Важная задача социологии

О социальных функциях литературы¹ пишется и говорится много. Высказывания эти принадлежат в основном самим литераторам или теоретикам литературы.

В наше время, однако, заслуживают пристального и серьезного внимания также высказывания и мнения массового читателя об эффекте художественной литературы. Их анализ может существенно расширить представления о том, как преломляются те или иные произведения в общественном сознании, какова их роль в формировании взглядов и ориентации личности.

Если представить социальную связь: писатель – читатель в виде простой схемы: писатель → книга → читатель → писатель, – то легко обнаружить, что мы не имеем достаточной информации об одном из важнейших элементов этой схемы – читателе. А без знания этого существенного звена замкнуть систему обратной связи: читатель → писатель – невозможно.

Именно отсутствие такой информации приводит к тому, что писатель не имеет достаточного представления о «прохождении» своей книги в тех или иных социальных слоях.

Напомним любопытный и поучительный факт². В 20-е годы Эптон Синклер, занимавший в то время вместе с Джеком Лондоном «зенитное» положение в среде советских читателей (из числа иностранных авторов), пожелал выяснить: кто же в Советском Союзе читает его произведения?

По его просьбе московские библиотекари проанализировали 18 000 бланков читательского спроса. Они установили зависимости между спросом на произведения Синклера и социально-демографическими характеристиками читателей: пол, возраст, профессия, социальная принадлежность. Материал обследования был дополнен отзывами читателей разных социальных групп о произведениях Синклера.

Выяснилось, в частности, следующее: рабочие в возрасте 20 – 25 лет интересовались произведениями, где затрагиваются социальные вопросы. «Король Уголь», «100%», «Джимми Хиггинс», «Джунгли» – таков основной «репертуар» этой группы.

Рабочая молодежь (до 20 лет) читала эти же произведения, однако ценила прежде всего увлекательный сюжет.

Среди жен рабочих наиболее популярными оказались: «Дебри», «Король Уголь», «Порченные»; среди жен служащих – «Король Уголь», «Замужество Сильвии», «Порченные».

Аналогичная работа двух ленинградских библиотек целиком подтвердила эту картину читательского спроса.

Ни об одном из наших писателей даже такими, в общем-то недостаточно полными, данными мы не располагаем.

В определенной степени вопрос общественной оценки произведения решается критикой, но этого явно недостаточно, так как трудно установить реальный читательский резонанс, который вызывается тем или иным социально-значимым произведением.

Непосредственные встречи автора с читателями, читательские конференции, обмен письмами тоже лишь в малой степени проясняют картину, хотя, конечно, эти методы в какой-то мере, пусть статистически неполно, позволяют все же судить о читательской реакции.

Сегодня уже многим ясно, что на очереди – использование социологических и социально-психологических методов. Систематическое зондирование общественного мнения, статистика мнений, призванная дополнить статистику читательского спроса, способны, бесспорно, приблизить нас к созданию социального портрета читателя и дать фактическое знание, основываясь на котором можно затем плодотворно разрабатывать теорию функционирования литературы в обществе. Бесспорно, правда, и другое: единого социального портрета читателя быть не может. Не случайно исследователи этой проблемы в 20-е годы проводили четкую дифференциацию читателя по социальным признакам и говорили о читателе-горняке, читателе-крестьянине и т. п.

1. Во избежание недоразумений, которые вполне резонно могут возникнуть не только у строгих методологов социологии, хочу отметить, что такие термины, как «книга», «художественное произведение», «художественная литература», в данной статье употребляются как синонимы.[↩]
2. См.: А. Кухарский, Приговор читателя. Оценка художественной литературы современным читателем. Опыт, исследования и наблюдения, Л. 1928, стр. 16.[↩]