Юлий Цезарь», который тот произносит над трупом Цезаря. И в более абстрактном плане — когда, после своей собственной неудачной попытки утопиться в кадке с водой, он видит «мир слез», который «был так огромен и прекрасен, что все, кроме слез, ушло из <…> глаз»4.

Начало рассказа, таким образом, вводит те темы, которые будут важны для повествования в целом: склонность к лживости, то есть к приукрашиванию реальных событий; метафорическое предпочтение поэзии, то есть искусства, прозе, то есть реальности (метафорическое, потому что Бабель сам пишет прозу); творческое использование анахронизма или, по словам рассказчика, его «особенность перевирать все вещи в мире». Именно эта особенность привлекает «трезвого и сдержанного» Боргмана в новом друге.

Дружба между двумя мальчиками развивается, и маленький Бабель идет в гости к Боргманам, где он знакомится с папой Марка, старым англофилом, который читает газету «Manchester Guardian», собирается переселить семью в Лондон и избегает говорить по-русски, предпочитая объясняться «на грубоватом обрывистом языке ливерпульских капитанов». Чтобы «отплатить за непрерывное <…> великолепие» настоящей и будущей жизни Боргманов, маленький герой рассказывает небылицы о чудных приключениях своих родственников — опять-таки мотивы фальсифицированной биографии и поэтические приукрашивания выходят на первый план — и приглашает Марка к себе на следующей неделе. Но с приближением рокового дня рассказчик должен подготовиться к тому, что «назавтра должен был прийти в гости маленький Боргман. Ничего из того, что я рассказал ему, — не существовало»## Рассказчик добавляет: «Существовало другое, много удивительнее, чем то, что я придумал, но двенадцати лет отроду я совсем еще не знал, как мне быть с правдой в этом мире».

  1. Erlich V. Color and Line: The Art of Isaac Babel // Erlich V. Modernism and Revolution: Russian Literature in Transition. Cambridge, Mass.: Harvard U. P., 1987. []
  2. Ямпольский М. Б. Творчество и перевод, I: Мессиада // Жолковский А. К., Ямпольский М. Б. Бабель/Babel. М.: Carte blanche, 1994. []
  3. Batuman Е. Pan Pisar: Clerkship in Babel’s First-Person Narration // The Enigma of Isaac Babel: Biography, History, Context / Ed. by G. Freidin. Stanford: Stanford U. P., 2009.[]
  4. Ямпольский замечает, что «мотив смерти в новелле ведется с начала и до конца» (Ямпольский М. Б. Указ. соч. С. 204). Я полагаю, что мотив смерти неразрывно связан с мотивом художественного творчества или перевода жизни в искусство.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №3, 2015

Цитировать

Стэнтон, Р.Д. Юлий Цезарь в подвале: Бабель и Шекспир / Р.Д. Стэнтон // Вопросы литературы. - 2015 - №3. - C. 252-261
Копировать