«Вынужден вновь напомнить о себе и о своем деле…». К истории ареста, заключения и реабилитации Ю. Г. Оксмана (1936–1958)

Для людей моего склада вопрос об извращении их биографии представляется далеко не безразличным делом даже в посмертном плане…

Из письма Сталину

Обстоятельства ареста, заключения и реабилитации выдающегося историка русской литературы и общественной мысли, текстолога Юлиана Григорьевича Оксмана (1895-1970) относятся к числу наименее изученных сторон его биографии. За последние годы в эпистолярной и мемуарной литературе (за исключением обширных публикаций писем, осуществленных М. Чудаковой и Е. Тоддесом, а также А. Зайцевым в 1980-1990-е годы) появилось лишь четыре документа, относящихся к этому тяжелейшему периоду¹. Настоящая публикация ставит своей целью восполнить этот пробел и рассказать читателям о той общественной реакции, которая была вызвана арестом Оксмана, последовавшим в ночь с 5 на 6 ноября 1936 года, о самоотверженности Антонины Петровны Оксман в хлопотах о судьбе своего мужа.

Несмотря на то, что письма, ходатайства и документальные свидетельства в его защиту не принесли желаемых результатов, сама по себе эта попытка небольшой, но лучшей части научного сообщества спасти своего соратника, друга, коллегу заслуживает внимания литературоведов и историков. Примечательно, что подобные кампании были своего рода приметами эпохи, говорящими о том, что даже в мертвое время люди не забывали о чувстве собственного достоинства и явственно слышали яростно заглушаемый голос, выносивший внутренний приговор человеку, совершившему предательство, который мгновенно обесценивал его жизнь, — голос совести и нравственного долга. Опираясь на сохранившиеся архивные документы²], мы проследим «крестный путь», пройденный ученым, — арест, допросы, непосильную физическую работу, болезнь, реальную близость к смерти, возвращение в 1946 году и последовавшую спустя двенадцать лет реабилитацию.

Назначение Оксмана в конце 1933 года на пост заместителя директора³ ИРЛИ явилось начальным звеном в цепи трагических событий, приведших к катастрофе. Тем не менее нельзя не упомянуть, что за несколько лет до прихода в ИРЛИ у него уже был некоторый опыт общения с НКВД. Согласно неопубликованным воспоминаниям А. Оксман, в 1929 и 1930 годах он подвергался кратковременным арестам:

Хочется записать то немногое, что сохранила моя память о первых двух арестах Юл[иана] Гр[игорьевича] в 1929-1930-х годах в Ленинграде. Первый — примерно в конце 1929 года — был вызван клеветническим доносом некоего Семенова (настоящая его фамилия была Зусер), по специальности археолога, с которым мы были знакомы еще в Одессе, где он принимал участие в раскопках в Ольвии, которыми, если не ошибаюсь, руководил в начале двадцатых годов Юлиан Григор[ьевич]. Зусер бывал у нас в Одессе.

<…> После переезда нашего в 1923 г. из Одессы в Петроград, вскоре переехал туда же Семенов-Зусер. Что послужило причиной мстительного поступка Зусера, его лживого доноса, я не знаю. Юл[иан] Гр[игорьевич] всегда скрывал от меня все огорчительное в деловой стороне его жизни. Пробыл он в тот раз в тюрьме недолго, вызволил его тогда ни в чем не виноватого Павел Елисеевич Щеголев, очень любивший и ценивший Юлиана Григорьевича.

Во второй раз арест последовал по такому же ложному доносу некоего Зеленко. Кто он был и что он делал в системе Академии Наук, я не помню, а может быть, и не знала. Помню только, что возник какой-то конфликт с ним, опять-таки вследствие несдержанности Юл[иана] Гр[игорьевича] в отношении людей мало почтенных и в деловом и в личном плане. Пребывание в тюрьме и на этот раз было непродолжительным и не повлияло на дальнейшую деятельность Юл[иана] Гр[игорьевича] — времена то были еще идиллические⁴.

Следующим по времени и, несомненно, заметным для самого Оксмана событием, одновременно подготавливающим политическую почву для будущих кровавых процессов, стало убийство С. Кирова 1 декабря 1934 года. Надо сказать, что когда М. Горький решил в 1933 году сделать Оксмана своим заместителем на посту директора ИРЛИ, именно Киров поддержал эту кандидатуру и способствовал ее утверждению. Вероятно, и сам ученый, с 1933 года и до момента ареста состоявший членом Президиума Ленинградского совета, часто общался с Кировым, бывшим в то время первым секретарем Ленинградского обкома и горкома ВКП(б).

Спустя всего две недели, 16 декабря того же года, органами НКВД был арестован и заключен в тюрьму еще один, далеко не случайный в биографии Оксмана человек — Л. Каменев. Как известно, в мае 1932 года он возглавил легендарное издательство «Academia» (с которым Оксман сотрудничал как автор и редактор еще с 1927 года). Затем последовала ссылка в Минусинск (октябрь 1932 — апрель 1933-го), освобождение из нее благодаря заступничеству Горького — и вскоре Каменев вновь вернулся к работе в издательстве. Спустя полгода он становится директором недавно созданного Института мировой литературы им. А. М. Горького (назначен Постановлением ЦК от 27 августа 1934 года). Задумав издание Полного собрания сочинений А. С. Пушкина, он привлекает к работе Оксмана, заместителя председателя Пушкинской комиссии АН СССР, ответственного за подготовку «юбилейных» торжеств 1937 года.

В 1935-1937 годах увидели свет изданные «Academia» собрания сочинений Пушкина в шести и девяти томах. Лишь по этим изданиям мы можем судить о подлинном содержании замысла Оксмана, очень вскоре возглавившего коллектив ученых, приступавших к подготовке нового Академического собрания сочинений, от работы над которым он был отстранен, чем был нанесен непоправимый ущерб прежде всего самому изданию⁵. Кроме того, задумав подготовку Полного собрания сочинений и писем В. Гаршина, изучением биографии и литературного наследия которого Оксман увлекся еще в первые послереволюционные годы, он сразу встретил поддержку в осуществлении этого издательского замысла со стороны Каменева⁶.

По-видимому, многое в личности Каменева импонировало Оксману — и его деловые качества, и масштабность замыслов, и то, что он был, как и сам ученый, организатором научной и издательской работы; связывали их и общие интересы и привязанности в литературоведении и истории. С другой стороны, и Каменев, увидев в Оксмане верного и достойного соратника, очень ему доверял и охотно делился с ним личными оценками, размышлениями, о многом рассказывал. Об этом можно судить по сохранившемуся в архиве Оксмана плану его воспоминаний о Каменеве, которые так и не были написаны: «Обязательно надо записать о моих встречах летом 1934 г. с Л. Б. Каменевым в Ленинграде, о поездке с ним в Михайловское. О встречах с ним же осенью 1934 г. в Москве <…> Встреча с Зиновьевым в конце ноября в кабинете Каменева. Сюда ввести рассказы Каменева о Сталине и Горьком. У Каменева: Щербаков и Луппол»⁷.

Один за другим погибали люди, которых можно было бы вполне справедливо назвать не только помощниками, но также, в известном смысле, покровителями ученого. Наконец, в 1935 году, терпение завистников и доносчиков иссякло, и игра против Оксмана, до тех пор еще не выливавшася в открытую травлю, начала стремительно набирать обороты. От коллег он добивался добросовестности, боролся с халтурой и формальным отношением к работе — и не потому, что был облечен высокими административными полномочиями, а потому что и сам себя он оценивал не менее строго. Мириться с «научной безграмотностью» и склочничеством было выше его сил. В Институте русской литературы (Пушкинском Доме) под началом Оксмана работали, среди прочих, два научных сотрудника, антиобщественное поведение которых сыграло роковую роль в его судьбе. Вот что писала о них 2 января 1940 года в письме, адресованном в Московский городской суд, А. Оксман:

Из газеты «Правда» я узнала о привлечении к судебной ответственности вместе с Напольской за клеветническую деятельность Е. В. Михайловой, бывшей сотрудницы Института Литературы Академии Наук СССР, и немедленно приехала из Ленинграда в Москву, так как прямой жертвой этой «деятельности» Михайловой оказался также мой муж профессор Юлиан Григорьевич Оксман, занимавший до осени 1936 г. должность заместителя директора Ин[ститу]та Литературы.

Еще в 1934 г. Ю. Г. Оксман уволил Михайлову, как плохого работника и вздорного человека, вносившего в среду работников Института дезорганизацию и элементы склочничества. Через некоторое время Михайлова была возвращена на работу в Институт Литературы и совместно с другим сотрудником Института — Аникиным (которому Оксман отказал в ученой степени, так как не считал заслуживающим ее) повела дикую травлю, создавшую для Ю. Г. Оксмана совершенно невыносимые условия работы. В результате ее доносов в 1935 г. была назначена комиссия, обследовавшая работу И[нститу]та и закончившаяся в пользу Ю. Г. Оксмана⁸.

Казалось бы, реальная угроза ложного политического обвинения и ареста была отражена. Как писал в письме Сталину от 13 марта 1939 года сам ученый, «выступление этих «обиженных» охарактеризовано было покойным А. М. Горьким, как клеветнический бред и левацкие инсинуации, с чем согласился и секретарь ЦК А. А. Андреев, тогда же проверявший это дело при участии академика Луппола, директора Института Мировой Литературы».

Работа постепенно входила в свое привычное русло. Как уже упоминалось, в середине 1936 года Оксман вплотную подошел к осуществлению проекта юбилейного Академического издания собрания сочинений Пушкина, который, с одной стороны, был всесторонне им продуман, можно даже сказать, выстрадан, с другой стороны, это был важный государственный заказ, и от того, как он будет выполнен, а главное, в какой срок, зависело очень многое, в том числе и дальнейшая судьба исполнителей этого заказа. К глубокому сожалению, на первый план выходил, выражаясь языком эпохи стахановцев и новаторов, второй «показатель». По этой же причине первый можно было трактовать и оценивать как угодно, поскольку он целиком зависел от сроков выполнения «взятых на себя обязательств». А убедить партийное руководство в том, что стремление подготовить поистине фундаментальное издание является политической диверсией и откровенной попыткой сорвать юбилейные торжества, было, при тщательной разработанности «обвинения», совсем не трудно. Этим воспользовались давние враги Оксмана, тем более что 18 июня ушел из жизни, а вернее сказать, пал очередной жертвой репрессивной системы последний человек, всегда оказывавший ученому помощь и поддержку в самых тяжелых ситуациях, не раз своим вмешательством участвовавший напрямую в его судьбе. Вот как написала об этом в уже упоминавшемся письме А. Оксман:

В 1936 г. после смерти Горького, который очень высоко ценил Оксмана и не отпускал его с должности своего заместителя (Оксман, замученный травлей Михайловой, неоднократно просил освободить его от занимаемой должности), Михайлова, пустив в ход все средства клеветы и доноса, добилась того, что Оксман был арестован 6 ноября 1936 г. и осужден на 5 лет.

По официальным данным, постановлением Президиума АН СССР от 5 ноября 1936 года работа Оксмана как заведующего редакцией Академического издания сочинений Пушкина была признана неудовлетворительной, и ему было предписано сдать все дела по изданию специально созданной комиссии⁹. Однако, судя по сохранившемуся в архиве ученого протоколу обыска, состоявшегося у него на квартире 17 августа 1936 года, от работы в Институте Оксман был, в полном смысле слова, «отстранен» еще раньше. В тот день в процессе обыска, происходившего, вероятнее всего, в его отсутствие¹⁰, сотрудниками НКВД Драницыным и Лупановым были изъяты разнообразные материалы, в том числе: корректура «Истории пугачевского бунта», ряд писем и бумаг Пушкина (как в копиях, так и в автографах), письма Пущина к Кюхельбекеру, папка с материалами Южного тайного общества, дело Цензурного комитета и многое другое. Как говорилось в протоколе, «заявлений на неправильные действия, допущенные при обыске, не поступило». Спустя два с половиной месяца, в ночь с 5 на 6 ноября 1936 года, Оксмана арестовали на его квартире в Ленинграде.

Первые решительные попытки освободить его из тюрьмы были предприняты немедленно. Уже 8 ноября небольшая группа ученых и писателей обратилась с письмом на имя Н.

1. Из переписки Ю. Г. Оксмана / Вступ. ст. и примеч. М. О. Чудаковой и Е. А. Тоддеса // Четвертые Тыняновские чтения: Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига: Зинатне, 1988. С. 96-168. О публикации А. Зайцева см. прим. 7. Письма В. Каверина и А. Оксман на имя Л. Берии от 18 июня и 3 июля 1939 года соответственно, а также обращение группы писателей к нему же (без подписи и даты) впервые были опубликованы А. Гришуниным в книге: Оксман Ю. Г. — Чуковский К. И. Переписка. 1949-1969. М.: Языки славянской культуры, 2001. С. 145-148. Письмо Ю. Оксмана И. Сталину от 13 марта 1939 года было опубликовано автором этих строк: «Больше молчать я уже не в состоянии…». Письмо Юлиана Оксмана Иосифу Сталину // НГ Ex Libris. 2010. № 35. С. 4. [↩]
2. РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 1. Ед. хр. 1083. Большинство публикуемых нами документов представляет собой авторизованные и неавторизованные машинописные и рукописные копии, выполненные главным образом А. Оксман и Ю. Оксманом, а также авторами писем в защиту. По оригиналам печатаются: письмо из секретариата А. Жданова, акты передачи материалов архива Оксмана ИРЛИ (Пушкинскому Дому) и издательству «Academia», выданные Оксману в 1958 году справки, подтверждающие его реабилитацию, письма И. Зильберштейна и К. Чуковского, адресованные А. Оксман, и ее собственные воспоминания. [↩]
3. Первоначально Оксман был принят на работу в Институт в должности ученого секретаря, но очень скоро приступил к исполнению обязанностей заместителя директора по научной работе. [↩]
4. РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 1. Ед. хр. 1429. Школьная тетрадь зеленого цвета. Судя по дате выпуска тетради — IV квартал 1974 года, — воспоминания могут быть датированы предположительно 1974-1975 годами. В настоящей статье мы впервые печатаем два фрагмента из этих воспоминаний. Речь в первом из публикуемых фрагментов идет об историке и археологе Семене Анатольевиче Семенове-Зусере и педагоге Василии Адамовиче Зеленко, в 1929-1931 годах — управляющем делами АН СССР.[↩]
5. Сильнейшим препятствием на пути к подготовке и выпуску собрания сочинений в том виде, в котором его задумал Оксман, оказалось упорство руководства Академии Наук, да и высшего партийного начальства, которому было важно получить юбилейный трофей в срок, — оно не задумывалось о качестве: образцово подготовленные комментарии нещадно сокращались, вступительные статьи к томам и преамбулы к комментариям превращались в сухие, короткие справки, совсем не отвечавшие требованиям подлинно академического издания. О работе Оксмана-пушкиниста см.: Гришунин А. Л. Ю. Г. Оксман о текстах Пушкина // Московский пушкинист. Вып. VI. М.: Наследие, 1999. С. 338-372.[↩]
6. Из печати вышел лишь третий том (издание задумывалось в трех томах), представляющий собой наиболее полное и подробно прокомментированное издание писем писателя, полностью подготовленное к печати Оксманом.[↩]
7. Зайцев А. Д. «Человек жизнедеятельный и жизнерадостный» (Набросок портрета Ю. Г. Оксмана по материалам его архива) // Встречи с прошлым. Вып. 7. М.: Советская Россия, 1990. С. 534-535. Александр Сергеевич Щербаков (1901-1945), государственный и партийный деятель, с 1934 года — первый секретарь Союза писателей СССР, в 1935-1936 годах — заведующий отделом культурно-просветительской работы ЦК ВКП(б). Иван Капитонович Луппол (1896-1943), литературовед, философ, организатор и директор Института мировой литературы им. М. Горького (1935-1940). Был арестован в 1941 году и приговорен к расстрелу, через год замененному тюремным заключением на 20 лет. Умер в мордовском лагере. [↩]
8. О судебном следствии по делу клеветнической группы Напольской Антонина Петровна узнала 29 декабря 1939 года, когда в газете «Правда» была опубликована заметка об очередном заседании суда. Эта заметка сама по себе заслуживает особого внимания, поскольку представляет собой редкий пример официального разоблачительного документа, увидевшего свет в центральном органе советской печати и направленного против реальных, а не назначенных партией и правительством «врагов народа». Позволим себе привести небольшой фрагмент из этого документа: «Эта шайка, задавшаяся целью путем гнусной лжи и клеветы избивать и дискредитировать честных людей, действовала организованно. Встав в позу архибдительных людей, всячески рекламируя себя, бравируя своими мнимыми заслугами перед страной, участники этой группы систематически вели подлую работу. Фабриковались многочисленные клеветнические заявления, в которых врагами народа и их пособниками именовались ни в чем неповинные люди <…> Глава шайки Напольская и ее соседи по скамье подсудимых своими заявлениями добивались снятия честных людей с работы, исключения их из партии и даже ареста». [↩]
9. Пушкинский Дом: Материалы к истории. 1905-2005. СПб.: Дмитрий Буланин, 2005. С. 497. [↩]
10. В графе «Присутствовали» на документе стоят лишь подписи А. Оксман и представителя ЖАКТ’а, некоего Гуляева.[↩]