В. Б. Катаев. Игра в осколки: Судьбы русской классики в эпоху постмодернизма

Мой коллега, не только очень знающий, но притом художественно, как-то по-английски парадоксально мыслящий, недавно сказал, что писать сегодня о постмодернизме – все равно что стрелять по уходящему поезду.

Согласен. Правда, уточню: все же при объявленных условиях надо, чтобы это был не наги поезд.

Потому что стрельнуть все равно хочется.

И, уже обращаясь к предмету обсуждения: что-то много вагонов в этом поезде, действительно, может быть, и уходящем. Или все еще идущем мимо нас?

Ведь не только Андрей Тургенев-Курицын о нем пишет («Русский литературный постмодернизм». М.: ОГИ, 2000), но и фундаментальный Михаил Эпштейн («Постмодерн в России: Литература и теория». М.: Изд. Р. Элинина, 2000). Вслед за исследованиями «Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм» (М.: Интрада, 1996) и «Постмодернизм от истоков до конца столетия: Эволюция научного мифа» (М.: Интрада, 1998) Илья Ильин подготовил «Постмодернизм: Словарь терминов» (М.: Интрада, 2001). По-прежнему в строю белорусская парка нашего постмодернизма Ирина Скоропанова: «Флинта. Наука» все допечатывает «учебное пособие»»Русская постмодернистская литература», а в 2002 году санкт-петербургский «Невский Простор» переиздал с дополнениями вышедшую в Минске монографию «Русская постмодернистская литература: Новая философия, новый язык», которая, по мысли автора, вместе с предыдущей работой составляет своего рода диптих, где «осуществляется попытка дешифровки философского кода русской постмодернистской литературы как фактора мировоззренческо-аксиологического значения» (с. 9). К тому еще петербургская «Алетейя» выпустила в серии «Интеллектуальная история в текстах и исследованиях» совместный труд Н. Терещенко и Т. Шатуновой «Постмодерн как ситуация философствования» (2003), а факультет социологии, экономики и права МПГУ – монографию Наталии Барабаш «Телевидение и театр: игры постмодернизма» (2003), где поэтика телевидения (как «культурэстетического явления») и искусство театра рассмотрены «с позиций постмодернизма, его загадок и особенностей». Но перекрыл всех санкт-петербургский «Академический проект»: его вклад обрел форму «интеллектуального комикса» – «Знакомьтесь: постмодернизм» (2004; правда, это перевод с английского).

Словом, читать нам не перечитать (а то и смотреть, если не сбрасывать со счетов этот чудесный комикс), и не надо быть прозорливцем, чтобы предположить в самом ближайшем времени появление трудов, которые будут исследовать уже не сам постмодернизм, а то, что о постмодернизме написано: несколько названных выше работ – лишь строчки в длиннющем списке «литературы по теме»: от увесистых монографий и диссертаций до крохотных реплик… Как это там: зеркала в зеркала?

В этом списке небольшая, изящно изданная книга В. Катаева займет свое место среди наиболее востребованных исследований.

Оснований для такого предположения немало. Прежде всего, привлекает само происхождение этой монографии: она выросла из университетского курса, на протяжении нескольких лет читавшегося автором, при этом сохранила все черты живого дела, атмосферу аудиторного занятия, когда истина не преподносится в готовом виде, а ищется сообща педагогом и студентами, а теперь – автором и читателями. Тем более, что это едва ли не первая серьезная монография, где глубокое исследование постмодернизма проводится без его апологии.

Далее: теперь, когда признано наконец, что постмодернизм в России существует, необходимо ввести его осмысление в строгие научные координаты. Это тем более важно, что постмодернизм как таковой постоянно прикидывается игрой и стремится вовлечь любого, к нему приближающегося, именно в игровое пространство, не допуская помещения его самого в пространство реально-жизненное. Поэтому В. Катаев избрал на первый взгляд парадоксальный, но в итоге оказавшийся очень гибким и емким подход: обратившись к постмодернизму с возможно точным инструментом, какой может себе позволить литературоведение, он не стал немедленно этот инструмент предъявлять, а сразу перевел постмодернизм на периферийное место в системе своих координат, объявив темой исследование судеб «классики в современной культурной ситуации» (с. 18). Но в «эпоху постмодернизма». Здесь, правда, я должен оговориться: называть так нынешнюю эпоху постмодернистам много чести будет. Сейчас скорее не просто длится, а бурно развивается эпоха эклектизма.

Обработав огромный литературный материал, В. Катаев подробно показал главный парадокс постмодернизма: занимая нигилистическую позицию по отношению к литературной традиции как таковой, постмодернизм тем не менее тотально от нее зависит: она, традиция, для него и источник литературного конструирования, и основа для адекватного восприятия получившихся конструкций. Коротко говоря, без знания классики нет и постмодернистской рефлексии.

Впрочем, главная проблема в другом: постмодернизм не просто эксплуатирует классику, культурное наследие, но низводит его до уровня вторсырья.

У нас было немало дуболомных критиков, на долгие годы губивших репутацию классических произведений своими конъюнктурными истолкованиями (самые вопиющие примеры здесь, наверное, «Горе от ума» и «Отцы и дети»). Пагуба постмодернизма в другом: он стремится к симбиозу с избранным первоисточником и паразитирует на нем.

В. Катаев настаивает на том, что постмодернистская поэтика коренным образом отличается от известных и вполне традиционных, «меняющих со временем лишь словесные одежды», литературных игр (анекдоты о Пушкине, переложение на жаргон содержания общеизвестных шедевров и т.д.). Постмодернизм, в отличие от прочей литературы, не экстравертен, а интравертен. И именно на этом основании он ставит «под сомнение само существование классики в современной культуре». Как короля играет свита, так уничтожение критериев художественного совершенства позволяет утвердиться постмодернизму.

При этом В. Катаев берется за исследование истории тотальной критики русской литературы и напоминает, что она зародилась задолго до перестроечных вольных стрелков постмодернизма. Он настаивает: кроме известных ныне всем инвектив В. В. Розанова, следует обратить внимание на претензии, которые на разных основаниях предъявляли русской литературе И. А. Бунин, А. М. Горький, В. Т. Шаламов… Нельзя пройти мимо трудов Ивана Солоневича, одного из самых жестких критиков русской литературы, уже с антикоммунистической точки зрения. Эти разборы переходят у Катаева в рассмотрение проблемы своеобразия русского постмодернизма, его соотношений с тем, что обозначается термином «постмодернизм» за рубежом.

Эта часть книги выглядела бы добротным конспектом или дайджестом написанного о главных составляющих постмодернизма, если бы не организующая ее, эту часть, постоянная опора на историко-литературную конкретику. Открывая постмодернистские тенденции литературного развития в отдаляющемся прошлом, В. Катаев заставляет с большим вниманием отнестись и к происходящему сегодня. Ибо как есть постмодернистская теория и прилагаемые к ней образцовые произведения (В. Катаев пишет о них в необходимой мере подробно), так же существуют и ревизионисты от постмодернизма, и те, кто развиваются в условиях постмодернизма, и те, кто его эксплуатирует, зачастую не с литературными, а с иными целями.

Именно в этом втором круге, на мой взгляд, происходят самые интересные процессы, относящиеся к постмодернизму. И пожалуй, в труде В. Катаева наиболее увлекательны те разделы, где он, завершив, так сказать, обвинительную часть, переходит к скрупулезному анализу постмодернистской практики, подчеркну, опять-таки на серьезной историко-литературной основе. С емкой точностью показано, например, как переделка в киносценарий лесковской «Леди Макбет Мценского уезда» привела к банальщине ученического уровня, но с другой стороны, признано, что поставленный с опорой на этот сценарий фильм «Подмосковные вечера» – произведение иного качества. После анализа конкретных произведений В. Катаев приходит к выводу о том, что претензии постмодернизма на серьезное теоретическое самообоснование с одновременным привлечением в свое поле многих произведений, авторы которых никак не связывали свои художественные цели с постмодернистскими установками, оказываются более чем спорными.

Вместе с тем нельзя не отметить, что полемика с постмодернизмом не так проста, как многим из нас хотелось бы. Ведь самим фактом вступления в спор с адептами постмодернизма мы уже подтверждаем то, чего, собственно, они от нас добиваются: признаем факт их существования. А ничего другого им от критиков и не надо.

Судьба же исследователя постмодернистской литературы на первый взгляд кажется незавидной. Ему-то, в отличие от читателя, как, скажем, врачу, неотвратимо, по роду обязанностей, приходится идти к этой куче, можно сказать, от россыпей жемчужных зерен и, разумеется, с неотвратимой мыслью: ну, найду, положим, я здесь еще одно-два жемчужных зерна – и что?

Кажется, применительно к проблеме, легшей в основу книги В. Катаева, ответ можно найти на ее заключительных страницах. «Постмодернизм сегодня осознается как некая пауза, антракт в развитии литературы и культуры» (с. 231). Можно еще сказать: постмодернизм как пустмодернизм – такой тезис прозвучал несколько лет назад. Многословие породило пустоту. А у историка литературы останется чувство удовлетворения от того, что это честно, можно сказать, юридически доказано.

С. ДМИТРЕНКО