От Дездемоны к «Царице Спарты»: о стихотворении Пастернака «Уроки английского»

Пока настоящая статья находилась в редакции «Вопросов литературы» и ожидала своего выхода в свет, в сборнике в честь В. Мильчиной «Русско-французский разговорник» (М.: НЛО, 2015) появилась публикация, в которой были затронуты некоторые чрезвычайно сходные вопросы. Речь идет о статье Л. Пановой «Уроки английского, или Liebestod по-пастернаковски. Статья 2. Оперный контекст». Мы приносим свои извинения за невозможность на данном этапе вступить в диалог с ее автором.

Быть женщиной — великий шаг…

Б. Пастернак

Стихотворение «Уроки английского» из поэтической книги «Сестра моя жизнь» уже неоднократно становилось объектом исследования, последний раз — совсем недавно. Обстоятельная статья Л. Пановой, опубликованная в 2013 году¹, дает обширный материал для размышлений над самыми разными уровнями пастернаковского текста — от звукописи до интертекстуальности. Как часто случается в филологии, эта претендующая на итоговость статья открыла новые пути для осмысления стихотворения, которое, вероятно, никогда не будет исчерпано полностью.

В «Замечаниях к переводам из Шекспира» Пастернак писал: «Не поддается цитированию общая музыка «Гамлета». Ее нельзя привести в виде отдельного ритмического примера. Несмотря на эту бестелесность, ее присутствие так зловеще и вещественно врастает в общую ткань драмы, что в соответствии сюжету ее невольно хочется назвать духовидческой…»² Музыка становится лейтмотивом шекспировского стихотворения Пастернака «Уроки английского», включенного в цикл «Развлеченья любимой» из поэтической книги «Сестра моя жизнь». Двойной — зеркальный — сюжет этого текста связан с песенными вставками в трагедиях Шекспира «Отелло» и «Гамлет», маркирующими эпизоды, явно второстепенные в общей ткани повествования, но едва ли не самые драматичные: предсмертные предчувствия Дездемоны и безумие Офелии.

Другой мотив, тесно сопряженный с музыкальным, — ярко выраженная сценичность происходящего, характеризующая весь цикл. Если в «Уроках английского» сценой гибели обеих героинь и их финальной победы над смертью метафорически становится вселенная, то в предшествующем стихотворении цикла «Звезды летом» театральность происходящего заявлена впрямую:

Рассказали страшное,

Дали точный адрес.

Отпирают, спрашивают,

Движутся, как в театре.

Точно так же мотивы музыки и/или театра появляются и в других стихотворениях цикла — «Сложа весла» («Этим ведь в песне тешатся все…») с его вселенским размахом, сходным по масштабу с финальным образом «Уроков английского». И в особенности — «Весенний дождь», где триумф Керенского дан именно как актерский, что усилено описанием театрального подъезда: съезжаются экипажи, к театру пробираются скрипачи, дважды упомянуты розы, предназначенные для исполнителя главной партии. «Уроки английского» — последнее стихотворение цикла, то есть занимает в нем значимую позицию, концентрируя музыкально-театральные мотивы, рассыпанные по другим текстам. Итак, очевидно, что «Уроки английского» — скорее уроки музыки и в большей степени сценического пения. Неслучайно каждая строфа, кроме финальной, начинается с ударного анафорического повтора. Дважды: «Когда случилось петь Дездемоне» — и дважды: «Когда случилось петь Офелии».

Выскажем предположение, что обе песенные сцены соотносились в музыкальной памяти Пастернака не только с текстом шекспировских трагедий (уроки английского), но и с оперными впечатлениями (уроки пения), отсюда и настойчивое сочетание в тексте певческих и сценических мотивов. Первым указанием на это звучит ударение в имени Дездемона, соответствующее не английскому оригиналу (Дездемона), а итальянской опере. В опере «Гамлет» (1868) французского композитора Амбруаза Тома сцена безумия Офелии (IV, 2) особенно выделена. Шекспировский текст заменен народной балладой «Спит вилиса в лоне вод прозрачных». Мелодия подлинной скандинавской песни с контрастным припевом без слов — подлинная находка композитора. Так же акцентирована в музыкальном смысле предшествующая развязке сцена душевных страданий Дездемоны в опере Дж. Верди «Отелло» (1887). Она поет грустную балладу о плакучей иве. Скорбное оркестровое вступление с солирующим английским рожком создает трагическую атмосферу обреченности. Это настроение усиливается в простой, народной по характеру песне Дездемоны с повторяющимися тоскливыми восклицаниями «Ива! Ива! Ива!»³. Интонационно это восклицание воспроизведено в стихотворении Пастернака с помощью характерного песенного повтора, который, казалось бы, не подразумевается эпической интонацией: «Не по любви, своей звезде, она — / По иве, иве разрыдалась».

В трагедии «Отелло» и за пределами оперной постановки песенность упомянутого эпизода обыгрывается дважды. Сначала Дездемона рассказывает Эмилии о девушке Барбаре, первой исполнительнице песни:

My mother had a maid call’d Barbara:

She was in love, and he she loved proved mad

And did forsake her: she had a song of ‘willow’,

An old thing ‘twas, but it express’d her fortune,

And she died singing it: that song to-night

Will not go from my mind; I have much to do,

But to go hang my head all at one side,

And sing it like poor Barbara.

У матери моей была служанка

Варвара. Друг ее, гулявший с ней,

Был ветрогоном и Варвару бросил.

Была у ней излюбленная песнь,

Старинная, под стать ее страданью,

Про иву, с ней она и умерла.

Вот эта ива у меня сегодня

Весь вечер не идет из головы.

Вот словно сяду, подопрусь рукою,

И, как Варвара, затяну.

(Перевод Б. Пастернака)

Введя песню об иве в повествование через историю Барбары, погибшей от любви, предсказав косвенным образом гибель Дездемоны, Шекспир вкладывает в уста героини и саму песню:

The poor soul sat sighing by a sycamore tree,

Sing all a green willow;

Her hand on her bosom, her head on her knee,

Sing willow, willow, willow;