№7, 1978/Публикации. Воспоминания. Сообщения

«Вообще надо вспоминать…» (Из переписки М. Слонимского с К. Фединым и К. Чуковским). Вступление, публикация и примечания Татьяны Бек

В архиве Михаила Слонимского немалое место занимают материалы его переписки с товарищами по литературному труду. Письма деловые и шутливые, дружеские и сугубо литературные…

Весьма обширна переписка М. Слонимского с К. Фединым (тесная дружба связывала их еще с молодости, со времен «Серапионовых братьев») и с Корнеем Чуковским, одним из первых – и на всю жизнь – творческих наставников Слонимского.

Совершенно самостоятельные, две эти эпистолярные линии однажды пересеклись.

1965 год. М. Слонимский завершает работу над своей «Книгой воспоминаний» («Советский писатель», Л. 1966), посвященной Горькому и Грину, Форш и Зощенко, Шварцу и многим другим «старшим и младшим» (так называется одна из глав книги, где рассказано о петроградском Доме искусств) представителям зарождающейся советской литературы.

Естественно, Слонимскому необходим был взгляд на его воспоминания со стороны и в то же время изнутри. Активизируется переписка с К. Фединым, который как непосредственный очевидец помогает мемуаристу выверить детали и акценты. Очень важен Слонимскому и суд Корнея Чуковского, в ту пору тоже погруженного в проблемы мемуаристики: готовился к печати отдельный том его воспоминаний (в переписке Слонимского и Федина – восторженные отзывы о них).

Надо сказать, что публикуемые фрагменты писем отражают всеобщий интерес к мемуарной литературе, ярко вспыхнувший на рубеже 50 – 60-х годов. «Вообще надо вспоминать, напоминать, восстанавливать истину…» – эти слова М. Слонимского из письма к Николаю Чуковскому по поводу его мемуаров о Мандельштаме («Москва», 1964, N 8) – чрезвычайно характерный «лозунг» литературы тех лет.

Осознанием высокой миссии писателя, работающего над воспоминаниями, и пронизаны размышления трех художников – М. Слонимского, К. Федина, К. Чуковского1.

 

  1. ПЕРЕПИСКА С К. ФЕДИНЫМ

М. СЛОНИМСКИЙ – К. ФЕДИНУ

17 января 1965.

Дорогой Костя <…>.

На днях сдаю книгу воспоминаний. Ты, естественно, в ряде мест существуешь там, и одно место я выписываю здесь, чтобы ты либосанкционировал, либо нет. Говоря о чувстве общности и нашем, И москвичей, и прочих в начале двадцатых годов, я пишу: «Помню, как Федин перенес тяжелую операцию кишечной язвы. Когда я был после этого в Москве, Леонид Леонов спрашивает меня: – Как фединское брюхо? Зажило? Ведь это наше брюхо! – Вот такое было, ощущение – «наше».

Дело в слове «брюхо». Может быть, это грубо? Леонов сказал именно так. И правильно сказал по тем временам. Но сейчас это может быть обидно? Нехорошо? Вот видишь, какой я деликатный. Изменить легче легкого. Но будет скучней. Ты скажи откровенно. Спрошу и Леонова. Об остальных местах, где ты, я не беспокоюсь. <…>

К. ФЕДИН – М. СЛОНИМСКОМУ

6 февраля 1965.

Дорогой Миша,

конечно же, надо оставить «брюхо»! – слово доброе, безыскусственное, мужичье. Не вздумай запрашивать Леонова, – он высмеет тебя, а заодно и меня. Вообще же – как хорошо, что ты отдался воспоминаниям. Возраст диктует, и никуда от него не уйдешь. <…>

 

М. СЛОНИМСКИЙ – К. ФЕДИНУ

8 февраля 1965.

Дорогой Костя <…>.

Сдал книгу с «брюхом». Леонова не стану спрашивать, конечно. Воспоминания и старят, и молодят. Писал и удивлялся – было ли это или виделось во сне? Всего не упишешь, и книга, которую сдал, малая доля всего. Если еще немножко поживу, то еще поплыву по этой волне. <…>

К. ФЕДИН – М. СЛОНИМСКОМУ

5 марта 1965, дача (на ленинградскую делегацию съезда) 2.

Милый Миша,

я «сдал»: ездить, ходить на съезд не под силу. Прости, что невольно подвел тебя. Надеюсь, ты уже передал рукопись3 для меня, о которой мы условились. Если ты как-нибудь выберешь часок и приедешь ко мне в Переделкино, буду рад тебе. <…> Если ты вдруг укатишь, не повидавшись, то рукопись я тебе тотчас пришлю почтой и напишу. <…>

 

К. ФЕДИН – М. СЛОНИМСКОМУ

13 марта 1965, дача.

Дорогой Миша,

ты прав, думается мне, считая, что воспоминания твои о Пильняке наилучшее место займут в книге о 20-х годах, которую ты закончил. В журнале они не найдут той среды, которой им будет недоставать для дополнительного света, «эпохи» – соседства, объясняющего, с кем он – Пильняк – воевал, с кем хотел бы шагать в ногу и кто старался попасть с ним в ногу, кто – повалить и затоптать его.

Твое маленькое эссе, написанное очень хорошо, разве только в этом смысле можно укорить – Пильняк не может быть объяснен вне атмосферы 20-х годов: как явление он принадлежал ей, как личность – России именно той поры.

Ты показал (а вернее – сказал), как «вглядывался в разноголосую, разнолицую тогдашнюю Россию» этот «стихийник», но в очерке нет хотя бы беглого наброска окружения, в которое он «вглядывается», не слышны разные голоса, не видны лица. Поэтому нимб его, зажженный в безвоздушности, не озарился и непонятен человеку, мало или меньше нас с тобою знающему 20-е годы. <…>

Вот почему я считаю, что в книге, посвященной (как я понял) именно началу начал нашей литературы, когда фонарь Пильняка горел и слепил всех вокруг жарче только-только зажигавшихся других фонарей и фонариков, – твоя статья о «стихийнике» найдет совершенно ей необходимое окружение, и природа пильняковской славы найдет свое объяснение.

Согласен ли ты?

Вот пример, подтверждающий, как мне кажется, мысль о недостающей среде, окружении Пильняка. Ты дважды пишешь о себе: «…мы были с ним очень разные», подчеркивая (во второй раз), что у тебя с ним «не было дружеской близости». Но ты ни разу не обмолвился – в чем же состояла эта разница между ним и тобою. Для понимания того, каким, собственно, был Пильняк, очень много было бы достигнуто раскрытием противоположения, на котором ты настаиваешь (и которое, конечно, было). Но ты, видимо, ничего не хотел, кроме того, чтобы отгородить себя от Пильняка. Но отгородил ты читателя от понимания либо хотя бы от разгадки Пильняка.

Повторяю, написан очерк хорошо и по нему можно предугадать, что это «хорошо» относится ко всей книге, – допущение понятное, когда знаешь твои работы в этом жанре, – под пером твоим они художественно превосходят многое, что напечатано у нас воспоминателями.

  1. Мы выражаем благодарность И. И. Слонимской, предоставившей нам материал для настоящей публикации.

    Публикация условно разбита на две части: «Переписка с К. Фединым» и «Переписка с К. Чуковским», – внутри которых соблюдается хронологическая последовательность. В ряде мест для удобства чтения сделана незначительная пунктуационная правка. Купюры заключены в угловые скобки.

    []

  2. В это время М. Слонимский присутствует на Втором съезде писателей РСФСР в Москве.[]
  3. Имеется в виду рукопись воспоминаний о Б. Пильняке.[]

Цитировать

Слонимский, М. «Вообще надо вспоминать…» (Из переписки М. Слонимского с К. Фединым и К. Чуковским). Вступление, публикация и примечания Татьяны Бек / М. Слонимский, К. Федин, К. Чуковский, Т.А. Бек // Вопросы литературы. - 1978 - №7. - C. 184-194
Копировать