Убывание героя?

Жил в небольшом южном городке тощий паренек по имени Филя. Отца не было у него – на фронте погиб отец, мать работала почтальоном, Филя же пошел учеником в парикмахерскую, что по тем временам (начало 60-х) выглядело странновато. Это сейчас дамский мастер (а может, и мужской, не знаю) – профессия престижная, это сейчас человек, занятый в сфере обслуживания, – будь то механик по ремонту автомобилей или, предположим, мясник, – смотрит на нас, простых смертных, несколько свысока, тогда же в общественном сознании существовало против подобных профессий известное – и, разумеется, несправедливое – предубеждение.

Мой герой – а тощий восемнадцатилетний паренек по имени Филя был первым моим героем – через предубеждение это перешагнул. Ибо с младых ногтей слышал от матери: «Коли хочешь жить как человек – забыть надо о гордости. Да и сам посуди: как не услужить тому, кто помогает тебе?»

Такая вот была философия. И добро б – только философия, только слова, а то ведь мать подкрепляла их собственным примером. Лезла из кожи вон, дабы угодить соседке своей Зинаиде Борисовне, жене крупного торгового начальника, на дом к которому привозили ящиками и первую черешенку, и огурчики.

Эта Зинаида Борисовна еще не раз появится в моих сочинениях. И сама она, и муж ее, морщинистый, лысый старик, одаривающий дворовую детвору слипшейся карамелью.

Зинаида Борисовна тоже одаривала. То угольным перегаром (просеянный и обильно смоченный, он неплохо горел), то, скажем, апельсиновой кожурой. «Все самое полезное в ней, – утверждала Филина мать, опуская кожуру в чай. – Все самое ценное».

Я эти подробности не придумал. Не из книг выудил… Они – реалии моего детства, совпавшего по времени с детством моего первого героя. (Впрочем, и многих последующих тоже; я вообще, когда пишу, предпочитаю иметь дело с ровесниками.)

Но суть не в реалиях. Не в угольном перегаре и не в апельсиновой кожуре. И даже не в Зинаиде Борисовне… Суть в борьбе, которая развернулась в душе моего юного героя, вдруг осознавшего свое ничтожество.

Вдруг? То есть как это вдруг? Вдруг такие вещи не случаются, должен повод быть, причем повод серьезный. Встряска… Хорошая встряска, которая вывела б инфантильного юнца из нравственного оцепенения. Заставила б увидеть себя как бы со стороны. А увидев, содрогнуться и предпринять героическую попытку переделать себя.

Испокон веков такой встряской для литературного героя служила любовь. По этой проторенной дорожке пошел и я. Некую Ирину посылает судьба моему парикмахеру, девочку непосредственную и поэтичную (такой, во всяком случае, я старался написать ее). Филя ошарашен, взволнован, горд (еще бы! первое в жизни свидание,.. первый поцелуй…), но в то же время ясно понимает: такой, как он, нравиться не может. Слишком незначителен он. Слишком суетлив и мелочен.

И вот на глазах изумленных коллег молодой мастер отказывается брать чаевые. Никаких улыбочек, никаких заигрываний с клиентом… Разумеется, заработок его сразу падает. Без живой копейки остается он, и так, понимает, будет теперь всегда. Хочешь не хочешь, стало быть, а надо делать выбор: достоинство или достаток.

На распутье оставил я своего парикмахера… Впоследствии я делал это часто, не умея решить, победу ли в конце концов одержит над собой герой или потерпит поражение. Для меня это – вопрос вопросов, я задаю его себе всякий раз, заканчивая очередную историю, и всякий раз затрудняюсь на него ответить.

Читатели корят меня за это. Критики тоже. Наверное, правильно корят. Честно пытаюсь я додумать до конца ту или иную судьбу, но он так и выглядит – додуманным, конец, и потому, написав, я нередко его отбрасываю. Разве что повествование о стариках («И тут мы расстанемся с ними…») доведено до печального своего финала. Но тут не моя заслуга – тут жизнь свершила свою неукоснительную работу. А другие что, другие живы… Как же можно подводить под ними итоговую черту?

Бок о бок жил я со своими героями, и жил на равных: никого из них не судил. Никого…