Вопросы теории эпоса в современной зарубежной науке

Мы являемся свидетелями большого оживления в деле изучения народного эпоса в нашей стране. Организованные по инициативе Института мировой литературы им. Горького АН СССР научные конференции по общим вопросам изучения эпического творчества (Москва, 1954), по восточно-славянскому эпосу (Киев, 1955), по среднеазиатскому эпосу «Алпамыш» (Ташкент, 1956) и кавказскому нартскому эпосу (Орджоникидзе, 1956) не только отразили огромную работу советских фольклористов по собиранию, изданию и толкованию эпических сказаний, не только дали отпор нигилистическому отношению к эпическим памятникам или стремлению модернизировать, «актуализировать» древние народные сказания, что имело иногда место в послевоенные годы. Эти совещания подняли важнейшие вопросы теории героического эпоса. Рассматриваются вопросы теории эпоса и в целом ряде книг, опубликованных советскими фольклористами за последнее десятилетие, – в работах В. Жирмунского, А. Астаховой, В. Лихачева, В. Чичерова, В. Проппа, В. Абаева и других авторов.

Здесь следует специально выделить новую книгу В. Проппа «Русский героический эпос» (изд. ЛГУ, 1955), которая с большой остротой поднимает коренные теоретические вопросы в этой области. Дальнейшая разработка теории эпоса является одной из актуальнейших задач советской фольклористики. В этой связи для нас представляют большой интерес исследования по истории и теории героического эпоса в современной западной науке.

Любопытно отметить, что вопросы теории эпоса разрабатываются особенно активно английскими учеными. Здесь прежде всего надо назвать фундаментальный труд по истории эпической литературы Мунро и Кершо Чэдвиков «Развитие литературы» ¹. В эту трехтомную работу входит обзор эпической литературы греческой, индийской, германской, романской, русской, сербской, тюркской, абиссинской, полинезийской, негров банту и дляков с Борнео. В книгах Чэдвиков широко использованы труды крупных дореволюционных русских ученых В. Миллера, В. Радлова, А. Шифнера и других, а также работы А. Мазона по русскому эпосу. Чувствуется прямая зависимость Чэдвиков от дореволюционной русской науки и в методологическом отношении, – их труд пронизан идеями так называемой «исторической школы», положения которой были подвергнуты критике в советской науке еще в 30-х годах. Концепции Чэдвиков о героическом эпосе развивает Баура в теоретико-литературной монографии «Героическая поэзия» ². В книге Баура широко использованы публикации и исследования советских ученых 30-х и 40-х годов по эпосу народов СССР, в том числе издания эпоса в национальных республиках. Особенно широко Баура использует материалы, содержащиеся в труде В. Жирмунского и К. Зарифрва «Узбекский героический эпос» (М. 1947). Эти публикации имеют особое значение, так как героический народный эпос в живом бытовании сохранился почти исключительно у народов Советского Союза (славянских, финно-угорских, тюрко-монгольских). Пользуясь фактическим материалом советских публикаций, Баура, естественно, интерпретирует его со своей точки зрения. В книге Баура исследуется природа эпической героики, особенности художественного метода, стиля и композиции эпоса, эволюция героического эпоса, вопрос об авторах и сказителях. Методология работы Баура представляет собой соединение идущей от воздействия Чэдвиков традиции «исторической школы» с формалистическими исканиями западноевропейской фольклористики 20 – 30-х годов. В частности, Баура опирается на работы Мильмена Парри³, исследовавшего поэтическую технику устного сербского эпоса в качестве ключа для понимания поэтики книжного гомеровского эпоса.

Если огромный труд Чэдвиков представляет собой опыт построения истории эпической литературы, а книга Баура заключает теоретико-литературный очерк о жанре героического эпоса, то оригинальная работа английской исследовательницы Леви «Меч из скалы. Исследование корней эпической литературы и развития образа героя» ⁴  исследует генезис эпоса на вавилонском, древнегреческом и древнеиндийском материале в сопоставлении с обширными археологическими и филологическими данными.

В трактовке одних эпических памятников Леви пользуется приемами «исторической школы», продолжая линию Чэдвиков – Баура, для объяснения других она (используя работы Дюмезиля и Отрана) прибегает к модной в последние годы «неомифологической» тенденции.

Эта неомифологическая тенденция также ярко представлена в двух теоретических работах, не посвященных, правда, специально героическому эпосу. Мы имеем в виду относительно старую работу английского фольклориста Ф. Рэглана «Герой» и новую работу голландского фольклориста Ян де Фриза – «Сказка, в особенности в ее отношении к мифу и героической саге» ⁵.

Вопросы теории эпоса в той или иной мере затрагиваются западными учеными в частных исследованиях, посвященных анализу отдельных эпических памятников.

Здесь уместно упомянуть работу «Проблематика «Ннбелунгов» ⁶  известного немецкого ученого Ф. Панцера, близкую ей по методике работу Карпентера⁷  о гомеровском эпосе, пронизанные неомифологическими тенденциями две капитальные работы французского ученого Отрана по греческому и индийскому эпосам⁸, работу Вайза (о происхождении сюжета «Ннбелунгов») ⁹, представляющие собой известное эпигонство по отношению к традициям «исторической школы».

I

Центральная проблема теории эпоса – это вопрос о самой природе эпической героики. По этому вопросу обнаруживается известное единство взглядов представителей западной буржуазной науки и резкое принципиальное расхождение их с нашей точкой зрения. В то время как советские фольклористы исходят из того, что эпическая героика пронизана патриотическим пафосом и что непреходящая красота эпоса связана с тем глубоким единством личного и общественного, которое характерно для эпического героя, – упомянутые выше английские ученые разработали индивидуалистическую концепцию эпического богатырства. Самую сущность героики Чэдвики трактуют как описание и прославление отдельного подвига, совершенного благодаря силе и храбрости героя. Эту мысль развивает Баура, придавая героике сугубо абстрактно-психологическую мотивацию. Изображение героев отвечает, по его мнению, психологическим потребностям человека, аудитория с трепетом впитывает физическое напряжение эпических битв, представленных в виде отдельных поединков, восхищается примером жизненной силы богатырей, превосходящих массу людей прежде всего своими физическими данными, а затем уже храбростью, уверенностью в себе, умением быстро ориентироваться в борьбе и с легкостью идти на любой риск, любую опасность.

Жизненная сила эпического героя как некий запас потенциальной энергии, которая обязательно должна реализоваться в действии, – вот что Баура видит прежде всего в богатырстве. Чудесное происхождение героя в эпосе должно объяснить переизбыток этой силы. Скованная энергия ждет выхода и находит его прежде всего в воинской борьбе, в битве – как наиболее естественном поле приложения сил, а также в игре, спортивных соревнованиях. Богатыри воюют с людьми, с чудовищами, со всевозможными препятствиями на своем пути, иногда подымают руку на природу, на самих богов и, наконец, гибнут, так как неизбежно наталкиваются на силы, превосходящие их собственные. В этой неизбежности гибели богатырей Баура видит известный трагизм. Вместе с тем он считает, что смерть в принципе заслужена богатырями, как отплата за их собственные кровавые деяния.

Естественно, что при таком сведении героики чуть ли не к потребностям организма, Баура не признает общественный смысл борьбы эпических героев. Цель эпических деяний по Баура – это утверждение собственной личности богатыря, культ индивидуальной чести и славы. И в геройских победах над врагом, о чем повествуют многочисленные эпические песни, и в сбивании Ильей Муромцем церковных макушек, и в демонстрации Манасом своего могущества перед непокорными князьями, и в кровавой мести Ахилла Гектору, и в отказе Гильгамеша от любви к Иштари – во всех этих случаях, перечисленных в работе Баура, он видит стремление удовлетворить чувство чести. Отсюда, по его мнению, особый «героический этикет» в отношении с врагами (если только не затронута героическая честь, как в случае с местью Ахилла Гектору). Герой всегда выбирает путь, отвечающий требованиям чести. Отсюда и предпочтение смерти на поле боя, поскольку такая смерть влечет за собой славу.

Классическим примером эпического героя Баура считает прежде всего Ахилла – именно потому, что тот отказывается воевать «за чужую жену», потому что он противопоставляет себя другим вождям ахейцев.

Однако Баура должен признать, что эпос знает героев-патриотов. Таким является прежде всего Гектор в той же «Илиаде», пламенным патриотизмом проникнут русский и сербский эпос, «Песня о Роланде» и т. п. Такой вид героики является, однако, по мнению исследователя, отклонением от основной ее формы. Баура объясняет возможность таких патриотических мотивов тем, что герои – вожди и несут ответственность за своих подчиненных.

Подвиги эпических царей (Беовульфа, Лазаря, Джангара), однако, относительно редки. Цари, по мнению Баура, слишком заняты ответственностью за других, чтобы отдаться индивидуальному героическому порыву. Патриотизм эпоса Баура связывает с разложением его классических форм я соответствующих им идеалов. Так, Гектор, по его мнению, стоит на полпути от героического мира к идущему ему на смену городу-государству. Баура отмечает яркие патриотические тенденции в эпосе народов, находящихся под иностранным владычеством (греки, сербы под турецкой властью), но вместе с тем в его глазах – это закат классического эпоса. Последовательно проводя индивидуалистическую концепцию героизма, Баура объявляет эпических изменников – таких, как Ганелон или Бук Бранкович, – столь же подлинными героями, сколь и другие, так как они тоже стремятся к личной славе. По мнению Баура, от Ахилла один шаг до Ганелона.

Главной причиной упадка героической поэзии Баура считает как раз появление интереса к внеличным ценностям, в том числе к национальным судьбам (!) – или, наоборот, развитие субъективно-лирического элемента.

В описании Леви эпические герои такие же индивидуалисты, как и в описании Баура. Индивидуальная воля, направленная гордостью, по ее мнению, в значительной степени определяет поведение эпических героев. Великие исторические битвы, изображенные в эпосе, согласно концепции Леви составляют только фон для гораздо более узкой, как она считает, «чисто человеческой» драмы.

Эпическая коллизия, по мысли Леви, заключается в столкновении богатырской индивидуалистической гордости с моральными нормами новой цивилизации, рождающейся в результате взаимодействия индоевропейских варваров со старой культурой.

Центральным моментом в «Илиаде» Леви считает изображение морального урона, понесенного Ахиллом вследствие его гордыни, и искупление его вины (потеря друга пробуждает сострадание к врагам). Преодолевал гордость, «божественный» Ахилл осознает свою человечность.

В «Махабхарате» Леви видит столкновение варварской героической чести пандавов (толкающей их на разрушительную войну с родичами) с более гуманными воззрениями, принесенными цивилизацией.

По аналогии, коллизия «Песни о Роланде» рассматривается Леви как столкновение старого героического идеала свободы и новых принципов подчинения церкви и королю.

Так же как для Баура, для Леви героика – результат порыва, страсти, буйной жизненной силы, присущей герою (ведическое манас, гомеровское менос). Анализируя природу этой особой жизненной энергии богатырей, Леви опирается на работы французского специалиста по сравнительной мифологии Дюмезиля¹⁰  о культе воинской славы как силы магической в связи с обрядами посвящения в воинскую касту.

Разработанная в трудах Чэдвиков, Баура и Леви индивидуалистическая концепция героики типична для современной буржуазной фольклористики в целом. В качестве примера применения этой концепции в наиболее вульгарной форме можно указать на статью Клаппа «Народный герой» ¹¹, в которой доказывается, что всякое историческое лицо, чем-то поразившее массу, независимо от характера его деятельности (будь то революционер, тиран, разбойник или защитник родины) и независимо от эпохи, имеет шанс стать героем легенды или песни.

Эта концепция отвечает антиисторическому, абстрактно-психологическому духу основных течений современной буржуазной социологии.

Большинство направлений западной социологии исходит из индивидуальной психологии как из своей основы; в некоторых работах закономерности индивидуальной психики буквально механически переносятся на общество в целом. Пафос марксистской науки, наоборот, заключается в раскрытии общественной обусловленности поведения человека. Представление об отдельном человеке, о некоем «Робинзоне», как о «единице общества» в известной мере представляет собой одностороннее отвлечение некоторых особенностей буржуазного общества, которые сами являются плодом длительного исторического развития.

Но в отношении ранних ступеней человеческой истории, на которых формируется героический эпос, ошибочность такого представления выступает особенно очевидно, так как тесные общественные связи не только обнаруживаются здесь с большой силой и в явной форме, но составляют основу жанровой специфики героического эпоса, его особой гармоничности.

Баура довольно удачно подмечает «антропоцентрический» характер эпической поэзии – то, что в эпосе человеческая личность и ее действия представляют самостоятельный интерес для поэта и общества. Баура обращает внимание на известный эпизод посещения Одиссеем «царства мертвых»:

1. H. M. Chadwick and N. K. Chad wick, The growth of literature, vv. I-III, London, 1932 – 1940.[↩]
2. C. M. Bowra, Heroic poetry, London, 1952.[↩]
3. M. Parry, L’epithete traditionelle dans Horere, Paris, 1928; егоже, Studies in the epic technique and orale verse making, 1930.[↩]
4. G. R. Levy, Sword from the rock. An inverstigation into the origins of epic literature and the development of the hero, London, 1953.[↩]
5. F. R. S. Raglan, The hero, London, 1936; J. de Vries, Das Marchen, besonders in ihrem Verhaltnis zur Heldensage und Mythos. F. F. 1. N 150, Helsinki, 1954.[↩]
6. F. Panzer, Nibelungische Problematik, Heidelberg, 1954.[↩]
7. Rhys Carpenter, Folk-tale, fiction and saga in the Homeric epics, Berkeley, 1946.[↩]
8. Ch. Autran, Homere et les origines sacerdotales de l’epopee grecque, vv. I-III, Paris, 1938 – 1948; егоже, L’epopee indone, Paris, 1950.[↩]
9. K. Wais, Fruhe Epik Westeuropas, Tubingen, 1953.[↩]
10. Q. Dumezil, Horace et les Curiaces, Paris, 1942.[↩]
11. O. E. Klapp, The folk-hero, «Journal of American folk-lore», v. 62, 1949.[↩]