«Ты не бог, ты осел, но ты несешь бога». Архитектоника краха князя Мышкина

Предшествующая подборка материалов, посвященная этому роману Достоевского, появилась в нашем журнале два года тому назад (2007, № 1). Теперь меняются пространство и вектор разговора: если в первой подборке обсуждение романа было сосредоточено в пределах «структуры и жанра», то в новой прежние вопросы и мотивы помещены в более широкий культурный контекст. И. Попова продолжает обсуждение мотива «крик осла», демонстрируя, к какой смысловой и жанровой традиции подключился Достоевский. Что касается К. Степаняна, то он, не участвовавший в первой подборке статей о романе «Идиот», подхватывает высказанные тогда основные тезисы, чтобы перепроверить их и не согласиться с ними.

И. ПОПОВА

«ТЫ НЕ БОГ, ТЫ ОСЕЛ, НО ТЫ НЕСЕШЬ БОГА»

Архитектоника краха князя Мышкина

Князь Мышкин потерпел крах. Необратимая стадия болезни, в которую Достоевский вверг в финале своего героя, безусловно означает крах. Крах в натурализме его описания даже избыточный. Доктор Шнейдер был бессилен: Евгению Павловичу Радомскому, навещавшему князя, он не говорил пока прямо о «неизлечимости», но делал «самые грустные намеки» на «совершенное повреждение умственных органов» своего пациента¹. Положение впавшего в идиотизм философа, еще недавно приехавшего из-за границы с мыслью поучать, было настолько жалко, что Лизавета Прокофьевна, увидав князя в его нынешнем состоянии, заплакала «от всего сердца» и все ему простила.

Впрочем, в идейной структуре романа крах князя Мышкина — событие слишком значительное, чтобы, подобно Лизавете Прокофьевне, поддаться сентиментальному искушению и интерпретировать финал как повод все простить, пристрастно раскритиковать заграницу и вдоволь, по-русски, поплакать «над этим бедным». Тем более поспешить с назидательно-морализующими выводами о характере и личностных особенностях главного героя, приведших его к краху.

Выпирающая избыточность в описании больного и униженного состояния князя лишь подчеркивает: мысль Достоевского глубже и радикальнее «комнатного представления о духовном» и отнюдь не выводима из непосредственных эмоциональных реакций его героев.

Поэтому прежде чем толковать судьбу провалившегося проповедника с точки зрения обыденного сознания (действительно, мог ли хороший человек так плохо кончить?), прежде чем отождествлять крах князя с крахом его миссии (действительно, мог ли философ, впавший в необратимое безумие, проповедовать правильную идею?), следует обратиться к общему рисунку судьбы князя Мышкина и вернуться к первому дню его пребывания в Петербурге. Не то чтобы первый день объяснял все, но ключ к пониманию глубинных мотивов поведения главного героя Достоевский здесь, безусловно, дает.

Во время застольной беседы у Епанчиных, после рассказа о крике осла, пробудившем его к новой жизни, князь с обезоруживающей непосредственностью объясняется в симпатии к ослам: «С тех пор я ужасно люблю ослов. Это даже какая-то во мне симпатия». И дальше, как будто в шутку, уподобляет осла человеку: «А я все-таки стою за осла: осел добрый и полезный человек». В ответ Лизавета Прокофьевна, принимая игру, сравнивает с ослом самого князя («А вы добрый князь?») и тут же смущается своей неловкости: «Опять этот проклятый осел подвернулся: я о нем и не думала! — вскрикнула генеральша. — Поверьте мне, пожалуйста, князь, я без всякого… — Намека? О, верю, без сомнения!»

Уподобление князя ослу, сделанное во время первой словесной притирки Лизаветы Прокофьевны и ее бедного родственника и сразу, по обоюдному согласию, обращенное в шутку, заслуживает самого пристального внимания. Поскольку именно здесь, в нарочито комическом контексте, отсылающем к европейской средневековой традиции, князь Мышкин впервые формулирует свое представление о добре и пользе, шуткой камуфлируя самые важные и сокровенные признания.

Интерпретация образа осла и ослиной темы в романе «Идиот» нуждается в предварительном замечании. Мифологические, религиозные, литературные сюжеты, связанные с образом осла, многочисленны. Соответственно, семантика осла может быть соотнесена с широким спектром традиций. Однако искать прямые сюжетные соответствия между известными сакральными и «профанными» «ослиными сюжетами», с одной стороны, и романом Достоевского, с другой стороны, значило бы заведомо спрямлять и огрублять историю идиота. По всей видимости, в данном случае продуктивно говорить именно об идее, для экспликации которой Достоевскому понадобился образ осла, прежде всего, учитывая контекст, в котором происходит уподобление князя ослу, — о добре и пользе, но не о добре и пользе sui generis, а о добре и пользе, которые сам князь Мышкин, по его собственному убеждению, мог принести.

В бестиарном ряду Средневековья и Нового времени осел занимает особое место. Парадокс осла, повлиявший на характер аллегорических и символических толкований, связан с представлением о нем как о животном, утратившим священный статус. Осел в средневековой традиции заключает в себе предельный дуализм скота, животного сугубо утилитарного, пригодного для самой тяжелой работы, — тела, лишенного духа, — и бога, то есть чистого духа, низвергнутого и попранного. Средневековая символизация осла как последнего животного, образа унижения и смирения, контрастирует с местом осла в античной и восточных мифологиях. Подробный анализ литературы, посвященной ослу в античной и восточных традициях, в нашу задачу, разумеется, не входит². Скажем только, что из религиозно-мифологического комплекса осла Средневековье и Новое время выбирают, сохраняют и перетолковывают три составляющие:

— осел как ездовое животное бога (в одних случаях воспроизводятся античные сюжеты, в других — евангельские события);

— ослиная голова (образ сохраняется, однако символические и аллегорические толкования свидетельствуют, что первоначальный религиозный смысл его забывается и стирается);

— крик осла (единственный компонент древнего мифологического комплекса, продолжающий свое существование в границах ритуала: праздника осла и его кульминации «ослиной мессы»).

В качестве источников естественнонаучных, символических и аллегорических толкований информативны средневековые бестиарии, восходящие к античному «Физиологу», а с XVI века — книги эмблем. Разумеется, «Физиолог» не может считаться основным источником средневековых бестиариев; тем более — эмблематических книг, хотя некоторые res pictae эмблем из разделов, посвященных животным, навеяны именно им. И все-таки указать на существование традиции аллегорических словесно-изобразительных жанров в нашем случае необходимо, только так мы сможем корректно судить о преемственности и трансформации естественнонаучных и символических толкований образа осла от античности до Нового времени.

«Физиолог», напомним, повествует о свойствах животных, птиц, камней и истолковывает эти свойства аллегорически, в форме христианской экзегезы, восходящей в своей традиции к школе Оригена. Изображение животного сопровождает описание; его структура двучастна: в первой содержатся сведения о животном, во второй — символико-аллегорическое толкование. Создание «Физиолога» относят обычно к периоду от II до IV века; большинство исследователей сходятся во мнении об александрийском происхождении памятника, хотя существует предположение о его принадлежности к сирийской литературе. Второй, так называемый византийский «Физиолог», появляется в V-VI веках; третий, приписываемый Василию Великому, — в X-XI веках# ³.

Александрийский «Физиолог» содержит два описания, связанные с ослом. Одно — о диком осле и обезьяне, толкующее осла, своим криком возвещающего наступление равноденствия, как дьявола:

«Есть другое свойство у дикого осла.

Физиолог говорит, что он находится при царях, и 25 числа месяца фаменот узнают от дикого осла, что наступило равноденствие. И когда взревет 12 раз, узнает царь и двор, что наступило равноденствие <…>

Толкование.

Дикий осел — это дьявол; поскольку ночь, то есть народ язычников, равна стала дню, то есть народу пророков, и взревает дикий осел, то есть дьявол…»# ⁴.

Другое — о диком осле, вожаке стада, оскопившем всех самцов, рожденных в стаде. Толкование говорит о противопоставлении семени телесного и семени духовного, производительной силы и воздержания, Ветхого и Нового Завета:

«Написано у Иова: «Кто оставил дикого осла свободным?» Физиолог говорит о диком осле, что он — глава стада. Когда рождают пасущиеся (самки) самцов, отец их отсекает почтеннейшие их, чтобы они не могли оплодотворять.

Толкование.

Патриархи семя телесное стремились сеять, апостолы же, дети их духовные, упражнялись в воздержании, заботясь о небесном семени, как сказано: «Возрадуйся, неимеющая плода, нерождающая, воскликни и пой, немучающаяся родами, потому что многочисленные дети у оставленной, чем у имеющей мужа». Ветхий (Завет) — это семя обетования, Новый — воздержания»# ##Там же. С. 130. Мотив оскопления ослом своих соплеменников хорошо известен, однако интерпретации мотива существенно разнятся. В качестве примеров приведем фрагменты из Псевдо-Аристотеля и Тимофея из Газы: «Рассказывают, что в Сирии в каждом стаде диких ослов всегда есть вожак и, когда кто-либо из молодняка покроет самку, вожак так раздражается, что теснит [неосторожного] до тех пор, пока у противника не подогнутся задние конечности; тогда он отгрызает его детородные органы» (Псевдо-Аристотель. Рассказы о диковинках.

1. #Роман «Идиот» цитируется по изданию: Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 тт. Л.: Наука.[↩]
2. В Древнем Египте осел — одна из ипостасей солнечного божества (в аспекте растущего, восходящего солнца), с образом осла связан Сет. В Вавилоне в образе осла представлялся бог Ниниб. В древнееврейской традиции осел выступает как священное животное судей, царей, пророков. Иногда осел выполняет функцию ездового животного бога: например, колесница Ашвинов запряжена ослом (Ригведа I 34, 9; 116, 2; VIII 74, 7), в китайской традиции осел — божественный скакун. См. об этом статью В. Топорова: Топоров В. Н. Осел // Мифы народов мира. В 2 тт. Т. 2. М.: Советская энциклопедия, 1992. Античность также знает ряд сюжетов, в которых осел выступает как ездовое животное бога и/или животное, спасающее бога: благодаря ослам Зевс побеждает гигантов; осел спасает Диониса при переправе в Додону; Изида спасает Гора, отослав его на осле; Тифон спасается в битве благодаря ослу; ослица спасает Валаама от карающего меча ангела и т. д. См. об этом: Фрейденберг О. М. Въезд в Иерусалим на осле (Из евангельской мифологии) // Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. 2-е изд., испр. и доп. М.: Восточная литература РАН, 1998. С. 638. Фрейденберг, напомним, рассматривает осла как распинаемое божество, умирающее и воскресающее, и особо отмечает общую для культа осла в Индии, Малой Азии, Египте, у древних семитов семантику «спасения».[↩]
3. В переводах «Физиолог» был известен у многих народов христианского Востока. Славянские переводы «Физиолога» появляются не ранее XII-XIII веков на болгарской почве (сохранились в русских списках XV-XVI веков), хотя текст памятника или, по крайней мере, отдельных его «статей» был известен еще в Киевской Руси, как предполагают, по какому-то переводному Шестодневу. К «Физиологу», в частности, восходит описание горлицы в Поучении Владимира Мономаха. Известны сборники XV века, совмещающие традиции «Физиолога» и Палеи Толковой, в том числе с изображениями животных и птиц. См. об этом: Физиолог / Подгот. текста, пер. и коммент. О. А. Белобровой // Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М.: Художественная литература, 1981. С. 474-485; 613-614; Физиолог / Изд. подгот. Е. И. Ванеева. СПб.: Наука, 2002 (в издании приведены известные списки славянских переводов первой редакции «Физиолога» — Кирилло-Белозеркий и Софийский — и осуществлено их сравнение с греческим текстом); Карнеев А. Материалы и заметки по литературной истории Физиолога. СПб., 1890; Мочульский В. Происхождение «Физиолога» и его начальные судьбы в литературах Востока и Запада. Варшава, 1899; Лурье Я.С. Два миниатюриста XV в.: К проблеме так называемого художественного мышления Древней Руси // Культурное наследие Древней Руси: Истоки. Становление. Традиции. М.: Наука, 1976 и др.[↩]
4. О диком осле и обезьяне // Физиолог. 2002. С. 153-154.[↩]