Письма из Чистополя

Тринадцать предлагаемых вниманию читателей писем Константина Александровича Федина датированы октябрем 1941 – январем 1943 года. Первое письмо отправлено с дороги, из поезда, на котором была эвакуирована группа столичных писателей. Последнее написано уже по возвращении в Москву. Остальные письма – из Чистополя Татарской АССР на Каме.

Об этом периоде жизни Федина известно сегодня немного. Между тем именно в Чистополе была написана пьеса «Испытание чувств», напечатанная в декабре 1942 года Всесоюзным управлением по охране авторских прав, а в следующем году переизданная издательством «Искусство», Здесь же велась работа над второй частью, несомненно, одной из лучших воспоминательных книг о Горьком – «Горький среди нас».

«В Чистополе, – вспоминала позже критик Б. Я. Брайнина, – образовалось нечто вроде отделения московских писателей, с правлением, в которое вошли Федин (председатель), Асеев, Исаковский, Пастернак, Тренев, Брайнина (секретарь). Федин не пропустил ни одного заседания правления, даже больной, с температурой он был на посту.

Вопреки всем невзгодам, эвакуированные в Чистополь писатели много работали творчески: Исаковский и Асеев писали стихи, Пастернак переводил Шекспира, Тренев создавал одноактные пьесы, Федин – вторую книгу «Горький среди нас» и пьесу «Испытание чувств» – одну из первых пьес о нашествии гитлеровцев на советскую землю. Есликэтому добавить публицистические статьи, выступления по радио и большую общественную работу, то получится картина напряженного, горячего трудового фронта. На этом фронте Федин выделялся удивительной выдержкой, внутренней стойкостью, той силой духа, которая ободряет, окрыляет людей» ¹.

Конечно же, публикуемые ниже письма способны дать лишь самое общее представление о том, какими мыслями и чувствами жили в чистопольский период своей деятельности Федин и другие трудившиеся рядом с ним представители старшего поколения советских художников слова². Но какие-то новые, живые, подчас весьма характерные штрихи к портрету Федина письма эти несомненно добавляют.

Письма публикуются по автографам, которые хранятся в архиве семьи К. Федина.

 

В. И. МАРТЬЯНОВОЙ³

В дороге, 16.Х. 1941

Милая Валентина Ивановна, я жив, еду. Вы знаете, что на Лаврушинском оставлено все. Если можно, сохраните мои личные книги: собрания сочинений в переплетах, все переводы на иностранные языки и затем с автографами Роллана, Цвейга, Леонарда Франка, Сологуба, Ахматовой, Пастернака. Европейцы лежат в левом шкапу в кабинете, русские в углу слева в шкапу, который в передней. Ключи у Малышкиной⁴. Мне ничего не жалко, кроме книг.

Обнимаю. К. Ф.

Думаю о Вас много. Желаю счастья.

 

В. И. МАРТЬЯНОВОЙ⁵

Чистополь, 22.Х. 1941

Милая Валентина Ивановна, на пятые сутки я доехал до Чистополя, в общем, очень хорошо. Ниночка¹произвела на меня хорошее впечатление, Дора Сергеевна⁶ похудела и, видно, устала. Живем мы пока в том уголке, где Д[ора] С[ергеевна] и Нина провели все это время. Тесно, сыро, топить нечем, мокрые стены и окна. Однако я чувствую себя хорошо – насколько можно в наше время. Пожалуй, Heir сейчас никаких оттенков чувств, кроме этого расплывчатого состояния – хорош о, – хорошо, что живу со своими, что они здоровы, что кругом тишина. Но по мере того как настроение «отстаивается», резче и беспокойнее становятся воспоминания о том, что осталось позади – да, да, уже воспоминания! Для меня самое горькое в этих воспоминаниях – книги. Они все время стоят перед глазами, и сознание, что я их утратил навсегда, временами причиняет острую боль. Я не вытерпел и написал Вам открытку, а сейчас пишу вновь с мольбою – помочь спасти хотя бы часть моих книг, драгоценных для меня и, вероятно, не столь любопытных для человека стороннего. Речь идет о двух-трех пачках книг, которые можно поставить в каком-нибудь углу или – на шкап, на буфет и пр. Речь идет о нескольких фотографиях (напр. – Горького с автографом), гравюрах, портретах. Конечно, всем этим можно заниматься только в определенном душевном состоянии, которого не было у меня, когда я уезжал, и которого, может быть, нет у Вас. Ну, тогда, естественно, Вы не будете этим заниматься, как не занимался я. Но если Вам захочется мне помочь и у Вас будет время и настроение – съездите на Лаврушинский и часть вещей возьмите себе, часть поручите Малышкиной. Я только хочу обратить Ваше внимание на то, что мне дорого – так или иначе, – а Вы поступите так, как найдете нужным.

Вероятно, Вам будет непонятно мое письмо. Поверьте, я и все мы здесь думаем о Вас и Вашей судьбе очень много – где Вы и что с Вами? Где Владимир Вячеславич? ⁷Как живется Вам в эти дни, если Вы остались дома? Шлем Вам привет и самые лучшие сердечнейшие пожелания. Будьте здоровы – это главное! <…>

Целую руки.

Нина и Д[ора] С[ергеевна] шлют поклоны Вам и Вл[адимиру] Вяч[еславовичу]. Что с ГИТИСом? Главное же – что с Вами?

Возьмите хотя бы то, что подчеркнуто красным! ⁸

 

М. Г. САМОЙЛОВОЙ⁹

Чистополь, 7.ХII.1941

Милая, милая моя Марусенька и дорогой Толичка¹⁰, здравствуйте! Сегодня, после длиннейшего перерыва, получили две Ваших открыточки, одна из которых была в пути 24 дня, другая всего 15. Очень обрадовались, что Вы здоровы, и очень взволновались вместе с Вами за Ниночку, ¹¹ внезапно оказавшуюся на Машковом! Особенно взволновалась Дора, которая и завидует Ниночке, и боится за нее, и сама готова сняться с якоря и броситься в Москву. Вообще в данный момент наша Дашенька наиболее чувствительна из всех нас ко всему, что связано с домом. Не проходит дня без воспоминаний, вздохов, очень часто – без слез и почти отчаяния. Прошу тебя, дорогая Мусенька, повлияй на нее дружеским советом – успокой и утешь ее, как можешь сделать одна ты. Она очень тоскует по тебе, уверена, что ты могла бы облегчить ее душу, да и я в этом нисколько не сомневаюсь. Дашенька страшно переменилась, худеет все больше, плохо спит. А ведь непосредственных огорчений у нее не так много. Живем мы сравнительно неплохо – сыты, в тепле, Нина занята и уже не мечется так, как раньше, все более или менее здоровы. Но она горюет и горюет непрерывно, и бывает – как начнет поутру в постели плакать, так и плачет до вечера. Это меня не только тревожит, но и заражает усталостью. Поддержи ее, Мусик, пожалуйста. Она, конечно, часто возвращается к мысли, что следовало бы объединиться в Куйбышеве. И я понимаю, что она тут права в том отношении, что все мы не были бы так одиноки рядом с Вами. Однако переезд и устройство на новом месте было слишком сложно и сомнительно в смысле удачи. Здесь же образовалась известная инерция, мы «обжились», у Нины нашлись занятия (она работает в коллективе под руководством Степановой¹²), и разрушать новый быт казалось рискованным. Словом, я решил покорствовать судьбе и вот уже скоро два месяца, как живу здесь, и почти месяц, как отрезан снегами и льдами ото всего мира. Правда, в Казань ходит автобус. Но каково в нем передвигаться по морозу и во вьюги, – нынче, например, 30° мороза с отчаянным ветром! Да и в Казани нечего делать, а почта туда ходит не лучше, чем к вам. Словом, будем ждать весны… Впрочем, сейчас трудно так далеко заглядывать, может быть, неожиданно и соберусь куда-нибудь по какому-нибудь делу, как знать?

Здесь оказалась большая литературная колония и началась «союзная» работа, порученная мне. В некотором смысле – карманная Москва. Только нужды здесь не по-московски много, и как раз карманной более всего. Устаю я иногда вполне по-московски. Вообще же – все раскинуто весьма широко, Вы это знаете от Всеволода Вячеславовича¹³, и когда мы соберемся – бог весть, да и… нужно ли собираться?

Я пробую писать (вторую часть о Горьком), редко – с успехом. Бывают тут литературные вечера, и даже очень удачные. В интимности их есть некая грустная прелесть. Был, например, вечер, посвященный Горькому, каких в Москве не могло быть, – с чувством и со вкусом. Впереди зима бесконечная, так что еще почитаем и попишем… Но для практической работы повседневной, ежечасной не хватает главного – связи: очень уж мы глубоко забрались в берлогу.

Нет-нет – резнет по сердцу ножом: нет книг, все осталось дома, безвозвратно! Погиб архив, погибнет, во всяком случае. Ничего не останется от личных книг, от переводов на иностранные языки (вот что не восстановимо никогда и ни за что!). А сейчас как вспомнишь – у меня в моем архиве, в книгах и пр. было бы достаточно материала на хороший литературный музей! Эти мысли приходится гнать, гнать подальше и заставлять себя думать о будущем с той же надеждой, с какой думалось о нем… четверть века назад. Вот это-то И трудновато!…

Шлю Вам сердечные пожелания к Новому году! Давайте встретим его в мыслях друг о друге. Желаю Вам, моим родным, чтобы он был легче и счастливее уходящего. Обнимаю, целую Вас крепко. Спасибо за письма, память, любовь! Дора тоже поздравляет с Новым годом!

Преданный Вам Ваш Конст. Федин.

Еще раз, милый Мусик, напиши что-нибудь утешительное Доре, если возможно.

 

В. И. МАРТЬЯНОВОЙ

Чистополь, 1 января 1942

Милая Валентина Ивановна, здравствуйте, дорогая, на Вашем новоселье¹⁴, с Новым годом Вас, с хорошим, счастливым годом, который должен принести с собою все: победу, мир, новую жизнь в старой славной Москве! И – здоровье, здоровье! – это так Вам нужно, так необходимо!.. Мы были счастливы сегодня Вашему первому письму из Саратова, – значит, Вы добрались до него и притом – живы и здоровы, работаете, живете всей полнотой своей чуткой деятельной души. Мы страшно рады за Вас! <…>

Я оказался и здесь занят своим Союзом:

1. См.: Б.Брайнина, «Нет ни старости, ни смерти…». – Сб. «Воспоминания о Константине Федине», М., 1981, с. 126.[↩]
2. Помимо перечисленных Б. Брайниной писателей в Чистополе с конца 1941 года жили и активно работали также Л. Леонов, М. Петровых и ряд других литераторов.[↩]
3. В. И.Мартьянова(1899 – 1965) – режиссер-педагог Государственного института театрального искусства имени А. В. Луначарского, близкий друг семьи Фединых.[↩]
4. М. П.Малышкина – вдова писателя А. Г. Малышкина.[↩]
5. Н. К.Федина – дочь писателя.[↩]
6. Д. С.Федина(1895 – 1953) – жена писателя.[↩]
7. В. В.Белокуров(1904 – 1973)- актер МХАТа, народный артист СССР.[↩]
8. Под номером первым в приложенной к письму записке значатся книги: «…Мои авторские книги – 6 томов в переплетах и переводы на иностранные языки, а также первоиздания моих сочинений <С…>. Книги с автографами европейских писателей, мне подаренные, – Роллана, Ст. Цвейга, Леонарда Франка, Л. Фейхтвангера и др. <…>. С автографами русских писателей – Ф. Сологуба, Ахматовой, Ремизова, М. Кузмина, Замятина и др. <…>, а также с автографами А. Толстого, А. Чапыгина, О. Форш и др. <…>. Из дорогих мне вообще обращаю внимание на первоиздания Пушкина <…> и весь фольклор и языкознание, пословицы, быт, сказания, нравы и пр.». Под номером вторым перечисляются фотографии (красным карандашом подчеркнуты слова: «фото Горького с его надписью мне» и «фото моей сестры»).[↩]
9. М. Г.Самойлова(1894 – 1973) – близкий друг семьи Фединых, жена архитектора А. В. Самойлова.[↩]
10. А. В.Самойлов(1883 – 1953) – друг семьи Фединых, архитектор.[↩]
11. Н. А.Самойлова – дочь Самойловых; в Машковом переулке (ныне улица Чаплыгина) жили до эвакуации в Куйбышев Самойловы.[↩]
12. А. О.Степанова – актриса МХАТа, народная артистка СССР, будучи эвакуирована в Чистополь, возглавила здесь небольшой театральный коллектив из эвакуированных артистов ленинградских и московских театров. Н. К. Федина некоторое время работала в этом коллективе.[↩]
13. Имеется в виду писатель Вс. Иванов.[↩]
14. В ноябре 1941 года В. Мартьянова вместе с коллективом ГИТИСа была эвакуирована в Саратов.[↩]