Творчески, объективно, зрело

Яшар Караев, Этапы азербайджанского реализма. Перевод с азербайджанского, Баку, «Язычы», 1983, 287 с.

Большую и серьезную задачу, требовавшую немалой творческой смелости, поставил перед собой Яшар Караев. Нужно было заново обозреть весь предшествовавший досоветской эпохе путь развития азербайджанской литературы, выявить своеобразие этого пути, роль национальных традиций и взаимосвязей с другими литературами, критически переосмыслить многие установившиеся мнения, дать свою интерпретацию эволюции и этапов развития реализма в родной литературе. Жаль, что такая книга не появилась у нас раньше, и удивляешься тому, как долго держались и до конца не преодолевались догматические, вульгарно-социологические и т. п. «пережитки» в азербайджанском литературоведении.

Обозревая общую картину истории развития восточной, и в частности азербайджанской, художественной мысли, нельзя не заметить, что ее модель не совпадает с европейской (античность, средние века, Ренессанс, классицизм, просветительство, сентиментализм, романтизм, критический реализм), не отражает такой последовательной смены периодов литературного развития. «Если говорить в этой связи об исторических этапах развития азербайджанской классической письменной литературы, можно, на наш взгляд, выделить литературу средневекового романтизма, «предреализм» XVIII века, просветительский реализм XIX века, критический реализм и новый романтизм XX века» (стр. 8), – делает вывод Я. Караев, Он показывает, что из-за отсутствия соответствующей социально-общественной и духовно-философской почвы не могли – как методы и направления – появиться в азербайджанской литературе классицизм и сентиментализм. В иных связях и отношениях была и по-иному проявилась литература средневековья, Ренессанса и реализма. Если европейский Ренессанс связан с новым, буржуазным временем, то восточный, в том числе азербайджанский, – с глубоким средневековьем, и, следовательно, если европейскому реализму колыбелью служил западный Ренессанс, то колыбелью восточного (азербайджанского) реализма был средневековый романтизм с его образно-идейным миром, идеалом красоты, совершенства, возвышенного, героического, с его идеальным героем, – поэтому вести речь здесь следует не о ренессансном реализме, а о ренессансном романтизме. Словом, автор раскрывает своеобразие литератур Востока и справедливо говорит о том, что вольное или невольное игнорирование этого своеобразия, стремление во что бы то ни стало найти реализм породили в литературоведении тенденцию «продвижения» реализма все дальше в глубь веков и чуть ли не «вылавливания» реалистических элементов в средневековой поэзии (особенно в «Пятерице» Низами, «Диване» Физули), в результате чего романтизм превращался в реализм, а великих поэтов-романтиков обвиняли в том, что они… плохие реалисты.

В центре внимания Я. Караева художественная практика азербайджанского реализма – одного из ярких и интересных разновидностей и выражений восточного реализма, определение его этапов и специфических взаимосвязей, сведение его в стройную научно обоснованную систему. Аргументированно и основательно опровергает исследователь долгое время господствующую концепцию, согласно которой азербайджанский реализм представляется одним сложным и нерасчлененным потоком, историей только лишь критического реализма¹. Подобная тенденция так или иначе приводила к упрощениям и теоретической путанице, наносила ущерб выявлению особенностей и закономерностей национального художественного развития.

Реализм в азербайджанской литературе, как показывает Я. Караев, пережил сложную эволюцию в исторический период с середины XIX до начала XX века и проходил два этапа, соответственно и проявляясь в двух формах и типах: просветительский реализм (творчество А. Бакиханова, И. Куткашенского, М. -Ф. Ахундова, С. Ширвани, Н. Везирова, П. Нариманова, С. Ганизаде, А. Шаига, А. Сиххата и др.) и критический реализм (преимущественно в творчестве Дж. Мамедкулизаде, М. -А. Сабира и их ближайших соратников и последователей – «молланасрединовцев» М. -С. Ордубади, А. Назми, А. Гамкюсара, А. Моджуза и др.). Этапом, предшествовавшим просветительскому реализму, был предреализм XVIII века, связанный с именами М. -П. Вагифа и К. Закира, – это своего рода мост между средневековым романтизмом и реализмом.

В определенном смысле можно было бы, как и считают некоторые литературоведы, не выделять этого этапа и особо не останавливаться на нем, но иначе прерывается линия поступательного развития, выпадает звено исторической связи между средневековой классической поэзией и творчеством Ахундова, итожащим достижения того направления (переориентация на реализм в области тематики, языка, стиля и структуры), которым мы обязаны Вагифу и К. Закиру.

В книге вполне закономерно уделено большое внимание просветительскому реализму. Это объясняется и тем, что в качестве самостоятельного и специфического этапа и исторической формы развития азербайджанской литературы он характеризуется и исследуется впервые, и тем, что роль и место просветительства в эволюции духовной жизни азербайджанского да и других народов Востока весьма важные и особые. Анализ творчества писателей-просветителей в книге Я. Караева убедительно доказывает научную необоснованность позиции тех, кто ратовал за «расширение границ» и универсализацию критического реализма, наделяя Ахундова титулом «критический реалист». Для них были как-то необъяснимы, теоретически непостижимы такие особенности его поэтики, как характерные для просветительского мировосприятия принципы условности, роль случайности, четкость и прямота эстетической позиции, открытая тенденциозность и откровенно пропагандистский характер его произведений, явно проступающие, например, в его знаменитом «Тамсилат». Игнорирование этих особенностей мало способствовало воссозданию реальной картины развития критического реализма да и творчества самого М. -Ф. Ахундова.

Просветительство в Азербайджане прошло три этапа: ранний, формирующийся на почве восточных традиций (А. Бакиханов, М. -Ш. Вазех, И. Куткашенский); второй, становление которого проходило в сложном и интенсивном взаимодействии как с Востоком, так и с Россией и Западом (Ахундов); и третий, развитие которого протекало в условиях уже установившихся национально-буржуазных отношений, нарастания крестьянского движения и пролетарской борьбы (Нариманов, Везиров, Шаиг, Сиххат).

Анализируя характер и особенности литературного процесса просветительской эпохи, Я. Караев прослеживает и показывает их связь как с историческими условиями господства феодальных устоев, когда шли поиски спасения от религиозной и колониальной зависимости, так и знакомством с развитием европейского классического Просвещения (Мольер, Вольтер, Монтескье) и духовным родством с Россией декабристов и Пушкина, Белинского, Гоголя. Типичная для просветителей вера в человека, его природные возможности и борьба за его свободу и счастье сливались у названных азербайджанских писателей с идеями пробуждения и роста национального самосознания. Азербайджанское просветительство, говорит Я. Караев, в относительно короткий промежуток времени проходило несколько ступеней идейного развития. От идеи смены алфавита и ограничения роли духовенства оно поднималось не только до идеи революционной замены абсолютной монархии конституционной республикой, но и до коммунистического мировоззрения и принципа партийности (как, например, у Нариманова и Ордубади). В результате деятельности просветителей необычайно возрос авторитет печати, книги, школы и театра, укрепились взаимосвязи педагогической и художественной мысли. Развитие просветительских идей в азербайджанской литературе не только подготовило критический реализм, оно выступало одним из факторов, способствовавших переходу азербайджанской литературы к реализму социалистическому.

Вывод Я. Караева о том, что просветительский реализм предстает как специфический и значительный – и по продолжительности, и по роли и значению – этап развития азербайджанской литературы, доказывается на широком и многообразном материале. Обособившаяся и выступавшая в персоязычном регионе как самостоятельная художественная система, азербайджанская литература, не переставая быть восточной, активно приобщается к европейскому и русскому эстетическому опыту и становится (особенно в творчестве Ахундова) ярким примером плодотворного синтеза национальных восточных традиций с западными художественными эстетическими процессами. Нельзя не согласиться с исследователем, что это был большой и ценный вклад в развитие и прогресс не только эстетической, а и всей общественно-демократической мысли Востока.

Исследуя период критического реализма, Я. Караев верно и убедительно объясняет причины сравнительно позднего формирования этого метода, который не мог плодотворно развиваться в атмосфере патриархально-феодальных отношений, продолжавших доминировать в Азербайджане вплоть до последних десятилетий XIX века. Он показывает, что почва для формирования революционно-демократической мысли и критического реализма, наиболее верно и полно выражающих содержание наступающей новой, революционной эпохи, подготавливается именно в 80 – 90-е годы XIX века. Реализм этой эпохи – от революции 1905 года до великого Октября – формируется именно как классический критический реализм (творчество Дж. Мамедкулизаде, М. -А. Сабира, А. Ахвердова, М. -С. Ордубади, А. Назми, А. Гамкюсара и других «молланасреддиновцев»). Это особенно наглядно прослеживается в концепции героя в творчестве этих писателей. Становится очевидным бессилие интеллигента – традиционный образ предшествующей литературы – в определении судьбы народа. Взор художников обращается к представителям простого народа, «маленькому человеку» – пастуху, земледельцу, рабочему, – именно здесь видится нравственное мерило и основной фактор национального существования. Однако характерен и отказ от слепого преклонения, от идеализации народа. В отличие от ахундовской критики невежественных и пустоголовых «верхов», уже критикуются и социальные «низы», инертность и покорность, наивность и невежество, суеверие и фанатизм. Эта критика выступает и как средство социального и национального пробуждения народа, и как приговор «верхам», всем власть имущим и эксплуататорам («Почтовый ящик», «Мертвецы», «Пропажа осла» и другие произведения Мамедкулизаде; «Бакинским рабочим», «Выкладывай», «Ну и нация», «Песенка аристократа» Сабира).

Рассматривая критический реализм XX века в целом, Я. Караев останавливается и на проблеме художественной индивидуальности. Он показывает роль Мамедкулизаде как зачинателя и несомненно крупнейшего представителя критического реализма в азербайджанской литературе, отмечает, что творчество его ближайшего сподвижника Сабира стало шагом вперед в историческом движении реализма. Для этого художника уже характерно не описание отношений между «давящей средой» и «страдающей личностью», а непосредственное столкновение двух противоположных сред и классов; «маленького человека» он не считает маленьким, рабочий или крестьянин у него не просто угнетенная масса, но класс, поднимающийся на ноги и выпрямляющий спину. Революционная активность и действенность критического реализма Сабира выражаются также в совершенно новых взаимоотношениях между Поэтом, Временем и Народом. Все это, наряду с глубоким интересом к образу рабочего, приблизило критический реализм писателя к пролетарскому мировоззрению и пафосу великого Горького. Таким образом, возникали – особенно в связи с распространением марксистско-ленинской идеологии и началом переустройства жизни на социалистических основах – объективные предпосылки для социалистического реализма. Автор рецензируемой книги доказывает непрерывность развития реалистического художественного мышления в азербайджанской литературе XX века.

Весьма интересно также параллельное рассмотрение Я. Караевым и путей развития романтизма XX века (автор метафорически называет его развитием художественной мысли «ввысь», тогда как критический реализм – «вглубь»), приходящегося в основном на период 1905 – 1917 годов. Это прежде всего творчество М. Хади и А. Сиххата, ранних Г. Джавида и А. Шаига. Это уже не романтизм средних веков с сугубо восточным колоритом и не получивший распространение на Западе (особенно в Англии) неоромантизм, от которого его отличает просветительская направленность. Это романтизм нового типа «в его национальном преломлении» (стр. 67). Выступающий, в отличие от европейского романтизма, в условиях пролетарского движения и накануне социалистической революции, азербайджанский романтизм XX века вдохновлялся в своей антифеодальной направленности идеями просветительства, в антибуржуазности – идеями революционной демократии и выражал умонастроения неимущих и угнетенных слоев общества. Вместе с развитием критического реализма и продолжавшего как бы «сосуществовать» с ним просветительского реализма развитие романтизма XX века также закономерно вело к переходу к новому, высшему этапу и качеству развития художественного мышления – социалистическому реализму.

Конечно, не все в интересной книге Я. Караева равноценно и получило достаточное освещение. Кое-что вызывает возражения, желание поспорить, как, например, мысль автора о том, что критический реализм (и просветительский тоже) продолжал развиваться не только до 20-х годов, но и после победы революции (см. стр. 269). Где-то автор очень скуп, а где-то предается, на наш взгляд, излишней детализации (как, например, при анализе «Писем…» Ахундова). В переводе имеются стилистические погрешности, приводящие порой к неясностям и недоумениям.

Подводя итоги, следует сказать, что книга Я. Караева во многом предопределяет дальнейшее направление работ в этой области. Мы надеемся, что она займет достойное место среди трудов по истории и теории литератур народов СССР.

г. Баку

1. См.: «История азербайджанской литературы», Баку. 1954; «История азербайджанской литературы», т. 2, Баку, 1960; «История азербайджанской литературы XIX века», Баку, 1956; «История азербайджанской литературы», Баку, 1955 – 1974 (все книги на азербайджанском языке); и «Азербайджанская литература», М., 1979; Ф. Касумзаде, Н. В. Везиров. Баку, 1954; Дж. Джафаров, М. Ф. Ахундов, М., 1962.[↩]