Цена гармонии (О поэзии Антона Дельвига)

Про Дельвига все известно даже тем, кто не прочел ни одной его строчки. На протяжении долгих десятилетий он входил в сознание не как автор стихов, а как герой знаменитых цитат, как персонаж примечаний к пушкинским томам.

Что про него знали?

Во-первых, что он друг Пушкина. О нем сказано; «Ты гений свой воспитывал в тиши», «Мы рождены, мой брат названый, под одинаковой звездой», «И мнится, очередь за мной, зовет меня мой Дельвиг милый…»

Даже положение пушкинского товарища, при жизни бывшее счастьем, по смерти обернулось проклятием почтительного полузабвения – впрочем, не всегда и почтительного. Дельвиг стал выглядеть как фигура не столько литературы, сколько литературного быта – «Керн в мужском роде» ¹ по остроумному замечанию одного исследователя. Литературное единомыслие с Пушкиным (тот писал: «В одних журналах нас ругали, упреки те же слышим мы…») обернулось тем, что Дельвигу отказывали в собственном стиле, в лице. Распускали даже слух, что сочинения барона Дельвига – ловкая мистификация: половину его стихов написал Пушкин, половину – Баратынский.

Во-вторых, Дельвиг известен как «поэт-сибарит», идиллик, сильно подозреваемый в приверженности к «поэзии для поэзии».

Наконец, сам человеческий, частный облик его рисуется очень несложным: как свидетельствуют анекдоты и эпиграммы, был он благодушным ленивцем и мирное состояние духа не было поколеблено даже отчаянными семейными неудачами.

Впрочем, и неудачи домашние и общественные – были ли они? Легенда о благополучнейшем добряке требовала завершенности, и вот в конце концов о Дельвиге стали писать так: «Лень, беспечность и добродушие были отличительными чертами поэта… Судьба дала спокойную и безмятежную, хотя и краткую, жизнь певцу лени и нег… Счастливая женитьба на Софии Салтыковой внесла новые радости в жизнь Дельвига. До самой смерти эта жизнь не была омрачена никакими грустными событиями» ².

Никакими!

Дата, которой помечена эта статья – 1915 год, – чрезвычайно символична. Это конец дельвиговой легенды в чистом ее виде. Уже в 1922 году выходит составленный Ю. Верховским сборник биографических и литературных материалов «Барон Дельвиг». И вообще советские литературоведы (среди них Б. Томашевский, И. Виноградов, В. Успенский, Л. Плоткин, И. Исакович) заменили легенду исследованием, посвятив Дельвигу обстоятельные научные работы. Не со всем в этих статьях хочется соглашаться (об этом речь впереди), кроме того, к сожалению, нередко в них торжествует описательность, хотя и весьма добросовестная, но все же завоевания их – не количественные, а качественные.

Правда, поверхностные и неточные суждения о Дельвиге еще живут, а то и преобладают в иных работах – главным образом в общих курсах, энциклопедиях и учебниках, где ему отведены считанные страницы или строки. Хотя и сами ошибки теперь иного характера.

Прежде даже такое солидное издание, как «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона, могло себе позволить небрежные пассажи: «Ленивый баловень» и в школе, и в служебной деятельности, Дельвиг столь же беспечно относился и к своей музе… Лени, вероятно, не мало способствовала и тучная фигура поэта… Стихи Дельвига гладкие и старательные, но не смелые и не яркие. Для историков литературы он интересен как самый близкий человек к А. С. Пушкину…»

Инерция «бытового» восприятия Дельвига («Керн в мужском роде») ныне почти исчезла; но живуча инерция снисходительной небрежности. «Большая Советская Энциклопедия» уже не может опуститься до разговоров о «тучной фигуре поэта», но еще может написать о нем следующее: «В своем творчестве Дельвиг чаще отправлялся от литературных образцов, чем от подлинной жизни». А в общих курсах русской литературы то и дело встречаются применительно к Дельвигу такие категорические – и обычно голословные – приговоры: «камерность», «аполитичность и гражданский индифферентизм», или даже: «Поэтический талант Дельвига был менее независим, чем талант критический» (для поэта упрек почти убийственный). Картина создается вообще неутешительная: «Достигнув известных результатов в разработке пушкинской поэтической системы, в обращении к народному творчеству, Дельвиг, в силу узкого и камерного характера своей поэзии, не обогащенной глубоким идейным содержанием, был отодвинут на задний план последующим ходом развития русской литературы» ³.

Все это – отчасти – даже понятно. Ослепительность «солнца русской поэзии» на долгие годы затмила блеск его верных спутников. Но теперь, когда солнце давно уже заняло постоянное место на нашем небосклоне, когда оно светит ровным светом, мы в состоянии увидеть, насколько они разнолики, поэты пушкинского окружения: Баратынский, Дельвиг, Языков, Кюхельбекер, Вяземский…

А спор с ложной репутацией Дельвига начал еще Пушкин. При жизни друга.

Он остро и тонко оценил его в известном послании, – казалось бы, полушутливом:

Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы?

В веке железном, скажи, кто золотой угадал?

Кто славянин молодой, грек духом, а родом германец?

Вот загадка моя: хитрый Эдип, разреши!

Стихотворение сопровождено словами: «При посылке бронзового Сфинкса».

Как известно, легендарный Сфинкс ставил свою жизнь в зависимость от трудности собственных загадок. Когда Эдип решил загадку, Сфинкс бросился со скалы.

Этот, пушкинский, Сфинкс, кажется, сам так и ищет погибели: не нужно быть Эдипом, чтобы ответить ему: «Как кто? Дельвиг, конечно!» Но это мнимый ответ на мнимый вопрос. Настоящих загадок здесь – как и положено Сфинксу – три, и ответить на них – как положено Эдипу – не так просто.

Три совместившихся несовместимости увидел Пушкин в поэзии Дельвига: розы – и снега (почти что «лед и пламень»). Золотой век – и железный. Классическая Эллада – и нынешняя Россия. Три парадокса, резких, дисгармонических, неожиданных, не вяжущихся с представлением о Дельвиге как о поэте без своеобразия, без взрывов, без драмы.

«Вот загадка моя…» В загадке – начало ответа. Путь, на котором надо искать истину и на котором ее уже ищут некоторые исследователи.

* * *

«Идиллии Дельвига для меня удивительны», – сказал Пушкин. И восхитился Дельвиговым «необыкновенным чутьем изящного» ## А. С. Пушкин, Полн. собр.

1. Вс. Успенский, О Дельвиге, в сб. «Русская поэзия XIX века», «Academia», М. 1929, стр. 103.[↩]
2. Сергей Шервинский, Барон Дельвиг и русская народная песня, «Русский архив», 1915, N 6, стр. 148.[↩]
3. »Краткая Литературная Энциклопедия», т. 2, М. 1964, стр. 583; «История русской литературы XIX века», т. I, «Просвещение», М. 1970, стр. 63; «История русской поэзии в 2-х томах», т. I, «Наука», Л. 1968, стр. 375; «История русской литературы», т. VI, Изд. АН СССР, М. – Л. 1953, стр. 410. [↩]