В борьбе с ложными взглядами

Основной вопрос познания – вопрос о сознании правдивом и сознании ложном – является в настоящее время предметом самой острой и самой ожесточенной идейной борьбы. Неудержимое распространение идей научного социализма все чаше заставляет реакцию прибегать фальсификации марксизма. В моду входит все более тонкая подделка буржуазной политики и буржуазной философии под марксизм. В связи с этим небезынтересно рассмотреть некоторые приемы внесения «марксизма» в толкование таких форм общественного сознания, как наука и искусство.

Один из основателей современного оппортунизма К. Каутский видел главное значение науки в том, что она противодействует монотонности, которую якобы несет в жизнь человека развитие техники, а не в том, что она служит средством познания и революционного переустройства мира. Правда, Каутский полностью не отрицал роль науки в классовой борьбе пролетариата. Однако эта роль сводилась им лишь к тому, что наука помогает рабочим отвоевать у капиталистов соответствующее время для досуга, в том числе и для овладения наукой.

Искусство лишено у Каутского даже той ничтожной познавательной и преобразовательной роли, которая отводилась науке. Его назначение – развлекать человека, разнообразить его жизнь. Искусство – одно из многочисленных средств человеческого наслаждения. Самыми примитивными из этих средств Каутский считал алкоголь и никотин. Искусство для него – «более тонкое и разнообразное» средство наслаждения, выходящее «за рамки обыденности» ¹. Техника, а не капитализм, утверждал он, губит некоторые отрасли искусства. Поэтому первобытный строй и времена феодальной отсталости – золотой век для развития искусства. Наши дни не то, что времена викингов, пиратов, рыцарей и «сильных крестьян», когда весь народ действовал в духе «единого стиля эпохи». Поскольку искусство является лишь средством наслаждения, рабочему безразлично, что изображает художник, какими идеалами он руководствуется в своей творческой деятельности. Творец произведений искусства, утверждал Каутский, имеет «полную свободу», он «может одинаково служить сладострастию и религии, политике и любви, борьбе и эпикуреизму, победе и поражению и т. д.» ².

Усилия ревизионистов наших дней направлены к тому же, чего в свое время добивался и К. Каутский: к признанию «равноценности» сознания ложного и сознания правдивого. Чрезвычайно характерны в этом отношении хотя бы рассуждения Р. Зиманда о том, что познание не является целью искусства³.

В последнее время в среде оппортунизма и ревизионизма стало модой прикрывать выступления против марксистско-ленинской теории познания ссылками на молодого Маркса, е частности на его «Экономическо-философские рукописи 1844 года».

Впервые шум вокруг «нового Евангелия», которым якобы являются «Рукописи», оппортунистами был поднят в 1932 году⁴. «Новое Евангелие» они усмотрели в первую очередь в том, что Маркс в «Рукописях» якобы выступает против обобществления средств производства и устранения капиталистической эксплуатации, является не материалистом, а «реалистом и гуманистом», то есть идеалистом. Подобного рода «марксизм», получивший название «этически-гуманистического», фигурирует в настоящее время в официальных программных документах австрийских и западногерманских социал-демократов. Предпринимается попытка пропагандировать его «идеи» и в некоторых странах народной демократии. Показательны в этом отношении дискуссии, недавно происходившие вокруг «Рукописей» в польском журнале «Studia filozoficzne». Журнал поместил, например, статью Л. Колаковского «Карл Маркс и классическое определение истины», автор которой выступает против концепции истины, данной в трудах Энгельса и Ленина, и «восстанавливает» другую концепцию, которая якобы сформулирована в «Рукописях» Маркса.

Л. Колаковский изображает «открытого» им (на деле взятого от западноевропейских оппортунистов) Маркса сторонником идеалистической теории познания. Он утверждает, что Марксова теория познания якобы «не ведет к позитивному атеизму, то есть к убеждению, что бога нет» ⁵. Оказывается, для Маркса вопрос об объективности действительности лишен будто бы всякого смысла, так как действительность «построена из предметов, образованных человеком в согласии с его потребностями… В этом смысле можно, по Марксу, говорить, что мир, – такой, каким он нам представляется, – это социально-субъективный мир, т. е. имеющий условия своего существования в данном виде человеческий социальный субъект» ⁶.

Л. Колаковский находит, что приписываемые им Марксу рассуждения очень смахивают «на некоторые мысли, имеющие место в доктрине Спинозы; аналогичные идеи появились потом в анализах Бергсона» ⁷. Он приходит к выводу, что «истинность понятия как отношение «сходства» между суждениями людей и полностью независимой (от человека. – И. З.) действительностью оказывается по существу неприемлемой в марксистском миропонимании» ⁸. Зато приемлемыми становятся для К. Маркса святой Августин и не менее святой Фома Аквинский. Правда, эта приемлемость не полная, не точная, иначе Маркс потерял бы свою «оригинальность». «Если человек у Маркса замещает Бога-творца, то не так, как Бог Августина или Фомы Аквинского, делающий мир из ничего; он напоминает скорее бога аверроистов, создающего мир из материи» ⁹.

Способ, при помощи которого создается богостроительский миф о Марксе, который якобы не враждебен таким видам ложного сознания, как религия, очень прост. Во-первых, зачеркивается все то, что создал зрелый Маркс. Во-вторых, полностью отбрасывается основная тенденция развития взглядов молодого Маркса. В-третьих, то, что написано Марксом в «Рукописях» (работе незавершенной и Марксом самим не опубликованной), рассматривается в отрыве от других, завершенных и опубликованных Марксом в те же годы произведений. В-четвертых, сами «Рукописи» не изучаются всесторонне: желаемые выводы делаются на основе механически вырванных из контекста цитат.

Общеизвестно, что в 1843 – 1844 годах, то есть примерно в то же время, когда писались «Рукописи», Маркс становится основателем пролетарского атеизма. Именно в это время появились его работы («К еврейскому вопросу» и «К критике гегелевской философии права. Введение»), в которых четко сформулирован вывод о том, что буржуазно-демократическая революция (Маркс называет ее «политической эмансипацией») не может принести окончательного освобождения человечеству ни от цепей частной собственности, ни от цепей религии. Поэтому человечество не может ограничиться «политической эмансипацией», она должна быть дополнена социалистической революцией. Лишь эта революция, проведенная классом, который «…не может себя эмансипировать, не эмансипируя… вместе с этим, все другие сферы общества…» ¹⁰, принесет народу подлинно человеческую эмансипацию.

В 1843 – 1844 годах Маркс резко критикует буржуазный атеизм, но не за его антирелигиозность, а за недостаточную борьбу с религией. Именно в эти годы он со всей силой раскрывает вред религии, назвав ее превратным мировоззрением, опиумом для народа. Коммунисты, говорит он, не должны ограничиваться буржуазным отрицанием религии, ибо это отрицание ведет не к упразднению религии, а лишь к буржуазной свободе вероисповедания. Коммунисты должны бороться за полное освобождение человечества от религии, что невозможно без ликвидации эксплуататорского строя, без свершения социалистической революции. Последовательная борьба против религии должна проводиться с позиций научного коммунизма – вот в чем пафос Марксовых работ 1843- 1844 годов.

Именно этот момент Ленин считал краеугольным камнем «…всего миросозерцания марксизма в вопросе о религии» ¹¹. Так же смотрел на религию и зрелый Маркс. Критикуя авторов социал-демократической Готской программы и подчеркивая отличие буржуазного атеизма от атеизма пролетарского, он говорил, что «…буржуазная «свобода совести» не представляет собой ничего большего, как терпимость ко всем возможным видам религиозной свободы совести, а она, рабочая партия, наоборот, стремится освободить совесть от религиозного дурмана. Однако у нас не желают переступить «буржуазный» уровень» ¹².

Марксовы «Рукописи» (хотя их автор подчас еще и вкладывает новые открытия в форму старой гегелевской триады и вместе с тем отдает некоторую дань фейербаховскому культу абстрактного человека) отнюдь не противоречат основной антикапиталистической и антирелигиозной направленности других его трудов 1843 – 1844 годов. Наоборот, они развивают и дополняют основное содержание этих трудов. Их суть совсем не в том, что «атеизм не имеет больше смысла», как это говорит Л. Колаковский, а в том, что буржуазный атеизм уже не может удовлетворить коммунистов, как не могут их удовлетворить и прежние социалистические и коммунистические учения.

Выступившая на страницах того же польского журнала Е. Эйлстейн иногда довольно метко высмеивает тот способ, посредством которого Л. Колаковский повергает в прах материализм и воюет со столь ненавистным ему «сциентизмом», то есть верой в возможность правдивого познания.

1. К. Каутский, Размножение и развитие в природе и в обществе, Соч., т. XII, М.-Л. Госиздат, 1923, стр. 107.[↩]
2. Там же, стр. 94, 97, 110, 114, 109.[↩]
3. «Mys I filozoficzna», 1957, N 1.[↩]
4. Более подробно см. об этом в книге Л. Н. Пажитнова «У истоков революционного переворота в философии» (Соцэкгиз, М. 1960).[↩]
5. »Studia fifozoficzne», 1959, N 2, стр. 60. [↩]
6. Там же, стр. 68.[↩]
7. Там же, стр. 47.[↩]
8. Там же, стр. 58.[↩]
9. Там же, стр. 60.[↩]
10. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 1, стр. 428.[↩]
11. В. И. Ленин, Сочинения, т. 15, стр. 371.[↩]
12. К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения в двух томах, т. II, М. 1949, стр. 26.[↩]