Верность первому чувству

Я был среди тех тысяч и тысяч молодых людей, которые сразу же безоговорочно и до конца поверили Ленину. Нет, не студентом, не мальчиком из интеллигентной семьи или сознательным рабочим – я был, что называется, парнем от сохи в самом прямом смысле, одним из тех, в чьей крови сидит тяжкий и радостный крестьянский труд, запахи земли, широта наших просторов, суровость нравов и наша историческая судьба – от половцев до крепостного права. Я был одним из миллионов русских мужиков, к которым Володя Ульянов, «Старик», Владимир Ильич Ленин обращал свое слово. Он учился понимать крестьян и на Волге, и в Шушенском, под Москвой.

Ленин для моего поколения коммунистов, присягнувших партии в 1919 году, в грозовые дни революции, был самой первой и самой прочной нашей любовью.

Три года тому назад мне переслали из одного архива довольно невзрачного вида тетрадь со стихами. С удивлением и тихой радостью листал я страницы, исписанные знакомым мне почерком – моим почерком 1919 года. Передо мной лежали чудом сохранившиеся стихи, которые я тогда, преисполненный надежд прославиться, посылал в Москву, намереваясь найти издателя.

О чем мог писать крестьянин, в восемнадцать лет надевший армейскую шинель, с детства познавший унизительность подаяния и холуйский труд на хозяина, хорошо знающий запахи трав и успевший хлебнуть фронтовой жизни?

Сложенные в незатейливые ямбы строки были о войне, крестьянских парнях, вернувшихся калеками с царского фронта, о «царе-кровопийце» и «буржуях-вампирах». Строки эти, кое-как срифмованные, я читал своим товарищам и находил в их сердцах отклик и одобрение своей «поэзии», потому что их тоже волновали – и калеки, и родные березы, и политика.

Мир и Земля!

Это ленинское требование, включенное в избирательную платформу большевиков – на выборах в Учредительное собрание, – было нужно русским Мужикам в шинелях. И нас не надо было излишне агитировать за такую программу. Мы были «за»! По выборам в Учредительное собрание бюллетень ленинцев шел в городе Глазове, Вятской губернии, – там стояла наша воинская часть, – под номером четвертым. Я расклеивал и разбрасывал по городу большевистские листовки.

Вот хроника тех дней:

 

 

Заборы, заклеенные до неба,

Мы перекрещивали четверкой,

Чтоб в Учредилке за мир и за землю

Солдатским прикладом гремела четверка.

 

Близкая и очень волнующая тема, которая стала многими моими стихами: Ленин и русское крестьянство. Я старался решать ее через собственную судьбу и судьбу моих сверстников, пошедших в годы пятилеток на стройки, в цехи новых заводов, на фронты.

Занимаясь до войны политической работой в армии, проходя школу самообразования, я читал и перечитывал многие страницы ленинских книг. Однажды мое внимание остановилось на статистических таблицах книги «Развитие капитализма в России». В приводимых выкладках Ленин учел однолошадные и безлошадные крестьянские дворы, хозяйства более зажиточных слоев деревни.

По естественной параллели таблица с перечислением однолошадных дворов навела меня на воспоминание о детстве. Вот ведь, подумал я, это и наш тут однолошадный двор учли. Живо предстал перед моим мысленным взором наш Игренька, на котором я пахал, боронил, возил из лесу дрова. Наша крестьянская лошадиная сила! Поразила мысль: еще тогда, на меже двух столетий, Владимир Ильич, изучая положение русского крестьянства, намечал контуры будущего социального движения, предсказывал будущее России, а выходит, и мое будущее.

Если б он путь не указал,

на мир не открыл нам глаза,

опять бы ходить в батраках да с сумой

я так бы всю жизнь впотьмах,

и кем бы ты был, товарищ мой,

теперь одолевший его тома? –

спрашивал я себя и своих сверстников в этих негромких строках, за которыми стояло пережитое: воспоминания детства, жутковатый быт медвежьих деревенских углов, – словом, Россия вдалеке от Москвы.

Ленин был глубоко интеллигентным человеком, воспитанным в семье, где жертвовали собой ради высоких целей свободы.

Вот я беру с полки книги, воспоминания современников Ленина, тоненькие брошюрки, написанные его близкими. Листаю. Карандашные пометки на полях, подчеркивания, восклицательные знаки и знаки вопроса – все это как бы штрихи, которыми я рисовал свой портрет вождя – для отдельных стихов и для поэмы.

Романтик и реалист Ленин с молодых лет был предан памяти Чернышевского.

Надежда Константиновна Крупская вспоминает:

«Как личность, Чернышевский повлиял на Владимира Ильича своей непримиримостью, своей выдержанностью, тем, с каким достоинством, с какой гордостью переносил он свою неслыханно тяжелую судьбу. И все то, что сказано о Чернышевском Владимиром Ильичом, дышит особым уважением к его памяти. В тяжелые времена, когда приходилось в партийной работе переживать трудные моменты, Владимир Ильич любил повторять одно место из Чернышевского, где тот говорит, что «революционная борьба – это не тротуар Невского проспекта».

И каждый раз, когда я читаю у Ленина о Чернышевском, я слышу, как вспыхивает страстью его речь.

Тогда начинали рано.

В двадцать три года он уже вошел в подпольный революционный мир российской столицы, приехав из провинции и поразив своих новых товарищей обаянием своей личности и глубокими знаниями хозяйственного развития России.

На двадцать шестом году жизни Владимир Ульянов, будучи в тюрьме под следствием, начинает писать задуманную им работу, которая сегодня стоит у меня на книжной полке рядом с «Капиталом», и заканчивает ее в сибирской ссылке.

Еще не в светлых комнатах Истпарта,

где даты в памяти перебирай,

а только обозначенным на картах

найдешь далекий Минусинский край…

 

Горит свеча, чуть-чуть колеблет тени.

Село до ставней вьюги замели.

Но здесь, где трудится, где мыслит Ленин,

здесь, в Шушенском, проходит ось Земли.

Нынешнее поколение читателей стихов и, сказать объективнее, знатоков и ценителей поэзии более тянется к факту, к первоисточнику, намереваясь составить о событии собственное мнение.

Мои стихи нужно рассматривать как очень личное, помножая на дату, которая стоит под стихотворением. С горы своего возраста моя самокритика произвела беспощадный отбор, сопоставляя сделанное с необъятностью ленинской темы. Видимо, это обычное дело для литератора с моей биографией, в которую вписаны разные страницы: и 1917 год, и 1924, и 1934, и 1937, и годы второй мировой войны.

Я на жизнь свою гляжу все строже.

В ней одно есть оправданье мне,

то, что годы лучшие я прожил

от гражданских дел не в стороне.

Но я вернусь к портрету Владимира Ильича.

«Ворохами таскала я ему книги из библиотеки. Вольно-экономического общества, Академии Наук и других научных хранилищ» (А. И. Ульянова-Елизарова).

Все эти вороха книг он успевает в тюрьме не только прочесть, просмотреть, но и осмыслить. И когда в начале 1897 года он услыхал не свидании, что дело его закончено и скоро предстоит освобождение и высылка в Сибирь, он с юмором воскликнул:

«Рано! Я не успел еще собрать все нужные мне материалы!»

Всякий раз, когда мне доводится сопоставлять свидетельства самых разнохарактерных людей, видевших Владимира Ильича в различные периоды его жизни или вместе с ним работавших, я не перестаю удивляться, сколь сходны эти портреты своим внешним и внутренним обликом.

«Большинство портретов Владимира Ильина не в состоянии передать того впечатления особой одаренности, которое быстро шло на смену первым впечатлениям от его простой внешности, как только вы начинали несколько ближе всматриваться в его облик. Недаром один известный французский скульптор, вероятно не предчувствовавший дальнейшей исторической деятельности Владимира Ильича, тем не менее был так поражен и восхищен превосходными очертаниями его лба, что буквально преследовал его в Париже своими предложениями вылепить его голову, обладавшую, по мнению этого художника, особой духовной красотой. Он находил громадное сходство в очертаниях лба Владимира Ильича со скульптурами, изображавшими великого мыслителя древности Сократа» (Г. М. Кржижановский).

«Я ожидал встретить марксистского начетчика, с которым мне придется вступить в схватку, но ничего подобного не произошло. Мне говорили, что Ленин любит поучать людей, но он, безусловно, не занимался этим во время нашей беседы… Через весь наш разговор проходили две – как бы их назвать – основные темы. Одну тему вел я: «Как вы представляете себе будущую Россию?