У истока жизни

Статья взята из сборника «О мастерстве писателя» («За майсторството на писателя», София, 1961). Публикуется с сокращениями.

На русский язык переведен роман К. Калчева «Семья ткачей» (Изд. иностранной литературы, М. 1959).

Любая творческая деятельность требует длительной подготовки, особенно работа писателя. Старые выдумки о так называемом «божественном вдохновении» могут успокаивать только лентяев и людей бездарных. Настоящий труженик в области литературы – велик он или мал, – если он серьезно и ответственно относится к своей творческой работе, знает, сколько нужно бессонных ночей, чтобы написать рассказ или поэму, повесть или роман. Не отрицая вдохновения как необходимого душевного предрасположения, которое возникает во время работы и создает чрезвычайно важную и нужную творческую атмосферу, мы считаем труд решающим фактором сложного творческого процесса. Труд, если можно так сказать, есть главная составная часть таланта. Умение организовывать, направлять и использовать для творчества способности своего ума и сердца само по себе – дарование, без которого и талантливый человек не сумел бы сделать ничего серьезного, ничего большого.

Предварительная работа, которая предшествует написанию самого произведения, в большинстве случаев долга, сложна и трудна. Прежде всего писатель должен покинуть свой кабинет, отправиться к людям, войти в их будни, ступить на землю.

Об этом много говорили – и в прошлом и теперь, – и говорили правильно, напоминая старую, известную, но очень важную, я бы сказал, решающую для каждого творца истину: жизнь народа – вот вечный источник нашего творчества. И те из нас, кому творчество дорого, кто хочет сделать для своего народа что-то хорошее и полезное, должны глубоко проникнуться этой элементарной истиной.

Все мы, как бы ни была скромна наша творческая практика, можем без труда вспомнить ряд важных моментов нашей писательской работы, которые возникли благодаря животворному соприкосновению с народом, благодаря участию в великих буднях трудового народа.

Когда, более пятнадцати – двадцати лет назад, я начал писать роман «Живые помнят», я вдруг почувствовал острую необходимость живой, непосредственной связи с людьми моего родного села. В уме и сердце моем накопилось много случаев и ощущений детских и юношеских лет, но на первой же странице я начал беспомощно озираться вокруг, не зная, как начать, как войти в ту сельскую атмосферу, которая должна была стать прочной основой моего произведения. Помнится, в одном из многочисленных вариантов я начинал роман сценой, в которой описывалось, как крестьяне из соседнего села приезжают на санях в наше село на отчетное собрание потребительской кооперации. Сани спускаются с высокого холма, сворачивают к сельской корчме… От лошадиных спин поднимается пар, с морд падают клочья белой пены… Крестьяне, закутанные в бурки, по одному слезают с саней, ругают суровую зиму и спешат в корчму, чтобы согреться до собрания стопкой-другой… В корчме шумно, дымно, весело… Как видите, подходящая для описания картина, могло бы получиться прекрасно. Но я писал, рвал и в отчаянии бросал исписанные листы. И как я ни старался, эта интересная, живописная массовая сцена мне не удавалась. Наконец, после долгих мучений, я решил поехать в свое село, пожить там, поговорить с людьми, поработать вместе с ними. И я поехал. Увидел снова наш старый, полуразвалившийся дом, деревянные ступеньки, по которым я поднялся в сени; вошел в комнату, где я провел свои детские годы, высунулся в окошко и почувствовал, как виноградные листья коснулись моего лица. Да, ничего не изменилось, даже воздух, исполненный благоухания айвы и винограда, подвешенных к потолку, был тот же… Пришли мои сестры, брат, с веселым шумом прибежали их дети… И вдруг чуть ли не все село набилось в мою маленькую комнату… Начались разговоры, зазвучала певучая сельская речь, которой я давно не слышал. И на сердце у меня стало радостно. Я был дома, среди своих. Я твердо ступил на надежную почву.

Может быть, вы подумаете, что сразу после этого я сел и стал вдохновенно писать? Нет, в ту минуту я и не думал о моих неудачных попытках, которые довели было меня до отчаяния. Я радовался жизни – обыкновенной, простой деревенской жизни… Потом я пошел бродить по селу, встретился со старыми знакомыми, зашел и в пресловутую корчму, ставшую моим литературным кошмаром… Я пошел в поле, взялся за соху, прикрикнул на волов и двинулся по борозде, с которой сыпались на мои царвули комья земли… Снова меня охватило ощущение простой и в то же время такой великой жизни народа.

Я долго прожил в селе. Пахал, копал, жал. Ходил на посиделки и на «хоро», вместе с другими участвовал в бурных собраниях потребительской кооперации, бунтовал народ, спорил с тогдашним старостой и кулаками… Одним словом, жил, как все люди. Разумеется, я не забывал, что начал когда-то писать роман, но воспоминание об этом только мучило и тяготило меня, как рана, которую я смутно ощущал где-то в тайных глубинах сердца… Но как продолжать роман? Или, вернее, как его начать, чтобы он зазвучал верно и убедительно, как звучала вокруг меня сама жизнь? Я не знал, я этого не мог. И я не спешил. Может быть, когда-нибудь мне это удастся? Так прошло несколько лет.

И когда однажды я снова сел за недописанные листы и попытался продолжать, я вдруг вспомнил о нашем старом деревенском доме, где я родился и вырос, о дубовых балках, к которым были подвешены кисти винограда и айва, о виноградных листьях, заглядывавших в окошко. Я решил писать обыкновенно и просто, как говорили моя мать, сестры и их многочисленные домочадцы, – и почувствовал, что мне становится легче. Может быть, я сделал не бог весть что – судить будут читатели, – но я чувствовал, что говорю правду, что я выбрался из литературного сочинительства… Пока я писал роман, я все время возвращался к этому воспоминанию, к этой знакомой и близкой сельской атмосфере и чувствовал, что этот источник непрестанно дает мне силы, как вода дает силы деревцу, и оно растет все выше и выше.

* * *

Образы людей – это, на мой взгляд, самая трудная задача писателя, особенно прозаика, если он хочет оставить прочный след в душе и сознании читателя. Одна «атмосфера» может в лучшем случае дать настроение, но это все-таки только полдела. Открытие и воплощение человеческого характера предполагает долгую и сложную работу, причем решающую роль тут играет, разумеется, так называемый «жизненный опыт».

Я нарочно подчеркнул: открытие и воплощение человеческого характера, потому что это два отдельных момента одного и того же творческого процесса. Прежде чем думать о воплощении того или иного типа, надо его открыть, но чего стоит твое открытие, если ты не сумеешь после этого мастерски обработать глину, изваять желанный образ?

Найти среди миллионов людей, ежедневным трудом творящих историю своей страны, «типический характер в типических обстоятельствах»- вот великая и трудная задача, которая стоит перед каждым писателем и которую нельзя выполнить, не зная жизни. Чем больше человеческих характеров и человеческих судеб ты знаешь, тем точнее и вернее ты отразишь характер и судьбу миллионов людей в лице одного только человека, талантливо открытого, найденного и художественно воссозданного…

Мы все живем в обществе. И в зависимости от того, насколько мы активны, настолько расширяется или сужается круг наших наблюдений…

За годы моей жизни я имел возможность встретиться со многими людьми, принадлежащими к различным социальным категориям общества. Родился я в селе, рос на полях и в лесах моего полугорного края, где амбары выметали уже к апрелю. До июля, когда снимали первый сноп ячменя, мы ели крапиву и хлеб из толченых кукурузных кочерыжек. Я говорю об этом не ради сентиментального эффекта, нет!