Я к вам пишу…

Речь пойдет о дружеских посланиях.

Жанр это особый.

Раз послание – значит, литература. Но поскольку дружеские – это уже, как говорит Карлсон (который живет на крыше), – пустяки, дело житейское.

В последние годы этот жанр все больше обращает на себя внимание.

Преимущественная сфера его распространения, или лучше сказать – бытования, – всевозможные юбилеи, круглые и полукруглые даты, с которыми связаны поздравительные адреса, письма, послания.

Такого рода переписка распространена сегодня между разного рода НИИ, творческими союзами и их отделениями, отдельными личностями, разумеется, тоже творческими.

Я бы сказал так: выросла взаимопоздравляемость людей.

Я тоже не остался в стороне от этого увлечения.

Вот несколько посланий моим друзьям и знакомым. Чтобы никому из них не было обидно, я расположил послания по алфавиту.

ИРАКЛИЙ АНДРОНИКОВ… Я писал ему:

– У Ираклия Луарсабовича преимущество перед самим господом богом, единым в трех лицах. Он един, но не в трех, а во многих десятках воссозданных лиц.

Андроников – разноликое понятие. Это большое объединение, куда «годят писатели, литературоведы, артисты, ученые; экскурсоводы. Андроников – творческий союз, председателем которого являете» Ираклий Луарсабович.

Это – поэтическая земля, которая по плотности населения превосходит Бельгию.

Маяковский сказал: – Во весь голос!

Андроников мог бы сказать: – Во все голоса!

ДМИТРИЮ ДМИТРИЕВИЧУ БЛАГОМУ, учителю с незапамятных ифлийский времен, -80 лет. Тут уж и у не-поэта пальцы просятся к перу, перо – к бумаге.

И я скажу такое слово:

блажен, кто посетил сей мир,

кого призвали, как Благого,

как собеседника на пир.

И лично задал ряд вопросов

ему Михайло Ломоносов,

и с ним Державин Гавриил

о чем-то громко говорил.

Да, значит, он рожден поэтом,

коль разговаривает с Фетом,

владеет, стало быть, стихом,

коль с Блоком коротко знаком.

И Маяковский, сам, неистов,

сказавши: «Бойтесь пушкинистов!»,

простив «очки-велосипед»,

шлет свой размашистый привет.

Вот почему литература

глядит на некоторых хмуро:

она Благому отдана

и будет век ему верна.

 

С ЛИДИЕЙ ЛИБЕДИНСКОЙ я подружился, когда мы вместе составляли сборник воспоминаний о Михаиле Светлове. Книга рождалась трудно, авторов много, каждый убежден, что именно его материал – самый важный и сокращению не подлежит. Лидия Борисовна пригласила меня на свой день рождения, и с тех пор я вот уже десять лет участвую в традиционном праздновании этого события. Каждый год – новое послание. В первом послании, названном «Открытое письмо-тост», – воспоминание о работе над светловским сборником.

«- Лида! – кричал я. – Беда! В издательство пришел поэт N, и так как его материал не идет, он не уходит; стоит в углу и плачет. Что делать?

– Ну и что? – ласково улыбались Вы своей успокоительной улыбкой. – Плачет в углу, никому не мешает, не буянит. Не трогайте его, поплачет – глядишь, и полегчает.

Действительно, поплакав, поэт уходил.

– Лида! – несся я к Вам панической иноходью, с перекошенным лицом и весь взволнованный. – Художник Игин недоволен тем, как мы отобрали его шаржи на Светлова, грозит не оставить от нас с Вами камня на камне.

– Игин, – разражались Вы своим неповторимым, неудержимо-либединским смехом. – Бросьте, никакого Игина вообще нет. Я сначала тоже верила. Забудьте. Вы же не верите в домовых. Или в летающие тарелки. Будьте интеллигентным человеком.

Я успокаивался, затихал.

– Лида! – вопил я уже на другой день. – Мы погибли. Требуются новые сокращения в статье Алигер!

– Риточка! – говорили Вы ей, вся изнутри светясь от солнечного напора. – У Вас хотят отнять фразу? Отдайте! Шота Руставели сказал: что отдашь – твое то будет. Русский язык велик – найдете себе другую фразу. Уверяю Вас – от сокращений статья внутренне вырастает. Это еще Герцен знал. Вот смотрите – сразу все стало строже, мужественнее, лапидарней.

– Вы думаете? – переспрашивала Алигер недоверчиво, но незаметно поддаваясь Вашей неотразимости.

– Ли-ида! – хныкал я. – А в редакции до сих пор не подписали нам «одобрения».

– Затаскаю по судам, – заливались Вы блаженным смехом. И нам уже звонили из бухгалтерии…

Вспоминая нашу с Вами совместную работу, я должен признать, что все это время я играл роль робкой, пугливой женщины, а Вы – бесстрашного, веселого, по-ковбойски смелого мужчины.

Есть пословица, печальная, как вздох: жизнь прожить – не поле перейти. Вы же все время лихо и весело переходите поля жизни…»

1976 год. СЕРГЕЮ ВЛАДИМИРОВИЧУ ОБРАЗЦОВУ – 75 лет. С радостью принимаюсь за послание.

…Есть имена – они солидны,

и представительны, и видны,

внушительны, в конце концов.

Но с Вашим вряд ли что сравнится –

оно само в стихи ложится:

Сергей Владимыч Образцов!

 

Оно подобно доброй славе,

как пенье с детства милых строк,

как – дядя самых честных правил,

как – лучше выдумать не мог…

 

Однажды ВЛАДИМИР ОГНЕВ прислал мне свою «Книгу про стихи». Раскрываю и вижу, что в переплет его книги заверстан мой сборник статей «Самое трудное». И надпись: «Самое трудное – это быть Огневым, а считаться Паперным. К моим недоброжелателям прибавятся твои…»

Оказывается – В. Огнев пошел получать авторские экземпляры своей «Книги про стихи»; в издательстве ему сказали: