Верность методу историзма
Ваче Налбандян, Писатель и история, «Айастан», Ереван, 1970, 551 стр. (на армянском языке).
Новая книга В. Налбандяна «Писатель и история» развивает тему, которую автор разрабатывает на протяжении многих лет. Его работы о создателе армянской письменности Месропе Маштоце, о выдающемся летописце и мыслителе V века Егише, монография о дилогии Д. Демирчяна «Вардананк», а также другие исследования внесли немало ценного в изучение истории и художественной литературы армянского народа.
Обстоятельное введение (стр. 2 – 81) автор посвящает теории исторической романистики. Здесь дается критический обзор возникновения и развития исторического жанра в западноевропейской, русской и, конечно, армянской литературе. Но вводная часть книги привлекает читательское внимание прежде всего разбором таких сложных, вызывающих немало споров проблем, как «Новая действительность и судьба исторического романа», «Факт и воображение в историческом романе», «О проблеме героя».
Верна главная, хорошо аргументированная мысль В. Налбандяна в том, что эстетический интерес к прошлому всегда диктовался требованиями современности, служил определенным общественным целям. Наиболее полное свое воплощение этот интерес, как отмечает автор, получил в жанре монументального исторического романа у Вальтера Скотта, Гюго, Бальзака, Купера и др. Думается, однако, что это, в общем, верное утверждение не должно умалять того значения, которое имеют также жанры исторической драмы (трагедии) и поэмы. Бесспорный тезис автора о том, что в историческом романе «прошлое перестает быть хаосом ошибок и колебаний, случайностей и недоразумений», должен распространяться и на эти жанры передовой литературы, сыгравшей существенную роль в формировании исторически прогрессивных общественных воззрений и идеалов.
Значительное место во введении уделено новому этапу в развитии исторического романа в советский период. Представленный творчеством видных писателей разных национальностей нашей страны, советский исторический роман обогатил традиционный жанр более последовательным историзмом, ясным и верным толкованием классовой борьбы, анализом социальных тенденций и расстановки противоборствующих сил. Благодаря этим достижениям нашла более полное воплощение правда истории и яснее выявилось художественно познавательное и воспитательное значение исторического романа.
Формируясь в борьбе с пролеткультовским нигилизмом по отношению к прошлому, а также вульгарным социологизмом рапповской критики, советская историческая романистика, как убедительно доказывает В. Налбандян, уже в первых своих творениях отразила органическую связь с решающими событиями современности, с революционным преобразованием мира. Углубление в исторический процесс, художественное познание его закономерностей дает возможность глубже понять причины и движущие силы общественного прогресса; реалистическое, глубоко правдивое воспроизведение прошлого позволяло читателю лучше осознать животрепещущие проблемы современности. Глубоко прав исследователь, утверждая, что «только действительное историческое чувство может породить произведение, обладающее современным звучанием, только оно может сообщить историческому повествованию современное содержание, и, наоборот, произведение, лишенное духа современности, никогда не может быть творением подлинно историческим».
В. Налбандян ставит и верно решает ряд важных методологических вопросов. Он выступает против фетишизации фактов истории, подчеркивает роль отбора наиболее существенных фактов и событий, значение художественной типизации, обобщения в процессе творчества, а также значение мировоззренческой позиции художника в самом отборе и типизации фактов прошлого.
В. Налбандян ставит вопрос о герое произведения, в котором находит воплощение определенная историческая тенденция. Опыт советской исторической романистики, как доказывается в рецензируемом труде, свидетельствует о том, что таким героем могла стать прежде всего личность активного деятеля и борца за народные интересы. Образы именно таких героев и создала советская историческая романистика, даже одним этим фактом подняв этико-эстетическую значимость этого жанра литературы.
Предметом обстоятельного разбора в книге В. Налбандяна является трилогия С. Зорьяна – романы «Царь Пап» (1944), «Армянская крепость» (1959) и «Вараздат» (1967), – а также историческая поэма В. Давтяна «Тондракийцы», посвященная еретическому по форме, но высокопрогрессивному по существу и демократическому по характеру движенью XI-XII столетий. Трилогия, отражая одну из самых сложных, трагедийных эпох армянской истории – вторую половину IV века, – стала весьма заметным явлением армянской советской литературы послевоенного времени. Она – и в первую очередь наиболее удавшийся роман «Царь Пап» – дала повод для жарких литературоведческих и историографических споров, породив значительную литературу, критически использованную в монографии.
Исследование В. Налбандяна можно считать комплексным. Рассматриваемые в нем произведения автор оценивает прежде всего как историк, серьезный и тонкий знаток богатой летописи Армении V-XI столетий. Он не оставил без внимания, пожалуй, ни одного значительного письменного памятника эпохи (на древнеармянском языке – грабаре), чтобы установить правдивость, историческую достоверность разбираемых им художественных творений. Эти сопоставления исторических фактов и их художественной интерпретации, многочисленные сличения летописных источников, которыми пользовался С. Зорьян, и его романов, а также поэмы В. Давтяна проведены чрезвычайно тщательно, хотя кое-где сравнения кажутся слишком детализированными и потому заслоняющими собственно литературоведческий анализ.
На основе историко-сравнительного метода В. Налбандян проделал большую работу, проникнутую духом верности истории и основанную на марксистско-ленинской методологии. Исследователь сам, параллельно с С. Зорьяном и В. Давтяном, фактически воспроизводит важные свершения истории, по-своему толкуя и оценивая их. Подобный «параллелизм» – способ не такой уж легкий в исследовании, но тем более оп достоин поддержки. А не легкий потому, что своеобразие армянской летописной литературы, наметившееся уже в ее начальный период (V-VIII вв.), особенно в творениях Бузанда, Хоренаци, Египте и Парбеци, состоит в том, что она, будучи собственно историографией, вместе с тем в значительной мере являлась не столько аналитической и обобщающей, сколько повествовательной, пользовавшейся художественным вымыслом и содержавшей немало страниц прекрасной словесности. Эта литература одновременно носила морально-назидательный характер и тяготела к любомудрию (философствованию). В. Налбандян сумел подойти к ней предельно критически, чтобы верно оценить то, в какой мере С. Зорьяну удалось использовать историографический и фактологический материал этой литературы, отъединяя реальные факты от Художественной фантазии.
Трилогия С. Зорьяна и поэма В. Давтяна интересуют автора прежде всего как творения исторического жанра: именно его эстетика, его специфика находятся в поле исследовательского зрения. В трактовке В. Налбандяна, художник, как и историк, стремящийся к истине, отнюдь не волен поступать с фактами истории произвольно, как ему «подскажут» его симпатии и антипатии, хотя писатель всегда выступает как своеобразный толкователь прошлого. Художественный вымысел, воображение, смещение событий во времени, вымышленные герои и свершения – все служит в историческом романе художественно убедительному воспроизведению реальной истории, ее ведущих тенденций.
Как показывает В. Налбандян, С. Зорьян проявил в своих романах, особенно в «Царе Папе», высокое чувство эстетической меры в соотношении реальных и вымышленных фактов.
Разбираемая трилогия в своих главных идеях, сюжетном развитии и образах героев опирается на всесторонне освоенные романистом факты истории, и в этом исследователь справедливо видит главное ее достоинство, суть реалистического метода романиста. Этим и определяется «историзм романов Зорьяна, реалистическая направленность отражения действительности, принципы создания художественных образов». Исторические лица стали героями трилогии, что поднимает ее художественно-познавательное значение.
В поэме «Тондракийцы», как верно отмечает В. Налбандян, видится не простое следование историческим событиям, а глубокие раздумья, возникшие а связи с обращением к наиболее мощному движению народных масс в средневековье – тондракийцев. Вот почему автор обращается к жанру историко-философской поэмы. Стоило, однако, полнее выявить именно философскую сущность этой поэмы, в частности показать то новое, что дает это произведение в сравнении со значительной литературой, посвященной еретическому движению тондракийцев. Такая работа была необходима и потому, что жанр философской поэмы в армянской литературе имеет интересную историю. Достаточно сослаться хотя бы на «Книгу скорбных песнопений» Григора Нарекаци (X в.), одного из первых идеологов армянского Возрождения.
Привлекает в рецензируемой книге ее строго критическая направленность. На многих ее страницах выражается несогласие с художественной трактовкой того или иного исторического факта, устанавливаются некоторые неточности фактического порядка. Автор монографии всячески стремится избегать того глянца, которым покрываются иные труды», посвященные маститым художникам слова. Исследователя интересуют прежде всего правда истории и художественная правда в их органической взаимосвязи и завоевания писателей, обогащающих современное понимание истории как внутренне противоречивого и напряженного процесса. Успехи армянского советского исторического жанра, как доказывает автор, сказались также в углублении гуманистического пафоса литературы.
Достоинством книги «Писатель и история» нам представляются и плодотворные попытки В. Налбандяна выявить диалектику национально особенного и интернационального в армянской исторической романистике. Исторический жанр в армянской литературе возник и развивался в связи с ростом национального сознания и освободительной борьбы армянского народа. Не случайно именно во второй половине XIX столетия, в пору наибольшего подъема национально-освободительного движения, исторический жанр получил здесь небывалое до того развитие. Идеями национального возрождения были проникнуты романы Раффи и Мурацана. Творчество Раффи, например, явилось антиподом армянского классицизма, всецело ретроспективного по своему существу и явно идеализировавшего старину. Как верно отмечается в книге В. Налбандяна, Раффи преодолел эту историческую односторонность да и бесперспективность, принципиально по-новому подойдя к художественному воспроизведению истории: для него познание и верное понимание прошлого было исходным пунктом для поисков путей к светлому будущему родины.
Однако национально особенные черты, самобытность армянской исторической романистики не были чем-то замкнутым, изолированным от внешних влияний. Эта романистика развивалась в общем русле мирового опыта, в частности испытывала известное влияние Вальтера Скотта, Виктора Гюго и других писателей.
Продолжая исследование взаимосвязей национального и мирового опыта в армянской романистике, В. Налбандян отмечает расширение и обогащение этих взаимосвязей в советский период. Например, показывается, что трилогия С. Зорьяна, как и дилогия Д. Демирчяна «Вардананк», развивает критицизм Раффи, традиции его патриотизма и глубокой веры в творческие силы народа. Но С. Зорьян, верно подчеркивает исследователь, пошел дальше Раффи, сумев яснее и глубже увидеть социальные противоречия в далекой армянской истории, вернее оценить центробежные силы в ней. Национальное в романах С. Зорьяна – явление не монолитное, а глубоко противоречивое. Такое исторически объективное и более глубокое воспроизведение прошлого обеспечивается критическим отношением к опыту досоветской романистики, в особенности решительным преодолением субъективно-идеалистических традиций классицизма и романтизма. В этом более верном и глубоком художественном воспроизведении минувших времен исследователь справедливо видит и влияние инонационального опыта – прежде всего русской советской исторической романистики. Трилогия С. Зорьяна, как и поэма В. Давтяна, обобщает свои мысли и суждения В. Налбандян, – отражение нового, более высокого этапа армянского исторического жанра, являющегося определенным вкладом в общесоветскую историческую романистику.
Жаль, однако, что это верное обобщение явно слабо обосновано в суждениях исследователя о стиле, о языке и писательском мастерстве. Вся глава пятая, посвященная этим вопросам, по своему исследовательскому пафосу заметно уступает всем остальным главам.
Книга же в целом, с ее широким охватом явлений истории и художественного процесса, с ее критико-аналитическим характером, представляется нам весьма ценной, написанной на уровне современного литературоведения.