Я ведь писатель…. Беседу вела Т. Бек

– Здравствуйте, Анар. Скажите для начала: следите ли вы за нашим журналом «Вопросы литературы», или вы его в последнее время потеряли из виду?

– В последнее время действительно потерял из виду. Но раньше я очень много печатался у вас – в разных формах и в разных жанрах. Материалов десять моих на ваших страницах было. Я много писал в жанре эссеистики. Вот недавно у меня вышла такая книга на русском языке: «Ночные мысли» (Баку, 1998). В течение многих лет я ночью записывал свои соображения. И когда я их собрал, оказалось, что некая система в них при всей бессистемности есть. Там и литература, и политика, и размышления о жизни вообще. Большую часть в свое время опубликовала «Литературная газета». Я вам сейчас эту книжку надпишу…

– Когда-то в «Воплях» был даже специальный раздел – «Литература народов СССР». Мы все очень устали от «декад» и показушных форм, призванных демонстрировать «союз нерушимый республик свободных», но. отказавшись от культурных контактов вообще, очень много потеряли. С водою выплеснули ребенка. Хотелось нынче если не восстановить отдел, то заново наладить литературную перекличку.

– Да. Это было бы замечательно. Произошла удивительная вещь. С распадом СССР в России интерес к иностранной литературе, который был и остался, – интерес, допустим, к таиландской литературе (я условно говорю), – стал куда больше, чем к азербайджанской или грузинской. Из ряда «советского зарубежья» мы выпали, а как «иностранную литературу» нас еще не воспринимают. «Дружба народов» нас теперь печатает редко, постольку поскольку, а для журнала «Иностранная литература» мы пока еще вроде не «иностранцы». Я за этим журналом слежу… Нас там нет.

– При советской власти даже очень крупные писатели, связанные с национальной историей и мифологией, как правило, были двуязычными. Вот и у вас есть вещи, «переведенные на русский язык автором»…

– Я бы не сказал, что я писатель двуязычный, потому что ни одна моя прозаическая вещь не написана на русском языке. Романы, драматургия, рассказы – все на азербайджанском. Но эссеистика и статьи… Очень многое из этого я написал на русском языке. Сразу.

– Вы и «думали их» на русском?

– Да. Вот прочтете мои «Ночные мысли» – там собрано все, что написано мною на русском.

– А можно ли отследить некую закономерность: какие мысли приходят вам сразу на русском, а какие могли прийти в голову только на родном языке?

– Я их не ранжировал. Но… Когда идет беллетристика, то героев я слышу на азербайджанском. Диалоги… Национальный характер… Но когда возникают темы отвлеченные – интеллектуальные, философские, литературоведческие, – то для их воплощения русский язык предстает гораздо более разработанным, чем азербайджанский. Терминология и так далее.

– В азербайджанском языке нет такой разветвленной филологической лексики, да?

– Есть. Но она более «восточная». Допустим, в Азербайджане имеются все обозначения для факторов исламской культуры, для форм восточной поэзии, для соответствующих стихотворных размеров. Все это разработано широко. А европейские литературные формы пришли к нам через русский язык.

– Поставим вопрос шире. Советская тоталитарная власть длилась очень долго (и сейчас, увы, не везде и не вполне кончилась). Многие талантливые писатели вынуждены были стать двуязычными, потому что иначе попадали в издательский и коммуникативный тупик. Было ли это на пользу творческому сознанию?

– Законный вопрос. Я очень уважаю Чингиза Айтматова, но он никогда – в смысле владения русским языком – не смог стать и не станет ни Астафьевым, ни Распутиным. Есть та стихия русского языка, которую нам не взять. Язык надо впитать с молоком матери. С другой стороны, всемирная слава к таким писателям, как Айтматов, пришла только через русский язык. Сложный вопрос…

– Тогда перейдем к более простым или по крайней мере к более конкретным вопросам. Вы родились в литературной семье…

– Да. Мой отец – поэт Расул Рза. Он в свое время был председателем нашего Союза писателей.

– Вам пришлось доказывать, что вы не просто «писательский сынок»?

– Еще бы, конечно. Я с этим столкнулся. Первое время даже говорили, что «за него пишет отец»… Мне часто задают вопрос: повлиял ли отец на ваш выбор профессии? Я отвечаю: естественно, повлиял. Я рос в атмосфере литературных разговоров, у моих родителей была прекрасная библиотека. А какие гости у нас бывали! Отец очень близко дружил t Сельвинским, с Антокольским, с Арсением Тарковским. Они все его переводили. Есть даже перевод Анны Ахматовой. Это стихотворение «Огни зажглись», написанное отцом в 1945 году.

…Пусть с глаз твоих страха тень исчезнет навсегда, От черной тучи на небе не видно ни следа. Пусть окна все раскроются, свет увидишь ты! Его мы силой вырвали из лап темноты…

Тарковский перевел большую поэму отца, он целый месяц жил у нас дома в Баку. Это было в начале 50-х.

– Ничего не запомнилось из разговоров с Тарковским?

– Я был тогда в нежном возрасте. Помню только, что он любил играть с моей сестренкой и читал ей: «Ехали медведи на велосипеде, а за ними кот задом наперед…» Это я запомнил.

Много ранних воспоминаний связано со Светловым. Он дружил и с моим отцом, и с моей матерью Нагар Рафибейли. Матери (она была тоже поэтесса) он, помню, говорил: «Старушка, у тебя есть орден?» Она отвечала: «Нет». А он: «Ничего. Не волнуйся. Я получу орден Ленина, разменяю его на два «Знака Почета» – один возьму себе, другой отдам тебе»… Потом мы с отцом были у него на даче в Переделкине, это были последние дни Светлова. Когда мы пришли, он сказал (эта шутка есть во многих мемуарах, но я слышал ее лично из его уст): «Рак есть – дайте пива!»

С Сельвинским отец работал вместе во фронтовой газете.

– Отец был военным корреспондентом?

– Да. В 42-м году он оказался в Крыму, был в Керчи, где была специальная азербайджанская редакция, – там они сдружились с Сельвинским, и тот сразу, по свежим следам, перевел пять отцовских стихотворений… А потом эта дружба продолжилась и в мирное время (у Сельвинского, кстати, есть две статьи, посвященные моему отцу). А я дружил с его дочерью Татьяной, Татой – художницей.

– Скажите, а ведь в азербайджанском языке – совсем иная поэтическая просодия? Насколько разнятся ритмы?

– Это язык другой. Русский язык – в индоевропейской системе, азербайджанский – огузская группа тюркской системы… Я плохо знаю лингвистические термины, но наши языки очень отличаются друг от друга. Конечно, существует разница и в поэтических размерах тоже.

– А кто из поэтов лучше всех передал по-русски поэтический дух вашего отца?

– Его хорошо переводила Муза Павлова. В книге «Краски», которую я вам подарил, прекрасные переводы Слуцкого, Самойлова и Юнны Мориц. Еще хороши переводы Леона Тоома, с которым я дружил. Я тогда – 62-64-й – учился на Сценарных курсах, дружил с Юнной и с Леоном, часто у них бывал в гостях. Потом узнал, что он покончил с собой…

– Леон Тоом и как оригинальный поэт был прекрасен… Но вернемся к вам и к вашему литературному дебюту.

– Что ж. Я рос в такой среде, которая не могла на мне не отпечататься. Когда я выбирал профессию (то есть не профессию, а образование), отец был категорически против того, чтобы я получил образование филологическое.