«Высокий пример беззаветного братства народов» (Из наследия Максима Рыльского). Вступительная заметка, публикация и комментарий И. Ильенко

В любой беседе (в том числе литературной) умение слушать собеседника – первейшее дело. Но как раз с этим, казалось бы, простым умением слушать встречаешься крайне редко. Молчащий и ждущий своей очереди вступить в разговор уже давно не слушает говорящего, ему не до этого, он торопится блеснуть приготовленным и не терпящим отлагательств монологом.

Для Максима Фаддеевича Рыльского было важно прежде всего слушать, внимательно и почтительно слушать собеседника. При всепоглощающем внимании он мог на клочке бумаги записывать свое слово, свои возражения, уточнять формулу своей будущей реплики или же рисовать замысловатые фигуры.

Но прежде всего он слушал, чтобы понять. Понять, чтобы совместно с собеседником продвинуться вперед к истине. Чаще всего это были беседы о поэзии, мастерстве, переводе, театре, музыке разных времен и народов.

Подчас, слушая собеседника, Максим Фаддеевич, дабы не выдать чрезмерного волнения, закуривал или мечтательно мял папиросу в пальцах. При этом уголки его губ затейливо и едва приметно приходили в движение. Это означало, что в нем назревает нечто ироническое, насмешливое, снисходительно-смешливое.

Если собеседник говорил умно и дельно, Максим Фаддеевич сиял, шел душевно навстречу говорящему, готов был его обнять и нередко обнимал, когда тот кончал свой монолог, или пожимал руку.

Мне посчастливилось слышать М. Рыльского в беседах с академиками А. Белецким, Л. Булаховским, М. Калиновичем, Ю. Соколовым, Н. Гудзием, с писателями П. Тычиной, Н. Ушаковым, Д. Гофштейном, Ю. Яновским, А. Дейчем, некоторыми другими. Роскошество и блеск беседы Максима Фаддеевича в клубе писателей, дома, в дороге, на рыбалке, на заседании не мог не почувствовать любой из тех, кого судьба одарила радостью присутствовать при такой беседе, тем более – участвовать в ней.

Тот же, кто не видел и не слышал Рыльского, может эту радость почувствовать, читая его стихи, переводы, статьи, исследования, письма. Записанные им фраза, строфа, абзац сохраняют живые переливы его голоса. И читая сейчас написанное Рыльским, я испытываю те же чувства, которые испытывал, видя его и слушая его.

Широта его литературных интересов была огромна. Это давало возможность его образам и научным построениям быть столь архитектонически выверенными и точными. Строку украинской песни он мог соотнести с музыкальной фразой композитора или пейзажем живописца. Память ему безотказно подсказывала примеры из поэзии народов СССР, которую он знал отменно и очень лично, я бы сказал – интимно. Об А. Толстом и М. Шолохове, Янке Купале и Якубе Коласе, Е. Чаренце и А. Исаакяне, А. Венцлове и А. Лахути, М. Сеспеле и Джамбуле он говорил вдохновенно, свободно владея всем разнообразием материала. Это – его старшие и младшие современники.

Но и с творцами прошлого у Рыльского были самые прочные и теплые отношения. Шевченко, Пушкин, Мицкевич. Эта великая троица – любимцы, наставники, предмет восхищения и изучения поэта. К ним надо добавить Лермонтова и Гурамишвили, Саят-Нову и Райниса, Абовяна и Горького, Низами и Богдановича. Академик, он боялся сухости, пресловутой «академичности». Поэт, он остерегался отсутствия дисциплины мысли, слепого следования стихии восторженной речи, сладкогласия и суесловия…

Он знал, что это такое – ритуал защиты диссертации, и часто выступал в качестве оппонента. Но в своих отзывах он совмещал скрупулезный анализ мысли и стиля с широтой взгляда на предмет исследования, боролся против апологетичности и гимназического страха перед авторитетами. В Рыльском соединялось видение частностей с панорамным видением, – редкое качество.

Поэт и ученый, глубокий знаток устной и письменной словесности Украины, ее музыки, живописи, театра, он легко входил в различнейшие литературные эпохи Франции и Польши, Кавказа » Средней Азии, Древней Греции и Древнего Рима. Наизусть цитиро-. вал и тут же комментировал «темные» места старопечатных книг..

Полемизировал Максим Фаддеевич с завидным изяществом, и как бы ни были остры его возражения, они не ранили, не травмировали и, конечно же, не оглушали, а скорее споспешествовали дальнейшему совершенствованию рукописи, которая обсуждалась Иногда Рыльский-полемист был так деликатен, будто извинялся за то, что ему приходится говорить о недостатках: впрочем, товарищи, если хотите, можете переадресовать недостатки моего оппонента мне, ибо аз грешен…

Знаток украинского фольклора и народных инструментов, он был импровизатором – кобзарем-лирником и вместе с тем трубадуром, трувером, сказителем, шаири, олонхосутом. Я видел его в кругу поэтов разных народов. Он всегда был занят, но никогда не суетился и никогда не позволял себе необязательности. Всегда занят, всегда свободен. В этом противоречии – весь он. В разговоре с Сосюрой и Тильвитисом, Леонидзе и Яновским, Дадиани и Шаншиашвили, Тычиной и Дейчем, Белецким- и Антокольским, Гофштейном и Ушаковым…

М. Рыльский много учительствовал. Это дало навыки общения с людьми. Эти навыки не развились бы, если б не врожденный талант дружелюбия. Рыльский явил особый в наш век вид дружелюбия. Я дивился широте его доброты, равной широте его интересов.

Одни были благодарны ему, другие отвечали черной неблагодарностью, Но Рыльский зла не помнил, старался наутро забыть обиду вчерашнего вечера, и новая «Вечерняя беседа» ни одной запятой не выдавала его недавнего настроения.

Все будет хорошо! – улыбался он. И в этой улыбке было и утверждение, и надежда, и, быть может, легкое изящное сомнение.

Поэты, которых он переводил, становились притягательными фигурами для исследования. Он штудировал Вольтера и вел о нем беседы с историками французской литературы. О Пушкине говорил охотно со знатоками, признававшими в Рыльском истинного пушкиниста. Симпатии Рыльского к Пушкину, знание поэзии его немало значили в развитии нашего пушкиноведения. Он досконально знал Мицкевича. Его интересовало все: и личность поэта, и его творчество, и его окружение, и отголоски Мицкевича в литературе мира.

Вольтер, Пушкин, Мицкевич вместе с Шевченко (с него надо начинать этот крут) – вот огромные сферы его интересов: и поэта, и переводчиками теоретика литературы.

Заметки его на полях рукописей остры, они стимулируют мысль автора, которому надлежит еще поработать над рукописью. Эти заметки подсказаны большим опытом Рыльского. Но одного опыта мало. Они подсказаны постоянной заботой его о литературе. Вместе со стихами и переводами – статьи, заметки, исследования, речи Рыльского создают облик этого мастера культуры советской эпохи. У него есть чему поучиться новым поколениям.

Предлагаемые материалы (статьи, речи, отзыв на диссертацию, письма) дополняют и обогащают наше представление о Рыльском как об историке литературы народов СССР, видном участнике ее создания, теоретике письменной литературы, фольклора, художественного перевода.

Лев ОЗЕРОВ

«Мы гордимся тем, что наша Отчизна, наш великий Советский Союз – светлый маяк и высокий пример беззаветного братства народов» ¹, – писал Максим Рыльский, а в стихотворении «Что я ненавижу, что люблю» заявил: «Народ и народы – я люблю!» И это не просто поэтическая декларация, а смысл всей его жизни, пафос всего творчества. Ведь за этими словами – многолетний и разносторонний труд на ниве братства, во имя дружбы народов, их взаимопознания, сближения и духовного взаимообогащения.

Еще не все из богатого литературного наследия Рыльского знает читатель. Только сейчас завершается подготовка к выпуску 20-томного собрания сочинений поэта-академика, которое увидит свет в издательстве «Наукова думка» в ближайшие годы.

Предлагаемая подборка статей, выступлений и писем Рыльского дает возможность читателю познакомиться с неизвестной и малоизвестной частью его наследия, и именно той частью, лейтмотивом которой является дружба народов и литератур и которая к тому же на русском языке представлена впервые.

Ряд выступлений и все письма, за исключением нескольких (что оговорено в примечаниях), являются первой публикацией.

В 1953 – 1954 годах ЦК ЛКСМУ и Союз писателей Украины организовали цикл чтений для молодежи «Литература братских республик». Рыльский принял самое живое участие в этих чтениях и дал им высокую оценку на страницах «Правды» в статье «Великое братство».

Публикация включает выступление поэта на одной из встреч этого цикла – с белорусскими писателями.

Он неоднократно бывал в Белоруссии! посвятил ей ряд стихотворений, циклов, очерков,. написал воспоминания о Янке Купала и Якубе Коласе, статьи о М. Богдановиче, П. Бровке, П. Панченко, Максиме Танке, а также отзыв о докторской диссертации П. Охрименко «Украинско-белорусские литературные связи», переводил белорусских поэтов.

М. Рыльский как академик АН СССР и АН УССР, член ряда ученых советов написал свыше восьмидесяти отзывов о докторских и кандидатских диссертациях по теории и истории литературы, фольклору, искусствоведению и языкознанию (один из них помещен в публикации).

Среди диссертаций, о которых написал отзывы М. Рыльский, – исследования «Дружба народов СССР в украинском народном поэтическом творчестве», «А. Пушкин на украинском языке», а также о творчестве Н. Некрасова, Н. Огарева, Н. Чернышевского, А. Блока, В. Брюсова, В. Маяковского, В. Шишкова, А. Кулешова и целого ряда украинских писателей.

Автографы впервые публикуемых на русском языке статей и отзыва о книге Н. Матвийчука хранятся в Отделе рукописей Института литературы имени Т. Г. Шевченко АН УССР, текст речи «Современная советская литература» – в фонде Литературно-мемориального музея Максима Рыльского в Киеве, подлинники писем Рыльского к писателям – в их личных архивах.

Большая часть статей написана на украинском языке и дана в переводе Татьяны Стах, отзыв о книге Н. Матвийчука «Творчество М. Горького и фольклор» перевела Евгения Дейч. Если материал написан по-русски, это оговаривается в примечаниях. Все письма к русским писателям написаны на русском языке, они печатаются по фотокопиям или копиям, заверенным адресатами. Все авторские сокращения развернуты в тексте.

БУРЕВЕСТНИК²

…Войдя в литературу с темой романтизированного, свободолюбивого «босяка», Горький вместе с тем почти с первых шагов творчества пристально всматривался в представителей расшатанного уже тогда капиталистического мира, в купечество. Иуды Петунниковы и их европеизированные сынки, хищный Гордеев-отец и хитрый, как лиса, Яков Маякин ходили еще по земле во время молодости и средних лет Горького. Но уже и тогда, когда они скатились в пропасть, а за ними последовали и аляповатые искатели какой-то неясной правды Фомы Гордеевы, Горький живописал своею сочной кистью «Дело Артамоновых». Это был исторический роман? Возможно. Однако не только Маякины и Артамоновы, – элементы их бродят и поныне по нашей земле. С остатками их в человеческом сознании боролся Горький, как несравнимый мастер.

Карта Клима Самгина и иже с ним, – а было их множество, и это множество вывел Алексей Максимович в своей незаконченной эпопее, – карта их была уже бита, а Горький писал о них. Это было именно так, потому что самгинский яд не раз еще пытался очернить кровь советского народа, и великий писатель боролся не с тенями прошлого, а с живыми, скрывающимися по закоулкам врагами.

Боролся!.. Суть дела Горького была – борьба. Огромная ненависть его родилась из его неисчерпаемой любви. Он любил огонь, – разложить костер где-нибудь на зеленой траве-мураве, на живописной опушке оставалось до старости лет любимейшей его утехой, любил певчих птиц, которых немало переловил в детские годы, любил море с его диковинными рыбами, любил степь, любил землю и прежде всего любил человека. С благоговением склонял он голову перед чудом человеческого разума и людских рук – перед книгами, искусством, строениями, сооружениями, машинами. Он верил в безграничную силу человеческого гения. Как же ему было всем сердцем, всем существом не принять новой эпохи – эпохи Октября?

Мы верно говорим о Горьком как о друге украинской литературы, украинского народа. Но разве не был он, фундатор, первый председатель всесоюзного Союза советских писателей, другом всех литератур и всех пародов Союза? Почитайте его «Итальянские сказки», – разве не был этот русский, волжанин с головы до пят, глубоко русский патриот подлинным другом всех трудящихся, интернационалистом в самом высшем понимании этого слова?

Максим Горький был другом Владимира Ленина. Это величайшая честь, которая может выпасть человеку. А наше высшее счастье – что мы пашем и засеваем то поле, поле советской литературы, на котором первую борозду провел великий Горький.

БРАТСКАЯ БАШКИРИЯ³

В 1941 году значительная группа украинских писателей, художников, мастеров искусств и полностью Академия наук УССР оказались в столице Советской Башкирии – Уфе.

Это были люди, которые эвакуировались в глубь страны во время Великой Отечественной войны. Я примкнул к этим людям и думаю, что выражу общую нашу мысль, если скажу, что в те великие и многотрудные дни мы как-то особенно ощущали всю силу и красу ленинской дружбы народов.

Мы были далеко от родного Днепра, от родных городов и сел, но не чувствовали себя над рекою Белой на чужбине: советская земля была у нас под ногами, советские люди встретили нас и приняли к себе.

Помнится спектакль, показанный уфимчанам Киевским оперным театром, – «Запорожец за Дунаем». В финале этой наивно-прекрасной оперы Семена Гулак-Артемовского есть трогательные слова о любви к родному краю, и когда эти слова зазвучали в чудесной музыкальной интерпретации Марии Ивановны Литвиненко-Вольгемут и Ивана Сергеевича Паторжинского, – прослезился весь театр: зрители – русские, башкиры, украинцы, татары – и сами исполнители, – это были слезы безграничной чистоты и искренности, патриотические слезы, слезы не только огромной печали, но и безграничной веры в правоту нашего дела, в грядущую великую победу. И вера эта гранитным постаментом возвышалась в «чувстве семьи единой», в непоколебимой силе дружбы свободных и равных советских народов.

Мы, украинцы, горды тем, что пророком «семьи вольной, новой» был наш Тарас Шевченко. Но и башкирам есть чем гордиться: их славный борец за народное счастье, сподвижник Пугачева, воин и поэт Салават Юлаев сказал некогда:

Я не знаю Пугачева,

Не видал его лица.

Он пришел к нам в степи с Дона.

Кто же он: казак ли, царь?

Все равно: батыр он русский,

За народ он, сердцем яр…

(Перевод В. Филова.)

 

Ненавидя всем сердцем царскую власть и панский гнет, такие люди, как Салават Юлаев, всем сердцем любили русских «батыров», стоявших за народ, который справедливо заслужил себе имя народа-поводыря, народа-знаменосца.

Живя в Уфе среди башкирских писателей, ученых, людей искусства, мы все не могли не любоваться буйным расцветом башкирской культуры во всех областях, в частности – башкирской литературы.

В результате этого появился ряд переводов башкирских прозаиков и поэтов, выполненных моими товарищами по перу. Выдающуюся роль в сближении двух братских культур сыграл Павло Григорьевич Тычина. Именно ему, кроме ряда переводов с башкирского языка, принадлежит ценная монография о творчестве классика башкирской и татарской литературы Мажита Гафури. Уже само название красноречиво говорит о сути этой работы: «Патриотизм в творчестве Мажита Гафури».

Ясное дело, что имеется в виду не ограниченный, узкий патриотизм, не национальный эгоизм; говорится о том патриотизме, который мы лелеем в которым гордимся, – патриотизм советский.

С глубоким чувством цитирует Павло Тычина слова Гафури, сказанные в 1932 году: «Я – безграничный патриот, но при одном условии: чтобы только советской страной была Родина». И этот завет Мажита Гафури сделала своим лозунгом вся передовая башкирская интеллигенция.

У того же Мажита Гафури читаем такие строки:

Нельзя сказать «она» была мертва,

Хоть и живой она была едва…

«Она» жила, «она» несла весь век

Ярмо скота, была же – человек.

 

«Она» – символ башкирской женщины, но слова эти можно отнести и ко всей Башкирии, к башкирам, которые, будучи в царском ярме, так же отчаянно стремились «людьми зваться», как жаждали этого, по словам Янки Купалы, наши братья белорусы, как стремились к этому все народы России. И стремление это, золотую чашу воли и правды, нашли только в огненном сиянии Октября, и поэт далее, говоря опять-таки про женщину, говорит вместе с тем и о родной своей стране:

Те дни прошли. И прежняя «она»

Встречает уваженье и почет.

Теперь гордится ею вся страна

И с ней она в грядущее идет.

(Перевод А. Шпирта.)

 

Если «она» в нашем истолковании – Советская Башкирия, то «вся страна», разумеется, – Советский Союз, который не может не гордиться подвигами воинов-башкир в грозных бурях Отечественной войны и славными делами башкирских ученых, писателей, художников, мастеров искусств, рабочих и колхозников в великом деле мирного строительства.

Скромный домик стоит в Уфе, в котором жила когда-то семья Ленина, «дом Ильича». Об этом доме такими глубоко трогательными словами говорит один из выдающихся поэтов Советской Башкирии Сайфи Кудаш:

Пронесутся столетия в сиянии счастья и славы,

Но, храня для народа немеркнущий образ родной,

Светлый дом Ильича будет так же стоять, величавый,

Голубой, деревянный, простой.

(Перевод В. Филова.)

 

Да, действительно, в том «голубом, деревянном, простом» домике созревала мысль общечеловеческого гения, который на обломках царского самовластья зажег для всех народов «зарю пленительного счастья». Она, неугасимая, сияет на величественном Московском Кремле, который является подлинным сердцем и мозгом народов, и к ней, к нашей родной советской большевистской Москве, обращается поэт Гаинан Амири:

О, Москва! О, город, сердцу милый!

Все тебе, родной, я отдаю:

Все мечты, все творческие силы,

Все надежды, страсть и мысль мою.

Если в нас горит огонь свободы,

Он зажжен, Москва, твоей рукой,

И зовешь ты к счастью все народы,

Прав и честен мирный голос твой…

(Перевод Б. Турганова.)

 

ВЫСТУПЛЕНИЕ НА МИТИНГЕ, ПОСВЯЩЕННОМ 160-ЛЕТИЮ СО ДНЯ СМЕРТИ Д. ГУРАМИШВИЛИ, НА МОГИЛЕ ПОЭТА В г. МИРГОРОДЕ 3 АВГУСТА 1952 ГОДА! ⁴

<…> И – второй пленум⁵, Шевченковский, в Киеве (1939 г.). Прекрасная, как песня, поездка по Днепру до Канева, где покоится прах великого поэта Украины. Тьма людей вокруг высокой могилы, звучит «Заповіт» Шевченко на языках народов Советского Союза, среди них – на грузинском.

Это была минута, когда воочию оправдались мечты Тараса Шевченко и Акакия Церетели – того самого Церетели, который, встретившись с Шевченко в Петербурге, говорил потом, что именно Шевченко научил его, как нужно любить свою Отчизну.

Это было объединение народов, которое лучистым видением стояло перед глазами великих поэтов, великих мыслителей прошлого. Это было торжество ленинской дружбы народов.

Давид Гурамишвили своею жизнью, своим творчеством самым тесным образом связан с русским и украинским народами. Русская и украинская песня органически вошли в его творчество, украинский пейзаж, украинские люди отображены в нем светло и чисто. В украинской земле сложил он свои кости, прожив многострадальную и благородную жизнь.

Но только после Великого Октября засияло всем народам Советского Союза неугасимое сверкание алмаза его поэзии. В известном дореволюционном энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона нет даже имени Гурамишвили. Есть лишь коротенькая заметка о «грузинском княжьем роде Гурамовых» (Гурамишвили на русский лад). Теперь у нас стихи самого Гурамишвили и стихи о нем изучают в школе.

Павло Тычина позволил себе поэтический домысел, написав стихотворение «Давид Гурамишвили читает Григорию Сковороде «Витязя в тигровой шкуре». Мы не знаем, встречался ли Гурамишвили со своим современником, украинским странствующим философом Сковородой, но домысел нашего поэта прекрасен. Это символ того братства, к которому стремились лучшие представители грузинского и украинского народов в дали столетий и которое сегодня стало действительностью.

Стало оно действительностью во всех областях жизни. Грузинские поэты переводят «Кобзаря» Шевченко, произведения Леси Украинки и других классиков украинской литературы, произведения наших современных поэтов. Грузинская поэзия становится благодаря работе советских украинских поэтов родною нам. Микола Бажан не только переводит «Витязя в тигровой шкуре» Руставели, «Давитиани» Гурамишвили и произведения других классиков и современных грузинских поэтов, но и сам пишет целый ряд стихотворений на грузинские темы – как на темы родственные. Без преувеличения можно сказать, что Бажан является полномочным представителем советской украинской литературы в Грузии и грузинской литературы – на Украине <…>.

Честь разыскания могилы Давида Гурамишвили, поклониться которой мы прибыли нынче, принадлежит советскому украинскому литературоведу⁶.

В эти дни, когда весь Советский Союз чтит память великого грузинского поэта и гражданина, который жил и скончался на Украине, грузинская общественность собирается в Сурами, где завершила свою выстраданную и героическую жизнь Леся Украинка, чтобы «незлым тихим словом» помянуть нашу великую поэтессу и открытием ей памятника засвидетельствовать глубокую любовь свою и уважение.

Наша дружба давняя, но невиданным цветом расцвела она именно в наши дни. Я сказал, что она проявляется во всех областях жизни. Добавлю: проявляется в формах, до Великого Октября невиданных. Действительно, шахтеры Украины соревнуются с шахтерами Грузии; давнишнее дружеское соревнование идет между железнодорожниками братских стран, между колхозом имени Сталина на Херсошцине и колхозниками артели имени Орджоникидзе в селе Шроме.

Микола Нагнибеда описывает, как принимают украинского гостя в Шроме:

А ты расскажешь о степных просторах,

О городах и селах у Днепра.

И горцы у костра в ночную пору

Тебя готовы слушать до утра.

(Перевод Я. Хелемского.)

Грузинский мастер урожаев кукурузы Кантария дружески переписывается с украинцем Марком Озерным <…>.

Товарищи! Дни Давида Гурамишвили, автора мудрой, простой, человечной книги, полной «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет», – «Давитиави», стали у нас традицией. В 1949 году, когда у нас был открыт памятник Гурамишвили, прозвучали слова Владимира Сосюры:

Сияет в новой, вольной силе

Непокоренный наш Кавказ.

Идем, а ты, Гурамишвили,

Живым шагаешь среди нас.

(Перевод Л. Лермана.)

<…> Пусть же, товарищи, растет и крепнет во вдохновенном труде во имя коммунизма, в священной борьбе за мир ленинская дружба народов!

Слава в веках великой нашей партии!

 

НЕРАЗРЫВНЫЕ СВЯЗИ⁷

Давняя и несокрушимая дружба объединяет три народа восточного славянства: русский, украинский, белорусский. Как один Днепр омывает земли России, Белоруссии, Украины, так и единый источник дает начало культуре трех братских народов. Источник этот – культура Киевской Руси. «Слово о полку Игореве» – общее сокровище русских, украинцев, белорусов. Множество сказов и песен, схожих по своим темам и сюжетам, звучат над Волгой, над Днепром, над рекою Орессой. А вместе с тем у каждого народа свое лицо, свой голос, своя неповторимая краса.

Царское самодержавие и польская шляхта пытались заставить враждовать меж собою эти три свободолюбивых народа. Бесполезно! Дружба и братство росли и закалялись в совместной борьбе против общего врага – против помещиков, капиталистов и против правительств, которые обслуживали эти классы. Дружба и братство буйно расцвели под яркими и мощными лучами Октября в мирном строительстве, в боях за волю и независимость Советской Отчизны, в гигантском труде по обновлению земли, в развитии самой передовой в мире советской культуры.

Украина и Белоруссия, объединенные в единых государствах – неотъемлемых частях Советского Союза, живут и творят, как две неразлучные сестры, под благотворным и ласковым влиянием третьей, старшей сестры – сестры-поводыря – России. Дружба их – неувядаемая и вечно цветущая неразрыв-трава. И корни этой неразрыв-травы уходят в далекое прошлое.

Вождь белорусского крестьянского восстания 1863 года Кастусь Калиновский действовал и писал свои пламенные публицистические статьи, вдохновляемый высокими мыслями русских революционеров-демократов, чье благотворное влияние, с другой стороны, ощущаем мы и в творчестве и мировоззрении Тараса Шевченко.

Один из зачинателей новой белорусской литературы Франциск Богушевич, идя в своем творчестве непосредственно от Некрасова и в то же время придав ему глубоко народно-национальный характер, явно перекликался мотивами, да и самой манерой письма с тем же Шевченко.

А когда на волне революции 1905 года выпрямились во весь рост певцы обездоленного белорусского народа Якуб Колас и Янка Купала, то все их творчество, при глубоком его своеобразии, пошло по руслу Пушкина, Некрасова и Шевченко.

Максим Горький одним из первых заинтересовался обиженной и угнетаемой царским правительством и господствующими классами белорусской литературой, одним из первых обратил внимание на Купалу и Коласа, перевел стихотворение Купалы «А кто там идет…».

А талантливый белорусский поэт и литературовед Максим Богданович одним из первых обратил внимание на блестящее поэтическое мастерство Шевченко – мастерство, которое начисто отрицали враги великого поэта, враги народа – украинские буржуазные националисты.

С приходом Янки Купалы и Якуба Коласа, а после них – целой плеяды молодых талантов белорусская литература расцвела невзирая на цензурные ограничения и классовые преследования. С той поры, безусловно, можно говорить о взаимном влиянии украинской и белорусской литератур.

Творческие наши связи с небывалой силой укрепились в послеоктябрьский период бурного расцвета национальной по форме и социалистической по содержанию культуры всех советских народов-братьев. Литература белорусская стала в наши дни одним из самых передовых отрядов великой советской литературы. Она зазвучала далеко за пределами белорусской земли.

Лично я как читатель не представляю себя без книг Янки Купалы, Якуба Коласа, Максима Богдановича, Змитрока Бядули, Козьмы Чорного, Михася Лынькова, Эдуарда Самуйлёнка, Петруся Бровки, Петра Глебки, Максима Танка, Аркадия Кулешова, Пимена Панченко, Кондрата Крапивы, Янки Брыля.

1. М. Рыльский, Великое братство, – «Правда», 7 ноября 1953 года.[↩]
2. Впервые напечатано в «Літературній газеті» 20 июня 1946 года.

   Кроме статьи «Буревестник», написанной к десятой годовщине смерти М. Горького, Рыльскому принадлежит ряд стихотворений об основоположнике советской литературы – «Горький», «На берегу моря в Одессе», «Два сонета о Горьком», «Горький и Коцюбинский», а также отзыв о докторской диссертации Н. Матвийчука «Творчество М. Горького и фольклор» (см. с. 291).[↩]

3. Статья написана к 30-летию Башкирской АССР, опубликована в «Літературній газеті» 24 марта 1949 года.

   Статья согрета чувством благодарности башкирскому народу: ведь в Уфе поэт жил с семьей во время эвакуации в 1941 – 1943 годах. Там в апреле 1943 года он стал членом Коммунистической партии, там создал такие произведения, как «Слово о матери-родине», «Жажда», «Путешествие в молодость», перевел произведения М. Гафури и С. Кудаша. Уфе посвящено его стихотворение «Радостный дождь». Группа башкирских писателей в книге отзывов музея оставила такую запись: «Он вкладывал в создание национальной культуры всю энергию, весь жар души, помог молодой башкирской литературе и культуре набрать новые высоты».[↩]

4. Публикуется впервые.

   В августе 1952 года Рылъский с группой украинских, грузинских и русских писателей посетил село Зубовку, где жил Д. Гурамишвили, и Миргород, где он похоронен.[↩]

5. В рукописи нет первой страницы. Как видно из текста, перед этим шла речь о пленуме правления ССП в Тбилиси (декабрь 1937 года), посвященном 750-летию поэмы Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Рыльский выступал на этом пленуме.[↩]
6. Имеется в виду Д. М. Косарик (р. 1904) – украинский прозаик, литературовед.[↩]
7. Напечатано в газете «Молодь України» 16 июня 1953 года.[↩]