Я вышла замуж за бестселлер

Книга жены известного американского писателя Артура Хейли «Я вышла замуж за бестселлер»(1978) естественно становится в ряд многочисленных произведений о частной жизни писателей, регулярно появляющихся на Западе. Очень разные по своим целям и тем более достоинствам, книги эти обладают одним существенным свойством – откровенностью, той степенью открытости рассказа о частной жизни писателя, к которой наш читатель еще не вполне привык. А действительно, надо ли нам знать, например, что известный американский писатель, лауреат Нобелевской премии, был тяжелым алкоголиком и периоды запоя у него продолжались до полутора месяцев, а то и более? Похоже, деятели современного западного литературного мира дают однозначно положительный ответ на этот вопрос. Ответ этот даже не столько серьезно обоснован с точки зрения психологии и самой онтологии творчества, сколько подсказан законами книжного рынка: раз читателя интересует жизнь писателя со всеми ее интимными подробностями, книжный агент и издатель найдут нужного автора, который напишет то, что надо.

Этой открытости предшествовал, как мы знаем, длинный путь, и первые произведения подобного рода производили и на западного читателя впечатление шока. Не то, что ныне. Сейчас же никого ничем не удивишь, и читатель прочтет, если захочет, в подробностях о сугубо личной жизни любимого автора точно так же, как сможет легко узнать в подробностях, как проходила операция у президента. Однако в какой степени эти материалы приближают нас к сути понимания художественного творчества? Мы не можем закрывать глаза на повышенный интерес к подобного рода фактам, да сегодня читатели уже просто не верят приглаженным, романтизированным портретам своих кумиров. Все дело, очевидно, в другом: как реально соединить то, что в жизни фактически и не разъединено – то есть творца-художника и человека, личность живую, страдающую и – созидающую? Как понять сложный механизм, связующий сугубо личное и творческое начала, понять не ради подглядывания в замочную скважину, а ради сути: что есть творчество?

При этом будем помнить о том, что писателя на Западе охраняет закон и он может привлечь к судебной ответственности любого журналиста или даже издательство, если сочтет, что публикация порочит его личность. Вместе с тем границы расширены уже настолько, что остановить руку бойкого журналиста подчас очень трудно: материалы молниеносно становятся достоянием широкой публики. Так это было, в частности, с Фолкнером, который тщетно пытался предотвратить публикацию материалов о себе. Иначе говоря, личность при всей декларированной защите прав оказывается, по сути, незащищенной.

Само название книги Шилы Хейли «Я вышла замуж за бестселлер», а также содержание таких глав, как «У него великолепный нюх на сенсации…»,»Как пишется бестселлер – и другие, дают довольно полное представление о ценностной ориентации, и игранной автором, позволяют понять жанровую специфику сочинения в целом. Эти разделы и включены в настоящую публикацию по изданию: SheilaHailey, I Married A Best Seller, New York, 1978 (с разрешения автора).

ЧЕРТ ЗНАЕТ ЧТО, А НЕ РОМАН…

Двадцать пять лет счастливой супружеской жизни – это большая удача. Двадцать пять лет счастливой супружеской жизни с писателем – просто чудо.

Почему? Да потому что писатель – это человек эгоцентричный, одержимый манией величия, капризный, нервный, очень требовательный, нетерпеливый, совершенно безрассудный и… работающий как черт. Вернее, так: если действительно хочешь иметь успех, придется стать именно таким. Таким, как мой муж.

К тому же мой муж упрям, привередлив, страшно аккуратен и чистоплотен до безумия. А еще… он всегда работает дома. Во всяком случае, так было последние двадцать лет. (Одно только это заставило бы многих женщин подать на развод не задумываясь.) И все-таки мы по-прежнему вместе, мы преданы друг другу и пока еще не потеряли чувство юмора.

Вспоминая сейчас, как начался наш роман, мне кажется, что меня сразу покорил его голос, жизнелюбие и энергия. Мистера Хейли в свою очередь привлекло то, что я безупречно печатала на машинке, писала без ошибок и безропотно выполняла любое его указание. Беспрекословно. В общем, черт знает что, а не роман. Поначалу он не обещал ничего, кроме размеренной и тоскливой семейной жизни. Правда, когда Артур узнал меня по-

ближе, он понял, что ему придется примириться с моей манерой всегда дерзить и спорить. Это был его крест – на всю жизнь.

«У НЕГО ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ НЮХ НА СЕНСАЦИИ…»

По правде говоря, работа в рекламном агентстве не доставляла Артуру особой радости. Все его творческие усилия уходили на рекламирование новых и подержанных прицепов, которые мы между собой называли «коробчонки на колесах». Придумывать им всякий раз новые определения становилось все сложнее.

У Артура, человека разумного и решительного, появились сомнения относительно будущего. Роль промышленного магната была ему явно не по душе, да и начальники такой судьбы ему вовсе не прочили. Он по-прежнему мечтал заняться литературным творчеством, но теперь, когда у нас родилась Джейн, мы особенно нуждались в его постоянном заработке. В тридцать пять лет он был вынужден примириться с необходимостью жить по законам общества и найти себе что-нибудь более перспективное. Он отправился в контору «Дж. Б. Фрейзер и коллеги», которая занималась тем, что подыскивала подходящие места для своих честолюбивых клиентов. Ему хотелось узнать, «все ли у него в порядке с мозгами»и, как он тогда выразился, «не пора ли ему податься в президенты «Дженерал моторс».

Дуглас У. Джоунз, психолог, обрушил на него миллион вопросов, и через две недели пришел исчерпывающий ответ: «Объект обладает редкими умственными способностями, является человеком практичным и трезвым… У него богатое воображение, которому он находит достойное применение… У него великолепный нюх на сенсации… В достижении своих целей проявляет исключительную решительность, честолюбие и рвение, что может приводить к неуравновешенности… При необходимости способен кардинально менять свою жизнь… Постоянно держит себя в состоянии напряжения, что является причиной некоторого внутреннего дискомфорта… Обладает прекрасным чувством юмора… Объект отличается исключительной работоспособностью, не владея при этом приемами релаксации…»

Наиболее существенные замечания оказались на последней странице: «Имеет и сильный творческий потенциал, которому необходима реализация. Из него может получиться писатель; в то время как работа в промышленном производстве скорее всего пустая трата времени… Необходимо переключиться на непосредственно творческую деятельность».

Тест обошелся Артуру в сто долларов. Это были достойно потраченные деньги, ибо теперь у него появилась уверенность, что заняться литературным трудом, к которому он так всегда стремился, еще не поздно. Но как? Найти ответ на этот вопрос оказалось непросто, и честолюбивым творческим устремлениям грозило так и остаться мечтой.

ТРИ АПЕЛЬСИНА, ДВА ЯБЛОКА И БАНАН

В «Окончательном диагнозе»у Артура есть трогательная сцена, когда молодой отец Джон Александр пристально смотрит сквозь стекло кювеза на крошечного недоношенного ребенка…

«Впервые ему в голову пришла мысль: «Ведь это мой сын, мой собственный сын, частица моей жизни». На него неожиданно нахлынула удивительная нежность по отношению к этому хрупкому существу, которое боролось за свою жизнь в одиночестве под маленьким теплым колпаком. У него вдруг появилось нелепое желание закричать сквозь стекло: «Сынок, ты не один! Я пришел помочь тебе», а потом наклонился к нему поближе и сказал: «Вот мои руки – возьми их, тебе ведь нужны силы. Возьми мои легкие, я хочу дышать вместо тебя. Только не сдавайся, сынок, главное – не сдавайся! У нас с тобой еще столько всего впереди – ты только выживи! Послушай меня, держись! Я – твой отец, и я люблю тебя».

Я тогда ждала третьего ребенка и чуть не расплакалась, когда читала эти строки. «Ты знаешь, дорогой, это очень здорово написано. Только скажи, почему, ради всего святого, почему ты не можешь быть таким?»

Он ухмыльнулся и довольно резко ответил: «Не могу же я ради нашей с тобой жизни жертвовать своими лучшими строчками».

Когда мы поженились, Артур патологически боялся заводить детей. Он знал, что женщины иногда целиком отдают себя детям и теряют к мужу всякий интерес. Он был убежден, что с рождением ребенка, который немедленно превратится в самого главного члена семьи, нашим замечательным отношениям придет конец. Так что, когда родился наш первенец, его отношение к этому событию граничило с полным безразличием.

30 апреля 1954 года часов около четырех утра я заявила, что мне пора ехать в больницу.

Его это взволновало так же, как если б я сказала, что у меня болит голова. Он отвез меня в клинику, забрал мои вещи и исчез. Я ему, правда, сама велела уехать: «Ждать нет никакого смысла. Ты все равно ничего не можешь сделать. Да еще мне сказали, что пока первый ребенок родится – сто лет пройдет». Он понял меня с полуслова, и никаких уговоров не потребовалось. Разочарованно я смотрела ему вслед, когда он, не оглядываясь, пронесся к выходу и отправился домой, спать. События подтвердили мое здравое предположение, потому что Джейн появилась на свет через восемнадцать часов. И все-таки всякий раз, когда я вижу, как взволнованный мужчина меряет шагами вестибюль роддома, я испытываю зависть, потому что никто и никогда так из-за меня не переживал.

На следующий день к девушке с соседней койки приехал муж и целый час, отведенный на посещение, целовал ее, обнимал и всячески ее обихаживал. Артур терпеть не мог показывать свои чувства на людях, постоял как вкопанный возле моей кровати, потом наклонился и чмокнул в щеку.

– Ну как прошло? – спросил он.

– Прекрасно! – соврала я. Растянулось все это на восемнадцать часов, сухие роды, ребенка тащили щипцами, он появился в крови и синяках – сплошное удовольствие.

– Ребенок в порядке?

– Конечно! Правда, у нее две ссадины на лбу, но весит она около четырех килограммов, и похоже, все хорошо. А… вообще-то ты можешь взглянуть на нее между половиной четвертого и четырьмя.

Он неприязненно поморщился. «Ты не возражаешь, если я не пойду? Я себя как-то нелепо чувствую в этой хором сюсюкающей толпе юных отцов и бабушек». Однако все равно пришлось это сделать – правда, к этому моменту Джейн было уже шесть дней.

Меня вдруг осенило:

– А ты ничего мне не принес?

– Нет.., а что? Тебе что-нибудь нужно?

– Я… вот подумала… может, цветы или фрукты? – сказала я это просто так, на всякий случай;