Встречи с А. Твардовским и А. Сурковым. Вступление А. Колоницкой

Предлагаем вниманию читателей главу из книги воспоминаний Кирилла Дмитриевича Померанцева «Сквозь смерть». Он не только согласился на эту публикацию, но сказал в беседе со мной в Париже, что будет очень рад, если в России появится любое из того, что им написано.

К. Д. Померанцев – журналист, критик, поэт, «один из последних могикан», как называют его в Париже, первой волны русской эмиграции; с 1946 года работает в газете «Русская мысль».

Он родился в 1906 году в Москве, в семье известного нотариуса, но Москвы не помнит: семья переехала в Полтаву, где пережила «февраль» и «гетманщину», в 1919 году эвакуировалась в Новороссийск, откуда была переправлена в Константинополь. Здесь Померанцев закончил «английскую школу для русских мальчиков», работавшую по программе русских реальных училищ. Получив американскую стипендию «Уиттмора», переехал в Париж, где и живет по сей день; покидал его только во время войны, когда в Лионе участвовал в Сопротивлении. В 1946 году вернулся в столицу. «Я простой журналист, которому посчастливилось познакомиться со всеми русскими писателями и поэтами, жившими в Париже. Со многими из них меня связывала тесная многолетняя дружба», – рассказывал мне Кирилл Дмитриевич.

В парижской квартире К. Померанцева с 1946 года регулярно устраивались литературные вечера, на них бывали И. Бунин, Б. Зайцев, Г. Адамович, Н. Берберова, Г. Иванов, И. Одоевцева, В. Смоленский и другие. Собрания в основном были мирные, вспоминает К. Померанцев, кроме редких перепалок с Буниным, не терпевшим Алексея Толстого, а еще больше Блока.

Книга воспоминаний «Сквозь смерть» интересна не только тем, что вобрала большой и живой материал со множеством новых для нас имен, так или иначе сыгравших роль в русской культуре и в жизни русской парижской эмиграции. Человек очень добрый и очень дружелюбный, К. Померанцев такими же создал свои воспоминания. В людях он прежде всего видит хорошие, лучшие качества, видит человека «таким, каким задумал его Бог», и снисходителен к слабостям; «не важно, как верует человек, – считает Кирилл Дмитриевич, – главное, чтобы он был человеком и не скрывал своего лица».

С этих же позиций написана глава «Встречи с А. Твардовским и А. Сурковым». Она выбрана для публикации, как выразительная и в целом достоверная зарисовка двух наших известных писателей в Париже, как фиксация того впечатления, которое они могли производить на своих парижских соотечественников. Это именно зарисовка, которую было бы странно во всем проверять на фактическую точность. Например, у одного из героев, конечно, не было квартиры из одиннадцати комнат, как это показалось автору, не мог быть один приставлен к другому в данном случае – но все так казалось, так выглядело. Конечно же, глава отмечена субъективностью восприятия автора, неизбежной в мемуаристике, но в данном случае особо привлекательной, – когда мы чуть возвысились духовно и наконец-то впустили к себе русское зарубежье, интересно, во-первых, как воспринимает один из его представителей нашу действительность и советских известных писателей. И во-вторых, пришла пора уважать и другую – непривычную – точку зрения и даже считаться с ней.

Итак, взгляд со стороны…

Глава печатается полностью по тексту издания: К. Померанцев, Сквозь смерть, Париж, 1986.

А. КОЛОНИЦКАЯ

Ночь глубока, более глубока, чем то думал день.

Ф. Ницше

Сразу же оговариваюсь: в этих воспоминаниях не будет никаких сенсаций и тем более «разоблачений». Это лишь рассказ о моем знакомстве и о последующих встречах с двумя широко известными в Советском Союзе людьми – долголетним редактором журнала «Новый мир» Александром Трифоновичем Твардовским и поэтом Алексеем Александровичем Сурковым. Твардовского за рубежом знают хорошо, особенно после того, как в книге «Бодался теленок с дубом» его описал Солженицын. Но автор «Ракового корпуса» представил знаменитого редактора таким, каким он был в основном на работе и в своей – советской – среде. Я же общался с ним в Париже, где ему иногда приходилось «играть роль», но иногда все же удавалось быть и самим собой. О Суркове главным образом известно, что он преследовал Пастернака и многих других «инакопишущих» литераторов. Добрым словом (насколько мне известно) помянула его лишь Н. Я. Мандельштам. Мне бы хотелось написать о нем предельно объективно.

Мне всегда казалось, что плохих людей много меньше, чем обычно считают. Конечно, существуют закоренелые преступники, садисты, природные интриганы, но их, право, не так уж много. Вот почему я думаю, что человек, каждый человек, в первую очередь считающийся «плохим», прежде всего нуждается в жалости, вызывает жалость. Таким был для меня Сурков. И еще одно замечание. Было это почти 20 лет назад, разговоров наших я не записывал ни на магнитофонную ленту, ни в тетрадь и потому точных слов моих собеседников воспроизвести не могу, но несколько показательных фраз запомнил, и они будут отмечены кавычками.

Итак, это было в ноябре 1965 года. Из газет я узнал, что в Париж из Москвы прилетела группа «русских поэтов из Советского Союза» (так они просили их называть). В группе были Ахмадулина, Вознесенский, Леонид Мартынов, Кирсанов, Слуцкий, Соснора и… Твардовский. Были и другие, но кто – уже не помню. В те «баснословные года» я был еще падок на советские литературные «новинки» (для меня). И Твардовский был среди них, безусловно, «звездой первой величины». Но как к нему «подъехать»? От В. В. Вейдле я знал, что года два-три назад в Венеции или Риме, уже не помню по какому случаю, он около недели жил в том же отеле, что и Твардовский, и Твардовский отказался с ним знакомиться. Приблизительно то же самое сказал мне и Георгий Адамович: он встретился с Твардовским на одном приеме, познакомился с ним, они обменялись несколькими принятыми в таких случаях банальностями, но ни разговора, ни знакомства (настоящего) не состоялось. Значит, надо было искать другие пути, готовить другую «артиллерию». Обо мне Твардовский знать не мог, к тому же я работал в «Русской мысли» и при встрече не мог об этом сказать. Иными словами, все мои карты были заранее битыми. А соблазн знакомства был велик.

И здесь пришло мне в голову собрать стишок из заголовков поэм Твардовского. С точностью уже не воспроизведу, что именно вышло, но начиналось приблизительно так: «Так это вы – «Страна Муравия», // За болью боль, «За далью – даль», // «Василий Теркин» и так далее…» Куда-то втиснул его строку «Сто раз, судьба, тебе спасибо» и позвонил в отель

«Кайре» (на бульваре Распай), где остановились поэты. Соединили:

– У телефона Твардовский. Кто спрашивает?

Я называю свою фамилию и выпаливаю: «Так это вы…» и затем все стихотворение подряд. В ответ слышу: «Алеша, подойди сюда» и: «Повторите, пожалуйста». Я повторяю (потом узнал, что подходивший был Сурков). Когда Твардовский снова взял трубку, я сразу же спросил, могу ли я к нему зайти. Он проворчал что-то, потом сказал, что через день они все выступают в большом зале «Мютюалите», «там и познакомимся». Я ответил, что массовое знакомство – не знакомство, а Твардовский – это Твардовский и «Новый мир» – это «Новый мир». Словом, уговорил – «завтра утром в 9 часов».

Судьбе же, действительно, спасибо. Вернувшись из редакции, я нашел у консьержки присланный мне пакет. В нем оказалась двойная бутылка «Реми Мартен» (один из лучших французских коньяков). Кому пришла в голову эта гениальная идея, я до сих пор не знаю, но предназначение бутылке определилось сразу же («Теленка» тогда еще не было, и о слабостях Твардовского я ничего не знал). На следующий день в назначенный час я был в отеле. Вошел. Сразу передо мной оказалась большая столовая, где за столиками с утренним завтраком сидели обитатели отеля. Слышалась русская речь. Налево – зал-приемная с креслами и диваном. В креслах (по виду) – «наши», на диване (сразу узнал) – Твардовский, немного грузный, нога на ногу, довольный. Представляюсь, он указывает на место рядом на диване. Сажусь и сразу же (иначе было невозможно):