В. В. Комин, В. П. Прищепа. Он пришел в XXI век. Творческий путь Евгения Евтушенко

Авторы книги – известные сибирские евтушенковеды В. Комин и В. Прищепа. Подзаголовок книги вызывает определенные «жанровые ожидания». Они оправдываются лишь отчасти: не хронология лежит в основе монографии. Перед нами – попытка системного творческого портрета, аспектами которого выступают исторический контекст, мировоззренческая позиция, все стороны многообразной творческой деятельности. И все-таки книга не получилась вполне цельной из-за многочисленных повторов, «топтания на месте» и разнокачественности составляющих ее частей.

В основе концепции – всесторонне аргументируемый тезис о шестидесятничестве Евтушенко. Авторы вполне отдают себе отчет в том, что как «течение» шестидесятничество не является чем-то однородным и целостным, предлагая условно делить шестидесятников на «меньшевиков» и «большевиков» по степени их лояльности к советской системе. Сам Евтушенко, как противник сталинизма и апологет личности Ленина, отнесен к последним.

Три ключевые проблемы, или три «культа», определили своеобразие мировоззрения поэта – культ вождя, культ поэта и культ народа. В разное время «пропорции» и акценты этих составляющих менялись. Поэт в этой иерархии занимает серединное положение, «он – посредник между властью и народом, и потому его положение и почетное и незавидное» (с. 118).

Евтушенковское самосознание представлено как двойственное, а его личность как «противоречивая» и «мятущаяся». С одной стороны, осознание роли поэта возникало из понимания шестидесятниками поэзии как «государственного дела». С другой же – поэт не был свободен от таких качеств, как «самоупоение, самолюбование и самовлюбленность», при этом он вполне отдает себе отчет в этом, стремится их преодолеть, но «временная борьба с ними, если она и возникает, к полной победе не ведет, ибо это – борьба с самим собой» (с. 117).

Внутренняя противоречивость сознания не могла не отразиться на многом. На внешнем облике: «Евтушенко носит свою известность впереди себя, преподнося ее всеми манерами поведения: тембром голоса, озабоченным «тысячью дел» выражением лица, добротной, но достаточно демократичной одеждой» (с. 118). На мировоззрении, когда поэт «придерживается двух «взаимоисключающих», а точнее полемизирующих мнений и – верит в оба» (с. 128). На «качестве» самого творческого «продукта»: многие рифмы и строчки становились заложницами торопливости, поспешной погони за злободневностью и сиюминутным эффектом.

В работе можно найти еще более категоричные оценки: «Евтушенко-конъюнктурщик порою берет верх над Евтушенко-художником, когда талант используется не по назначению, а как средство добывания власти и достатка» (с. 124).

Монография свидетельствует о стремлении дать объективную и непредвзятую оценку поэту и человеку. Это удается не всегда. Порой оправдательная риторика и интонация побеждают. Так происходит там, где авторы пытаются оградить Евтушенко от упреков А. Мальгина, В. Кожинова, Ал. Михайлова в избыточной и неоправданной риторике (с. 31 – 32), в «самолюбовании» и «позерстве», хотя на других страницах сами же предъявляют ему сходные упреки. Сказываются несогласованность мнений и расхождение голосов в творческом «дуэте» двух соавторов.

Монография изобилует точными наблюдениями над свойствами поэтики – рифмы, строфики, жанровых особенностей поэмы и лирики, поэтической маски, своеобразия прозы и публицистики, афористики. Делается попытка объяснить внутреннюю связь собственно литературной деятельности и внелитературного творчества – работы Евтушенко в кинематографе и художественной фотографии.

Особое внимание уделено непростым взаимоотношениям поэта и цензуры, поэта и власти. Евтушенко не пошел по пути радикального протестантизма, как это сделали другие его современники (А. И. Солженицын), но не опустился и до роли «придворного» стихотворца. Защита им «шестидесятнической» позиции умело соединялась с тактикой частичных компромиссов с властями предержащими и цензурой. Свою славу «полузапрещенного бунтаря, полудиссидента» и все растущую мировую известность Евтушенко использовал «как щит от решительных репрессивных действий со стороны советских властей» (с. 126). Как следствие невидимого сражения с цензурой возник особый «аллюзионный стиль мышления».

Один из наиболее привлекательных и живо написанных разделов под названием «Интимизация лирического повествования – следствие поиска мировоззренческой точки опоры» (с. 136 – 171) посвящен любовной лирике Евтушенко. На общем фоне его гражданской и публицистической поэзии стихотворения о любви долго оставались вне поля зрения литературоведов, хотя давно были известны и любимы массовым читателем. Для поэзии 50 – 60-х годов изображение драматизма взаимоотношений чувственной любви, антиаскетизм и привнесение эротического элемента явились подлинным открытием. Четыре лирических цикла, названные по именам тех, кому они адресованы, пронизаны общим для Евтушенко чувством любви-жалости и любви-раскаяния.

А. КОВАЛЕНКО